Маман фактически заставила меня посмотреть "Сказку сказок". Грустнее мультфильма я не видела и вряд ли когда-нибудь увижу. кажется, надо было брать флешмоб на 100 фильмов, раз уж я такое треплоТексту в нём - только в песнях, и тех всего две, и они идут как бы фоном. И это нарисовано вручную, потому что советский мультик и какие там компьютерные технологии, что такое компьютерные технологии. О том, что в этом мультике рассказано за полчаса, писали огромные книги и снимали многочасовые киноленты. А здесь - Волчок, надкусанное яблоко, минотавр с прыгалками, ни слова не произнесено, - и всё уложено и схвачено. И завораживает, и ложится сразу куда-то на подкорку. Люблю мультфильмы, которые растут из автора и режиссёра, а не диснеевских белозубых стереотипов.
ДЕКАНАТ, ГОРИ В АДУ. Они считают, что раз на дворе неделя между праздниками, а мы такие идиоты, что никуда не уехали и ходим учиться, можно устроить нам весёлые шутки и розыгрыши в расписании, закрыть столовую и всячески издеваться. Что б им самим шесть заключений по патопси то ли надо было писать, то ли не надо!
И о погоде. В Москве +24, кратковременные дожди и ыбдыщщ грозы, пахнет бензином. Я полдня мечтала поспать, потом сколько-то спала (снился Джованни и почему-то одна тварь условно-мужского-пола с потока, к чему бы это), а теперь вообще как-то пока не понимаю, на каком я свете и что с этим делать. По ходу, делать-таки чёртовы заключения. Так возрадуемся же! Шестое мая, ты хоть и праздник, но мне не нравишься ++
Примерно так год назад у меня началось многомесячное "А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!" и прыжок с места в ванписофендом. Я никогда столько не рыдала и не пищала от восторга, сколько в июне-июле (когда читала-смотрела-читала канон), и ни по чему столько не писала, и нигде у меня не было ТАКОЙ любви к персонажу, как здесь. А та сессия получилась лучшей за все три курса, потому что мне было слишком охуенно, чтобы волноваться о каких-то там экзаменах. Жаль, что нет ещё одного Ван Писа, я бы пережила это снова.)
- ... Следующий принцип гештальт-терапии: "Важны не "как", а "почему"". Он легко объясняется на примере. Какое слово вы сейчас записали последним? - "Почему". - Почему вы записали именно его? - Потому что мы хорошие студенты и внимательно за вами записываем. - Почему вы это делаете? - Чтобы сдать экзамен. - Почему нужно хорошо сдать экзамен? - Чтобы получить диплом, стать хорошими специалистами, добиться успеха, зарабатывать много денег и хорошо жить. - Почему нужно хорошо жить? - ... Чтобы не жить плохо. - А это почему? - Чтобы не умереть. - Итак, получается, что на самом деле вы сейчас написали в своих тетрадях слово "почему", чтобы не умереть. Поздравляю.
прпрпрТеперь я чуть-чуть увидела Вуди Аллена. Вуди Аллен придумывает людей, а не персонажей, и они у него живут, а не играют, как-то так. Наверное, поэтому быть этими людьми соглашаются за небольшие гонорары те, кто привык к миллионам)) Именно "быть", а не "изображать". Потому что, скажем, Пенелопа Крус тут не была Пенелопой Крус. Вы чегоо, эта сумасшедшая и нечеловечески прекрасная испанская художница - и та Крус? Да никакого сравнения! В ней и не хотелось узнавать Крус, я ею любовалась как-то совершенно отдельно. Хотя как актрису ту очень люблю, и Скарлет Йохансон тоже, но вот поди ж ты - характеры затмили актёров! И весь кайф был в том, чтобы наблюдать за тем, как живут, а не играют. Может быть, Аллен и не один, кто может заставить людей так делать, но очень вряд ли.
