Я затащу тебя в ад - если ты не против, конечно.
Генератор Пейрингов детям не игрушка. Вот так вот пойдешь на него, смутно думая написать что-нибудь про адмиралов в угоду кой-кому, - а он тебе и выдаст...
Кизару/Портгас Д. Эйс. Гендер-бендер.
С моим недавно объявившимся фетишем на фем!ванписовцев, понятно, что я не смогла не.
В общем, осторожно, хреновая вычитка, гендер-бендер, ни капли логики, томная киса Борсалино и все, что из этого вытекает. Если вы увидите тут фем, я возрадуюсь :3
Эээ... ня? О_о
- Де-е-етка, - раздается над ее головой, и Энн понимает, что, кажется, жива. Никакой радости это понимание не приносит, и она болезненно морщится, как будто от этого мелодичный и абсолютно равнодушный женский голос должен куда-то исчезнуть. – Я все-о понимаю, и ты выглядишь не лучшим образом, но, честное слово, не стоять же мне над тобой вечно?
Энн медленно поворачивает голову, открывает глаза - точнее, один, второй же, судя по тому, как больно, в ближайшее время открываться не собирается, - и честно пытается посмотреть, кого там еще принесло по ее голову. Получается… хреново, честно говоря: наверное, она неплохо приложилась этой самой головой, когда падала. Если падала.
- Де-етка? – в голосе появляется что-то вроде раздражения, шуршит жесткая ткань, пахнет чаем с лимоном и – уютно, сладко, домашне – какой-то выпечкой. – Мне тебя на рука-а-ах тащить?
Грязно-белый подол форменного плаща метет выжженную до каменной твердости землю (тут бы Энн почувствовать гордость за свою силу, но гордиться-то, как оказалось, нечем), когда Дозорная опускается на корточки. Берет Энн за подбородок двумя пальцами и заставляет посмотреть в глаза.
«Ой, - проносится в голове у Энн. – Борсалино. Кизару. Ой…».
Еще один повод гордиться собой – за ней послали одну из трех Адмиралов Флота, послали, наверное, в срочном порядке, даже вперед корабля конвоя, чтобы Портгас уж точно не успела очнуться и каким-нибудь чудом унести ноги…
Теперь уже точно не унесет. Причем, скорее всего, никогда.
Что ж, вся эта история с «погоней за Черной Бородой» - не более, чем очередное доказательство ее никчемности, не так ли? Не годится она ни на что, сколько ни убеждала себя и всех в обратном... Не выполнила данное самой себе обещание, недооценила ублюдка и его Фрукт, приняла на себя половину взрывной волны и не устояла, позволила Тичу победить и передать ее Дозорным… Наверняка он сейчас где-то рядом, награды своей дожидается – ну еще бы, ведь саму Энн Огненный Кулак поймал, сколько там за ее голову давали на последних листовках?
Словно услышав ее мысли, Тич жизнерадостно ржет где-то за спиной Борсалино:
- Адмирал, а вы всегда так церемонитесь с государственными преступниками? Или, - еще один приступ неудержимого хохота, который Тичу с трудом, но все же удается подавить, - это ваша солидарность баб… женская?
Энн вдруг чувствует, что вполне могла бы встать – только ради того, чтобы голыми руками, без всяких Фруктов, сломать этому уроду шею. Не зря Марко всегда говорил: «Главное – ставить правильные цели»… У нее даже почти получается опереться ладонью на землю, чтобы встать, но тут адмирал больно хватает ее за плечо, удерживая на месте, и оборачивается:
- Маршалл-ку-у-ун, - произносит она ласково-ласково, - если ты будешь слишком, м-м-м, назо-ойлив, я могу случайно забыть о твоем новом статусе и принять тебя за обычного пирата…
Ни капли угрозы, одно сплошное доброжелательное равнодушие, - ну так Борсалино же и не угрожает, она просто информирует, вдруг понимает Энн, и ей действительно ничего не стоит это свое предупреждение выполнить.
До Тича это, наверное, тоже доходит, потому что он хмыкает и ничего больше не говорит… А может, просто не успевает: с берега раздается приглушенный расстоянием и до сих пор висящей в воздухе дымной завесой вопль кого-то из его накама:
- Дозорные плывут! За ней! Скоро здесь будут!