Итак, равки шестидесятой главы Догз, наконец, выкинули в интернеты. *чопорно поджала губы* Мне есть, что сказать, и я это скажу. Под этим катом нет ни одного смайла с сердечком.Ааааааааахтыжёбаныйтынахуй!!11 Аааа!11 ЫЫЫЫЫ!!1 Господи, какие красивые!!! Здесь! Без фонов! Недоработанные! Нарисованные-лишь-бы-отвязались! Мива, штоб тебя, аррр! Там снова Локи и Ноки, ещё более тощие, чем раньше, и Магато с совершенно ненормальными рожами (он какой-то очень молодой тут И ТАКОЙ КРАСИВЫЙ Я НЕ МОГУ ЛЮБЛЮ МАГАТО СИЛЬНО И СТРАШНО ПОМИРАЮ), Наото-по-уши-во-флешбеках, какая-то невнятная, но какая задница у неё! от того не менее прекрасная Кампанелла... Не понятно ничего, кроме того, что: а) доселе мы мало знали о совместном досуге Магато и Фуюмине, б) спойлеры насчёт Наото-Кампанеллы не врали, в) Хайне ПУСЬКА, и это не обсуждается. Жду хотя бы англоперевода, чтобы накапсить Магато, а то с иероглифами он прекрасен, но загадочен.
Сейчас - только один капс, и тот с Хайне. Просто чтобы вы поняли, КАКИЕ ТАМ ЫМОЦИИИИИИ!!!1 *непроизвольно переходит на визг* А ещё он улыбаетсяааа!11 Наото, конечно, тоже красива запредельно, но её линию я плохо словила, так что ничего сказать не могу. А вот Хайне - это этакое задумчивое "бля, что я тут забыл?" всю дорогу, или "i am here just for lulz", или и то, и другое вместе... Люблю Хайне, когда у него ремиссия или когда рядом нет Джованни (что, по сути, одно и то же).
Я: Смотри, эти облака похожи на рёбра! Мама: И правда. ... Я: А эти - на бабочку! М: На половину бабочки.
М: "Как приятно у трупа смердящего..." Я: "... перегрызть сухожилия ног!" *заканчиваю четверостишие* М: Ты тоже знаешь этот стих? Я: Мам, ты мне сама его рассказывала. М: Ой. Я: Очень педагогично :3
М: Да что ты мне будешь говорить, эти две улицы параллельны! Я: Они ж пересекаются. М: И что? Я: ... Ну ты прям Лобачевский.
Я: Интересно, а мне пойдёт подбритый затылок? М: ... Я: Зря спросила, да?
Я: Мы тут не пройдём. М: Можно пролезть под воротами... Хотя я не полезу, конечно. Я: Угу. М: И очень жаль. Иногда мне кажется, что, если бы я лазала под воротами, моя жизнь была бы куда интересней.
Да! не Мэтью, а Матьё! осалил флешмобом. Нужно взять бумажку и писать всякое. 1. Свое имя/ник. 2. Правша или левша? 3. Буквы, которые тебе нравится писать больше всего. 4. Буквы, которые тебе нравится писать меньше всего. 5. Напиши: Южно-эфиопский грач увёл мышь за хобот на съезд ящериц. 6. Напиши 2 своих любимых исполнителей/групп на данный момент. 7. Напиши что-то, что ты любишь - открой свое сердце! 8. Напиши имя нового понравившегося знакомого. 9. 5 человек, которым передашь этот моб.
Ну естественно, первой книгой, которую я увидела в книжном, был "Дом, в котором". Его так хотелось обнять и унести с собой, особенно после всех радостных воплей в избранном (ребята, ваше фапанье заразно!), что только ценник меня остановил. Такое ощущение, что мы возвращаемся в средние века, когда каждая книга стоила маленькое состояние. ТТ Может быть, когда-нибудь мне его подарят... Когда-нибудь, когда для этого будет повод. То есть, очень нескоро. *боль-печаль*
@настроение:
н-но стипендия всё равно осталась в магазине. Как так? .___.
Судя по твиттеру, Мива Широ отчаянно прокрастинирует и рисует вместо главы манги всякую хуйню посторонние скетчики. То есть, может, он и работает, не покладая рук, но равок-то всё ещё нет! А МЕЖДУ ПРОЧИМ, ТАМ БЫЛИ ТАКИЕ СПОЙЛЕРЫ, ЧТО Я РВАЛА И МЕТАЛА. ГДЕ МОЯ ГЛАВА. ... Эти самые спойлеры, украденные из ЖЖ: Наото и Хайне следуют за Магато. Наото начинает узнавать место, в которое Магато их привел... это то самое место, где в прошлом на нее и ее родителей напали, после чего Фуюмине ее спас. Но что это за человек, который неожиданно предстает перед ней? Что связывает этого новоприбывшего с Магато? (с) Кхм. Короче, я как Мива. Буду тоже страдать хуйнёй, и пусть весь мир упадёт в бездну! в огромную бездну! супамэссив блэк хоул! подождёт. Да, это очень недостойная отмазка, ну и что.
И превью 61-й уже тоже есть. Мива, наконец, сказал про первую Наото то, что мы знали уже сто миллиардов лет. спойлер!Перед Хайне и Наото появляется Фрюлинг собственной персоной. Но почему Магато обращается к ней "Наото-нее-сан"? И что предпримет Наото, знающая, что киллером, напавшим на нее и ее родителей много лет назад, была именно Фрюлинг?! Всё оттуда же.
Фендом: "Сорванцы из Тимпельбаха". Кто-о тут гнусный педофил? *тянет руку* Я-с! Тома, Крысёныш Вилли, поезд. Постканон, какое-нибудь там АУ и ООС, потому что кто, на самом деле, знает, во что бы они выросли. Рейтинг деццкий. Наверное, оно может читаться как оридж.
И было так.И было так. Тома нёс на плече потёртую кожаную сумку с инструментами и парой книг, Вилли шёл налегке, глубоко во внутреннем кармане пальто держа деньги и билеты. Поезд вдыхал уголь и выдыхал дым перед отправлением. Столько всего было пересказано, переругано, перемечтано для того, чтобы сейчас они просто шли по станции к четвёртому с конца вагону, что слов и сил не осталось ни на что. Даже на красивые жесты, вроде пары взмахов рукой в сторону Башни С Колоколом, на которой - они оба это прекрасно знали - стоял сейчас с подзорной трубой Барнабэ. Вилли наотрез отказался от провожающих, а Тома слишком устал от ссор с Крысёнышем, от нервов ставшим ещё невыносимей, чем обычно, и теперь Барнабэ прощался с ними, как мог. У проводника было невнятное серое пятно вместо лица и мясистые толстые пальцы, которыми он надорвал их билеты, оба сразу. Из серого пятна раздалось равнодушное "Удачной поездки, обращайтесь, если что". Вежливый Тома сказал "Обязательно", невежливый Вилли молча прошёл за ним следом по узкому - не разминёшься - коридору и задвинул дверь купе изнутри, отрезая от внешнего мира ломоть пространства, который временно был только для них. Полки были уже заправлены, золотистый металл крепежей тускло блестел - дешёвых билетов на этот поезд не оказалось, но Вилли не захотел ждать следующего, оплатил два в первый класс из своих собственных запасов. Теперь роскошь, пусть и ненавязчивая, условная, давила на обоих. Из латунного рупора радио под потолком доносилось слабое шипение. Тома полез наверх, скинув ботинки и бросив сумку прямо на полу, резко (пожалуй, чересчур) крутанул ручку влево - радио смолкло, и стало слышно тихое сопение поезда. До отправления оставались считанные минуты. - Нервничаешь? - спросил Вилли, следя за Тома взглядом. Он запретил себе отходить от двери, пока поезд не тронется, прижимал её спиной, как будто иначе что-то могло помешать их отъезду. Тома сел на полку, которая теперь, наверное, должна