- Слышишь, детка? Теперь уже то-очно пора вставать, – Борсалино поднимается на ноги, не выпуская плечо Энн, тянет ее за собой вверх, шаря свободной рукой по карманам: - Да где же они опять запропастились? Вечно что-то теряется, беда-а просто…
На плече Энн от ее пальцев наверняка останутся синяки. Но боли та почти не чувствует: на фоне всех остальных ее ранений, пара лишних синяков – мелочь…
Встать получается неожиданно легко, и Энн даже успевает понять, что достает адмиралу ровнехонько до плеча, а потом внутри у нее что-то взрывается от слишком резкого поворота головы, ноги подкашиваются, и она заваливается лицом вперед – на Борсалино.
«Позорище», пролетает в мозгу последняя мысль, и Энн снова проваливается в черную дыру, жутко похожую на ту, которую открывал предатель Тич.
- Нашла, - удовлетворенно тянет Кизару, защелкивая на запястьях бесчувственной девушки браслеты наручников. Вздыхает с легким сожалением: – Устав есть Уста-ав, прости, детка…
А потом легко взваливает Энн на плечо и направляется в сторону берега. Корабль Дозора должен причалить, чтобы пойманную пиратку провели на борт по всем правилам, формальности, десятки, сотни формальностей, как же было хорошо, когда эти мальчишки просто спокойно плавали по своему морю, искали сокровище и не объявляли войн…
На Тича, лениво провожающего ее взглядом, Борсалино даже не смотрит.
… А потом посреди черной дыры разом становится невыносимо светло. Энн резко вздыхает и открывает глаза, сбегая от вспышек света под веками, но вспышки остаются на сетчатке слепыми яркими пятнами, и пару минут она тупо моргает в темноту, повиснув на цепях.
Опять жива. Да сколько ж можно?..
Комната вокруг качается, и Энн понимает, что либо она на корабле, либо окончательно сошла с ума. Первое привычно, второго даже, пожалуй, хочется, но кому какое дело до того, чего хочет Портгас Д. Энн? Никому, да.
В углу трюма, на одном из ящиков, кто-то шевелится. Энн нервно вздрагивает, тихо звякнув цепью – чертово кайросеки, даже голову поднять тяжело, - и вперивается взглядом туда, где ей почудилось шевеление, но из угла уже раздается успокаивающий сухой смешок. Знакомый.
Ну да, ее же все еще конвоируют…
Борсалино зажигает на ладони крохотный огонек – просто комок чистого света, совсем не такой, как те лепестки огня, которые уже почти автоматически зажигает (зажигала) Энн, - и подходит поближе.
- До Импел Даун еще минут со-орок, - сообщает она, разглядывая Энн. В ровном желтоватом свете морщины кажутся глубже, глаза – старше… Сколько же ей лет? – Магеллан, кажется, уже даже ка-амеру тебе приготовил – только что звонил, хвастался...
Проталкивать слова через пересохшее горло невыносимо тяжело, но Энн кое-как справляется и хрипит:
- Я радоваться должна?
Кизару не отвечает. Она сжимает кулак, гася свой «светильник», и в свалившейся на трюм темноте Энн слышит только удаляющиеся тихие шаги. Потом – шорох и плеск.
- Пей, - Борсалино неожиданно кладет руку ей на затылок, заставляя запрокинуть голову, и подносит к губам кружку, полную воды. Энн дергается от неожиданного прикосновения и шипит, когда пальцы Кизару путаются в волосах – причесываться она забывала всю последнюю неделю, так что даже думать не хочется о том, что сейчас творится на голове…
«Гордость дочери Белоуса не позволяет ничего принимать из рук Дозорных!». Энн и хотела бы это прошипеть - высокомерно так, сквозь зубы, как Марко всегда шипел, если обижался, - но ее никто не спрашивает. Борсалино сама вливает воду ей в глотку, и Энн глотает, давясь и чувствуя, как отступает душная одурь и развеивается муть в голове…
- Спасибо, - выдыхает она потом. К черту гордость, в тюрьме у нее еще будет полно времени на высокомерные жесты и презрение к палачам и тюремщикам, а сейчас лучше хотя бы попытаться побыть человеком, пока дают.
Пальцы Борсалино, дрогнув, скользят по ее щеке. Случайность, наверное, темно же…
- На здоровье, детка, - отвечает та и снова отходит – наверное, чтобы поставить кружку на место. – Глупые дети, глу-упые, - бормочет она себе под нос.