была быть его: - Ни капли. Потянулся к откидному столику под огромным окном, выходившим на тёмно-серую от дождя и влажного пара сотен поездов скалу. Пружина где-то под столиком щёлкнула, когда Тома опёрся на него локтями, запустил одну руку в волосы, забыв, что перед большим путешествием собрал их в хвост. Вилли некстати вспомнил, что расчёска должна быть в левом кармане кожаной сумки, и ещё надо бы переодеться, потому что ехать теперь долго, и разведать, что тут и где. Но это всё - потом. Пока же он ждал, пока проводник закроет дверь вагона и крикнет машинисту, что всё готово, и они, наконец, отправятся навстречу неизвестно чему. И ничто их уже не остановит. Самое лучшее в жизни Вилли имело странное обыкновение в последний момент оборачиваться кошмаром. Самые страшные провалы случались именно тогда, когда он был уже уверен, что всё сделал правильно и идеально. Если бы подобное случилось и на этот раз... Гудок оглушил их обоих. Скала за окном медленно поплыла вправо, колёса негромко, словно примериваясь, простучали по рельсам первый круг, второй, - и вошли в ритм. Тома вскочил с полки, вслед за подорвавшимся Вилли выбежал в коридор, и они, сталкиваясь локтями, жмурясь от ветра, по пояс высунулись в открытое окно. За окном, за насыпью, за поросшим ельником холмом с ними прощался ровным колокольным боем Тимпельбах. Потом Вилли поднял стекло, оставляя колокола снаружи. Тома задёрнул полупрозрачную шторку. - Сними пальто, - попросил он Вилли уже в купе, за закрытой дверью, когда забрался на свою полку с ногами, примериваясь к новому пространству. Как бы Вилли ни хотелось поскорее оставить Тимпельбах позади, у Тома это всё-таки получилось быстрее. - Зачем? - Просто так похоже, будто ты хочешь выйти на следующей станции. - Зачем? - Не знаю. Чтобы вернуться? Вилли молча повесил пальто и шляпу на начищенный крючок слева от входа, мимоходом глянул в зеркало на двери. В отражении не было ничего нового, кроме нервных красных пятен на щеках. - Мы не вернёмся, - сказал он отражению. - Да, - Тома за его спиной кивнул, уже уткнувшись в книгу. Выглядело это так, будто ему всё было привычно и спокойно, и то, что впереди, не пугало его ни капельки. - Пока сами не захотим. - Мы никогда не захотим. Нам незачем туда возвращаться, - Вилли сам не понял, поезд ли это качнуло на повороте, или он сам метнулся к полке Тома. Выбил книгу из его рук, чтобы перестал прятаться и взглянул прямо. Глаза у него были спокойные, как два омута, и весь он был сплошное непроизнесённое "успокойся, Вилли", "всё будет хорошо, Вилли", "поживём - увидим, Вилли", и Вилли почувствовал, что раздражается ещё сильнее, назло: - Даже если там, в Париже, мы будем подыхать от голода, если мне придётся воровать, чтобы купить поесть, или если нас никуда не примут, мы всё равно не вернёмся. Понял ты? - Понял. Взгляд Тома не изменился совершенно, и вся злость Вилли ему уже была, кажется, не страшнее комариного писка. - И не смотри на меня так. Я не передумаю. - Я знаю. Сядь, дорога извилистая, ещё ушибешься... Подчиняться Вилли, естественно, и не подумал. Слепив на лице максимально возможное презрение, он стянул с крючка шляпу и вышел из купе. За спиной зашуршали страницы книги: Тома искал потерянную страницу. - Раз уж идёшь, найди нам чаю, - рассеянно напутствовал он. В купе стук колёс казался приглушённым, но в коридоре царил, заглушая все посторонние звуки. В обе стороны тянулась янтарно-жёлтая, выстеленная тёплым деревом, пустая и безликая пустота. Ряд закрытых купейных дверей с одной стороны наводил на мысль о ходах между мирами, по стёклам окон с другой наискось текли дождевые капли. Поезд потел; Вилли провёл ладонью по стеклу, счищая прохладную испарину, но в сером мареве так и не понял, где они находятся. В любом случае - чем дальше, тем больше стуков колёс отделяло их от Тимпельбаха. Они всё-таки уезжали. Вилли сполз по двери их с Тома купе на пол и какое-то время сидел, запрокинул голову и тупо уставившись в окно. От пола поднимался холод, но вставать не хотелось, и Вилли медитировал на дождь, пока из купе не донеслось: - Тебе не кажется, что сидеть можно и внутри? Вот тогда он встал, поправил на макушке шляпу и пошёл на разведку. Назло. Подстаканников им, ненадёжным пассажирам (ещё бы - при наглой-то роже Вилли), не дали, и он неслабо обжёг пальцы, пока нёс два полных стакана до купе. Тома ушёл ругаться с проводником, а Вилли пытался сунуть в рот обе руки сразу, как-то ненавязчиво усевшись на его ещё тёплое место. Идти на свою полку ему не хотелось, и вернувшийся Тома не стал его прогонять. Поезд летел из нигде в где-то, за окнами мокрая серость медленно переходила в черноту. Дверь купе была закрыта на задвижку, чтобы никто не вошёл. Тома называл Вилли девчонкой и дул на его покрасневшие пальцы.
"Oh my God, I'm so sorry!". (с) Glee, 2.17 Дэвид Карофски и Сарказм. Часть ...дцатая. Как можно любить эту огромную злобную гору мяса, я не понимаю. Моя любовь к нему слепа, глуха и не поддаётся внешним воздействиям. Серия считается хорошей, если в ней Карофски чем-нибудь кого-нибудь облил, а если он при этом ещё и улыбался... Прстите.
Кошмар. Я смотрела "Автостопом по галактике" (да, впервые, нуишто) и на автомате записывала смешные цитаты, а потом оказалось, что они почти все про смерть О_О Какой страшный фильм, однако. Хотя блин, о чём я, британский юмор - это почти всегда либо про смерть, либо про чай. Про чай тут тоже было, если кто не помнит :3 цитаты - Вы знаете, какие повреждения получит бульдозер, если проедет по вашему телу? - Какие? - Никаких вообще.
- Этим можно убить? - Не думаю, это ведь дезодорант.
- Марвин, есть идеи? - У меня миллион идей. Все ведут к неминуемой гибели.
- Ребята, вот радость-то! К нам летят две термоядерные ракеты!
1: Нормальность - это когда у людей все дома. 2: Что есть норма? 3: Где тот дом? 4: Какие-такие "все"?
- Ты спас нам жизнь! - Я знаю. Кошмар, правда?
Там был Билл Найи! Билл Найи в роли бога, он же главный инженер по фьордам и береговым линиям! Только Алан Рикман мог умилить меня сильней (да и умилил, кстати, когда сыграл Метатрона в "Догме")) Закадровый текст в оригинале читал Стивен Фрай. Я считаю, это страшно несправедливо, что нельзя послушать шутку про кашалота и горшок с гортензией в оригинале, как же так?!((( Но на пересмотр этой травы ещё и с родной озвучкой меня пока точно не хватит >.>
Во. Всё. Теперь можно сказать, не опасаясь, что дальше станет ещё хуже. Страстная неделя - ахтунг, мрак и адовпиздец. Перечислять, почему так хорошо-весело, не буду, потому что мне уже два человека в приказной форме сказали об этом не думать. Вот я и да: не думаю, сопли не распускаю, иду и учусь, как послушный ребёнок, ня. А вообще с праздником всех, конечно.
Здесь должно быть обязательное яйцо, но Дофлушка его ещё не высидел.)