Продолжение... а черт его знает.
Кизару/Портгас Д. Эйс. Гендер-бендер.
С моим недавно объявившимся фетишем на фем!ванписовцев, понятно, что я не смогла не.
В общем, осторожно, хреновая вычитка, гендер-бендер, ни капли логики, томная киса Борсалино и все, что из этого вытекает. Если вы увидите тут фем, я возрадуюсь :3
Эээ... ня? О_о
- Де-е-етка, - раздается над ее головой, и Энн понимает, что, кажется, жива. Никакой радости это понимание не приносит, и она болезненно морщится, как будто от этого мелодичный и абсолютно равнодушный женский голос должен куда-то исчезнуть. – Я все-о понимаю, и ты выглядишь не лучшим образом, но, честное слово, не стоять же мне над тобой вечно?
Энн медленно поворачивает голову, открывает глаза - точнее, один, второй же, судя по тому, как больно, в ближайшее время открываться не собирается, - и честно пытается посмотреть, кого там еще принесло по ее голову. Получается… хреново, честно говоря: наверное, она неплохо приложилась этой самой головой, когда падала. Если падала.
- Де-етка? – в голосе появляется что-то вроде раздражения, шуршит жесткая ткань, пахнет чаем с лимоном и – уютно, сладко, домашне – какой-то выпечкой. – Мне тебя на рука-а-ах тащить?
Грязно-белый подол форменного плаща метет выжженную до каменной твердости землю (тут бы Энн почувствовать гордость за свою силу, но гордиться-то, как оказалось, нечем), когда Дозорная опускается на корточки. Берет Энн за подбородок двумя пальцами и заставляет посмотреть в глаза.
«Ой, - проносится в голове у Энн. – Борсалино. Кизару. Ой…».
Еще один повод гордиться собой – за ней послали одну из трех Адмиралов Флота, послали, наверное, в срочном порядке, даже вперед корабля конвоя, чтобы Портгас уж точно не успела очнуться и каким-нибудь чудом унести ноги…
Теперь уже точно не унесет. Причем, скорее всего, никогда.
Что ж, вся эта история с «погоней за Черной Бородой» - не более, чем очередное доказательство ее никчемности, не так ли? Не годится она ни на что, сколько ни убеждала себя и всех в обратном... Не выполнила данное самой себе обещание, недооценила ублюдка и его Фрукт, приняла на себя половину взрывной волны и не устояла, позволила Тичу победить и передать ее Дозорным… Наверняка он сейчас где-то рядом, награды своей дожидается – ну еще бы, ведь саму Энн Огненный Кулак поймал, сколько там за ее голову давали на последних листовках?
Словно услышав ее мысли, Тич жизнерадостно ржет где-то за спиной Борсалино:
- Адмирал, а вы всегда так церемонитесь с государственными преступниками? Или, - еще один приступ неудержимого хохота, который Тичу с трудом, но все же удается подавить, - это ваша солидарность баб… женская?
Энн вдруг чувствует, что вполне могла бы встать – только ради того, чтобы голыми руками, без всяких Фруктов, сломать этому уроду шею. Не зря Марко всегда говорил: «Главное – ставить правильные цели»… У нее даже почти получается опереться ладонью на землю, чтобы встать, но тут адмирал больно хватает ее за плечо, удерживая на месте, и оборачивается:
- Маршалл-ку-у-ун, - произносит она ласково-ласково, - если ты будешь слишком, м-м-м, назо-ойлив, я могу случайно забыть о твоем новом статусе и принять тебя за обычного пирата…
Ни капли угрозы, одно сплошное доброжелательное равнодушие, - ну так Борсалино же и не угрожает, она просто информирует, вдруг понимает Энн, и ей действительно ничего не стоит это свое предупреждение выполнить.
До Тича это, наверное, тоже доходит, потому что он хмыкает и ничего больше не говорит… А может, просто не успевает: с берега раздается приглушенный расстоянием и до сих пор висящей в воздухе дымной завесой вопль кого-то из его накама:
- Дозорные плывут! За ней! Скоро здесь будут!