Опять мелкая фигня из черновиков и старых заначек. Фендомы разные, и мне совсем не стыдно, что я ничего серьёзного не пишу. Тема сна появляется чуть ли не везде, потому что у автора навязчивая идея насчёт СПАААААТЬ. Наверное.
ЗороЛуффиЗоро, Луффи Луффи лопает яблоко. Луффи нагло, бессовестно и по-хамски жрёт яблоко, развалившись поперёк Зоро и мешая тому встать, чтобы пойти… да хоть куда-нибудь. Мало ли куда Зоро могло быть нужно пойти до того, как этот проглот на него рухнул с яблоком в зубах, - а вот хрен теперь, лежи и смотри, пока ему не надоест или пока яблоко не кончится. Хотя ему-то уж точно недолго осталось. Луффи сочно хрупает мякотью, старательно пережевывает каждый кусок (недавно кок начал его ругать за «неуважение к еде», и теперь Луффи таким вот образом выказывает яблоку это самое уважение, стараясь есть его помедленней), жмурится, когда сок брызжет во все стороны, и совершенно счастлив. Зоро чувствует это спинным мозгом, и вовсе не потому, что он Зоро, а Луффи – Луффи, и у них там что-то как-то. Это почуял бы кто угодно, выпади ему сомнительная честь служить Мугиваре подставкой для пуза и всего остального. Счастье – такое, повседневное, безо всяких причин, - из Луффи всегда льётся через край, затапливая заодно и всех, кто рядом. Монки Ди Луффи, компактный и лёгкий в употреблении генератор счастья, работает на еде и солнечных лучах, кантовать можно и нужно. На этом моменте Зоро внезапно возвращается к мысли о тех гипотетических «кто угодно», на которых мог бы вот так же, как на нём, валяться Луффи, и для себя решает, что нихуяшеньки. Никто и никогда. И почти сразу после этого судьбоносного решения Луффи заглатывает остатки яблока одним куском, давится вставшим поперёк горла огрызком, еле прокашливается, когда Зоро, не меняя выражения лица, со всей дури бьёт его по спине… - Кайф, - резюмирует Луффи, отдышавшись, и каракатицей разворачивается на Зоро так, чтобы оказаться лицом к лицу. Куда-то там Зоро собирался идти, когда капитан налопается и отстанет, но уже побоку, всё побоку.
Марко, Эйс Марко, Эйс - Пти-и-ичка, - тянет Эйс, щурясь на солнце, но всё равно не отводя взгляда. А потом вдруг ухмыляется – и свистит в два пальца, заливисто и так громко, что одна из батиных девочек, пробегающая мимо, чуть не наворачивается с высоких каблуков. Марко – сейчас он не Марко, а Феникс, сгусток льдисто-голубого пламени с тонким клювом и острыми когтями, - от этого свиста чуть не делает тройной переворот прямо на лету. Клекочет возмущенно, молотя крыльями по воздуху (с кончиков перьев слетают и растворяются в воздухе искры), по широкому кругу облетает мачту и спускается обратно к Эйсу. - Ну как-то так, - морщится, когда на уже вполне человеческой коже угасает пламя. – Алле-оп, впервые на арене, специально для тебя, деревенщина. - Сам ты, - говорит Эйс, - деревенщина. Что я, павлинов не видел? А сам смотрит на руки Марко, и отчаянно ему хочется попробовать на своей шкуре, каково это – когда перья прогибаются под ветром, и воздух держит на себе, и можно распахнуть руки-крылья и лететь, куда хочешь и сколько хочешь, пока от усталости не грохнешься… Что чувствуешь, когда руки превращаются в крылья? Эйс точно знает, что от загорающегося под кожей огня всё тело будто бы щекочет, и волосы встают дыбом, и губы сами собой расплываются в улыбке (у Марко так же, он видел). Но это – то, что он сам пробовал, потому и знает. А выращивать перья из ладоней - больно? Приятно? И куда они исчезают потом? Нет, пожалуй, этого он спрашивать не будет. Тем более, что рука у Марко, несмотря на всю его птичью сущность, всё же жутко тяжёлая. Особенно когда этой рукой – да по затылку, да с размаху, да в полную силу, а чего с мальчишкой церемониться? Обиделся на павлина. Гордый. Марко невозмутимо отряхивает руку, а Эйс гогочет, обнимая мачту, к которой отлетел, хотя в ушах звенит, а глаза, похоже, косят в разные стороны после удара. - Ох, гордый феникс, - Эйс запрокидывает голову, смотрит вверх тормашками на Марко, который проходит мимо – небось, на верхнюю палубу, к Бате. – Повезло ж тебе… И заваливается спиной на палубу, безмятежно захрапев. Приступы мёртвого сна с ним на этом корабле случаются чаще, чем за весь последний год, и никто уже не удивляется. Марко, уже открывший рот, чтобы что-то ответить, так и не произносит ни слова. А может, и произносит, но Эйс всё равно ничерта не слышит и остаётся при своём мнении.
ХайнеБадоу Хайне, Бадоу Это похоже на старый репортаж с канала «Наука», где иногда ещё крутят ролики о том времени, когда вокруг Города была целая планета, и на ней что-то росло, бегало, поедало друг друга и бесконечно размножалось. Мелкий Бадоу эти ролики от души ненавидел, как и всё, связанное с наукой, учёбой и прочей заумью. Но отобрать пульт у Дейва и переключить на что-то более интересное было нереально, а не смотреть телик вообще Бадоу даже в голову не приходило… Так вот, сейчас он вспоминает один из тех репортажей про воду до горизонта, песок без примеси свинца, небо сочного голубого цвета и цветы размером с блюдце, где говорилось, что весь этот рай существовал когда-то на самом деле. Вспоминает видеоряд, где за секунду проходили дни и недели, и из невнятной закорючки на глазах вырастало большое и сильное, а потом так же быстро увядало, ссыхаясь и уходя обратно в землю. На груди Хайне медленно расцветает продолговатый синяк с кровавыми прожилками ближе к центру. Набухает, темнея, как грозовая туча или чернильная клякса, разливается между рёбрами, достигает самого пика черноты – и начинает растворяться. За считанные мгновения втягивается под кожу, исходит на неуловимый дым. Хайне открывает глаза. Бадоу кладёт растопыренную ладонь ему на грудь, прямо на то место, где только что случилось волшебное. - Встань и иди, – говорит он и делает над Раммштайнером пассы свободной рукой. От увиденного пробирает жуть: он не думал, что это так… быстро, бесследно, безо всяких усилий со стороны лежавшего бревном Хайне. Но Псина так долго отказывался показать, как выглядит регенерация, дичился нейлзова любопытства, что теперь признаться в своём страхе – значит, похерить оказанное доверие на корню. И Бадоу даже ухмыляется прямо Хайне в глаза. И вот ещё одно чудо природы, которое не запечатлеть уже никакими видеокамерами. Когда Хайне не находит в его лице ни намёка на страх или отвращение и осторожно показывает зубы в ответной улыбке, прежде чем вылезти из-под руки, - это стоит всех затраченных усилий.