- Слышишь, детка? Теперь уже то-очно пора вставать, – Борсалино поднимается на ноги, не выпуская плечо Энн, тянет ее за собой вверх, шаря свободной рукой по карманам: - Да где же они опять запропастились? Вечно что-то теряется, беда-а просто…
На плече Энн от ее пальцев наверняка останутся синяки. Но боли та почти не чувствует: на фоне всех остальных ее ранений, пара лишних синяков – мелочь…
Встать получается неожиданно легко, и Энн даже успевает понять, что достает адмиралу ровнехонько до плеча, а потом внутри у нее что-то взрывается от слишком резкого поворота головы, ноги подкашиваются, и она заваливается лицом вперед – на Борсалино.
«Позорище», пролетает в мозгу последняя мысль, и Энн снова проваливается в черную дыру, жутко похожую на ту, которую открывал предатель Тич.
- Нашла, - удовлетворенно тянет Кизару, защелкивая на запястьях бесчувственной девушки браслеты наручников. Вздыхает с легким сожалением: – Устав есть Уста-ав, прости, детка…
А потом легко взваливает Энн на плечо и направляется в сторону берега. Корабль Дозора должен причалить, чтобы пойманную пиратку провели на борт по всем правилам, формальности, десятки, сотни формальностей, как же было хорошо, когда эти мальчишки просто спокойно плавали по своему морю, искали сокровище и не объявляли войн…
На Тича, лениво провожающего ее взглядом, Борсалино даже не смотрит.
… А потом посреди черной дыры разом становится невыносимо светло. Энн резко вздыхает и открывает глаза, сбегая от вспышек света под веками, но вспышки остаются на сетчатке слепыми яркими пятнами, и пару минут она тупо моргает в темноту, повиснув на цепях.
Опять жива. Да сколько ж можно?..
Комната вокруг качается, и Энн понимает, что либо она на корабле, либо окончательно сошла с ума. Первое привычно, второго даже, пожалуй, хочется, но кому какое дело до того, чего хочет Портгас Д. Энн? Никому, да.
В углу трюма, на одном из ящиков, кто-то шевелится. Энн нервно вздрагивает, тихо звякнув цепью – чертово кайросеки, даже голову поднять тяжело, - и вперивается взглядом туда, где ей почудилось шевеление, но из угла уже раздается успокаивающий сухой смешок. Знакомый.
Ну да, ее же все еще конвоируют…
Борсалино зажигает на ладони крохотный огонек – просто комок чистого света, совсем не такой, как те лепестки огня, которые уже почти автоматически зажигает (зажигала) Энн, - и подходит поближе.
- До Импел Даун еще минут со-орок, - сообщает она, разглядывая Энн. В ровном желтоватом свете морщины кажутся глубже, глаза – старше… Сколько же ей лет? – Магеллан, кажется, уже даже ка-амеру тебе приготовил – только что звонил, хвастался...
Проталкивать слова через пересохшее горло невыносимо тяжело, но Энн кое-как справляется и хрипит:
- Я радоваться должна?
Кизару не отвечает. Она сжимает кулак, гася свой «светильник», и в свалившейся на трюм темноте Энн слышит только удаляющиеся тихие шаги. Потом – шорох и плеск.
- Пей, - Борсалино неожиданно кладет руку ей на затылок, заставляя запрокинуть голову, и подносит к губам кружку, полную воды. Энн дергается от неожиданного прикосновения и шипит, когда пальцы Кизару путаются в волосах – причесываться она забывала всю последнюю неделю, так что даже думать не хочется о том, что сейчас творится на голове…
«Гордость дочери Белоуса не позволяет ничего принимать из рук Дозорных!». Энн и хотела бы это прошипеть - высокомерно так, сквозь зубы, как Марко всегда шипел, если обижался, - но ее никто не спрашивает. Борсалино сама вливает воду ей в глотку, и Энн глотает, давясь и чувствуя, как отступает душная одурь и развеивается муть в голове…
- Спасибо, - выдыхает она потом. К черту гордость, в тюрьме у нее еще будет полно времени на высокомерные жесты и презрение к палачам и тюремщикам, а сейчас лучше хотя бы попытаться побыть человеком, пока дают.
Пальцы Борсалино, дрогнув, скользят по ее щеке. Случайность, наверное, темно же…
- На здоровье, детка, - отвечает та и снова отходит – наверное, чтобы поставить кружку на место. – Глупые дети, глу-упые, - бормочет она себе под нос.
Продолжение... а черт его знает.
@темы: а это, дети, называется "пиздец", обогифемслэш, Ван Пис!, Огненнорукий Ася, ангст, это ты?, фанфикшн