Спаннер, Цуна Спаннер, Цуна Интересно, а на подземной базе сила земного притяжения должна быть больше, чем на поверхности земли? Цуна плохо учил физику (да и не только её), он знает о силе притяжения только то, что она где-то как-то существует. Ну, и ещё то, что сейчас она на него, кажется, действует в пять раз сильнее, чем обычно. Отрывать ноги от пола по очереди – непосильная задача. Тащить своё тело с ошмётками сознания вперёд по пустому коридору, через всю базу, к комнате и кровати (мысль о том, что после тренировки надо бы и душ принять, приводит в ужас) – подобно подвигу. Держать глаза открытыми невозможно в принципе, Цуне сейчас кажется, что Бьякурана победить было бы легче, чем не уснуть на каждом следующем шаге. Сейчас бы сползти по стене в одном из боковых коридоров, подтянуть колени к груди, щекой на них лечь и – отключиться до утра, пока Гокудера не проснётся, не спохватится, что Десятый ночью так и не пришёл, не поднимет всю базу по тревоге… Но нельзя. "Недостойно босса". С некоторых пор совесть Цуны говорит голосом Реборна и с его же холодными, недетскими совсем интонациями. "Недостойно, слабохарактерно, безвольно". Савада Цунаёши так старательно выплавляет в себе достоинство, характер и волю, что сдаваться из-за жалкой потребности в сне ему стыдно (но боги, как же хочется). До конца коридора остаётся несколько шагов. За поворотом – ещё один такой же коридор, потом, кажется, лифт, на три этажа вверх… А там уже почти сразу дверь их с Гокудерой спальни, наверняка незапертая, потому что вряд ли у Гокудеры сейчас сил существенно больше, чем у его босса. Цуна зябко поводит плечами и суёт руки в карманы, сжимаясь для последнего рывка. - Вонгола, тебе, может, помощь нужна? Сначала ему кажется, что он уже уснул, потому что озноб и тусклая слабость – это одно, а вот шагов у себя за спиной не услышать – уже совсем другой симптом. Особенно шагов Спаннера, который никогда особо не таится, потому что незачем… В общем, Цуна подскакивает и оборачивается всем телом, на выбросе адреналина даже почувствовав, как сонная муть забивается в угол черепа. Спаннер невозмутимо пытается обойти его: - А, нет, показалось. - Чего? – Савада смотрит на его босые ноги, на здоровенный бутерброд в одной руке и чашку с чем-то горячим в другой. Спаннер расслаблен настолько, насколько, по мнению Цуны, никак не может расслабиться механик, дни и ночи проводящий за конструированием чьей-то гибели. Сонный мозг подвисает от диссонанса, Спаннер осторожно отпивает из чашки, не сводя с Цуны взгляда. - Ты так шёл, будто сейчас рухнешь. Я решил напомнить, что, если будешь изводить себя таким образом, пользы от тренировок будет меньше, чем вреда. - Если бы я знал, как тренироваться иначе… - Цуна пытается улыбнуться и пожать плечами. Работа на пределе возможностей – единственное, что спасёт его и остальных, даст крохотный шанс прорваться. Слишком страшен противник, и слишком они ещё дети, чтобы тягаться с ним без надрыва жил. Спаннер прекрасно это понимает, иначе бы его не было с ними, на их стороне. К тому же, он и сам делает всё, на что способен, прерываясь только на сон и вот на еду… - На, - он протягивает Цуне почти полную чашку, - выпей, хоть согреешься. - Спасибо, - бормочет тот. Оказывается, он дрожит уже настолько, что это заметно со стороны. Чай зубодробительно сладкий и крепкий, и от него глаза начинают слипаться ещё сильней, чем раньше. Савада зевает, мысль о всё ещё маячащих впереди поворотах и переходах тосклива и безнадёжна. - О чём и речь, - вздыхает Спаннер, словно эта безнадёжность как-то озвучилась сама собой. Суёт бутерброд в рот, прихватывает пошатнувшегося Саваду за плечи освободившейся рукой: - Тебе же всё равно, где спать? Цуне действительно всё равно. Вообще всё. До мастерской Спаннера куда ближе, чем до спален, там тепло, и свет исходит только от экрана включённого ноутбука. Савада блаженно отключается на матрасе в углу, который ревностно охраняет нахохлившийся Мини-Моска. А Спаннер неторопливо дожёвывает свой бутерброд, накрывает Цуну пледом, потому что тот действительно дрожит, и возвращается к работе. У него тоже есть свой «предел сил», за который ещё надо выйти.