Фендом: Ван Пис
Тип: слэш
Жанр: PWP
Пейринг: дицест, он же Эйс/Луффи (я уже чувствую, как вам хочется меня четвертоваать~)
Рейтинг: таки R
Кинки: три штукиЮст. Закушенные, чтобы не стонать, губы. Мало места, тесное пространство, невозможность хоть какой-то дистанции.
Ахтунги: инцест (как бы то ни было, они все равно братья), рейтинг,
читать?..
«Думай о том, как вы будете выбираться отсюда».
«Думай о хозяевах особняка и их слугах, которым уж точно не понравится найти в своем сарае в углу сада двух самых знаменитых городских хулиганов».
«Думай о медвежьей шкуре, которую вам с Луффи все-таки удалось продать какому-то заезжему торговцу, прежде чем вас заметили Дозорные».
«Думай об этих самых Дозорных, которые пробегают по улице, стуча сапогами, и о том, что они с вами сделают, если найдут (ничего особенного не сделают, но все равно лучше бы не нашли)…».
«Да думай ты о чем угодно – только не о том, что в чертовом крохотном сарае нормально можно только стоять, прижавшись друг к другу, и Луффи вжался спиной в твою голую (душно же!) грудь и тяжело дышит после долгого бега, а изредка еще наклоняется вперед, чтобы осторожно приоткрыть дверь и выглянуть, что там, на улице, творится, и упирается тогда задницей тебе в…» - на этом все мысли у Эйса разбегаются, как тараканы, и он только беззвучно охает, пытаясь отступить назад.
А некуда.
Некуда, некуда, черт возьми, отодвинуться от Луффи, и тот слишком близко, и дышит, и под мокрой (в Ист Блю - сезон дождей) майкой все позвонки видать.
Слишком. Близко.
Не сдержаться.
- Ты чего? – спрашивает Луффи, оборачиваясь на звук – Эйс, кажется, задел что-то головой, а сам и не заметил, - и тараща глаза в полутьме. – Сюда дядька какой-то идет с ведром. Вломим?
- Сдурел? – шипит Эйс и тянет его от двери сарая за шкирку, одновременно прижимая к себе и зажимая рот, чтобы не выдал возгласом.
Шаги приближаются, ведро немелодично звякает, Луффи тихо (слава богам, понял, что вырываться не надо, а то бы…) стоит, упираясь макушкой Эйсу в подбородок.
А сам Эйс мысленно ругается последними словами и… еле держится на ногах от возбуждения: одно дело – видеть все эти позвонки и лопатки хоть на каком-то, но расстоянии от себя, а другое – чувствовать кожей сквозь тонкую ткань майки, которая и за ткань-то не считается, и ну какого же черта Луффи сквозь нее – такой горячий?
Он всегда горячий, как будто жар у него. Но фруктовики не болеют, никогда, это Эйс болен, кажется. Неизлечимо. На голову.
Соломенное поле шляпы царапает по горлу, когда Луффи осторожно поворачивается в его руках и – губами к уху:
- Ушел?
Эйс не знает, ушел дядька с ведром или нет. Может, ушел, а может, стоит сейчас перед сараем и настороженно вслушивается в доносящиеся оттуда шорохи.
От этой мысли у Эйса чуть не подгибаются колени, спина разом становится мокрой, рука на спине Луффи непроизвольно напрягается, прижимая, еще ближе... Луффи, который к нему жмется теперь уже грудью, вдруг удивленно хихикает и тянется рукой вниз, между ними:
- Эйс, ты что…? Уже даже у меня не бывает, чтобы среди дня, ты говорил, так только у мелких…
- Говори-ил, - почти стонет (оказывается, можно стонать и без голоса) Эйс, - руку убери, Луффи, мать твою, убери руку…
Не уберет, проносится по спине холодком. Это для Луффи слишком весело, чтобы прекращать – ну как же, сарай, дождь, и дядька за дверью, а Эйс тут такой странный, приключение ведь!
Эйс слишком хорошо знает брата.
- Я помогу, - предлагает Луффи, ухмыляясь, блестя глазами, и даже не ждет согласия. Одна его рука у Эйса в шортах, другая – на затылке (и когда успел почти обнять?), пальцы перебирают мокрые волосы, пальцы гладят, пальцы сжимаются - там, и Эйс закусывает губу, подаваясь навстречу этим пальцам.
Поможет он, ч-черт.
Помощник нашелся.
Луффи знает, как надо - себе, - и делает Эйсу так же. А потом поднимается на цыпочки - скользнув кожей по коже, задев соски, тут же отозвавшиеся болью (тягуче, сладко, невыноси-имо), не прекращая двигать рукой, - и дальше Эйс стонет уже ему в губы. Это, наверное, тоже часть «помощи», чистой воды импровизация, потому что целоваться Луффи не умеет совершенно.
Эйс похвалил бы импровизацию, если бы был в состоянии, о да. А так он просто отвечает на поцелуй, и теперь уже очередь Луффи кусать губы – чужие, правда, - чтобы не стонать.
В какой момент Эйс начинает «помогать» Луффи в ответ, он и сам не замечает. Но на земляной пол сарая они оседают одновременно, и Луффи, валясь на Эйса, зачем-то медленно облизывает влажные пальцы и морщится:
- Горькое...
- А потому что незачем все в рот тащить, - бормочет Эйс почти в полный голос, кое-как усаживаясь с Луффи на коленях и откидываясь спиной назад, на какой-то пыльный шкаф, занимающий чуть ли не полсарая. И про дядьку с ведром, и про Дозорных, и про кого бы то ни было ему думать уже лень - пожалуй, они с Луффи просто подождут, пока дождь чуть утихнет, и дойдут до дома, и...
Луффи зевает: на дядьку и Дозорных ему явно плевать еще больше, чем Эйсу.
- Я потом как-нибудь попробую, как оно ртом делается, - сонно обещает он потом. – Ага?.. – и уже не сонно, а удивленно: - Ой, Эйс, ты опять, что ли?
- Я тебе рот зашью когда-нибудь, - шипит Эйс и мстительно прихватывает его ухо зубами – просто потому, что хочется, и невозможно удержаться, слишком близко. – Чтоб не болтал… всякое.
- А вот и не зашьешь, - фыркает Луффи, утыкаясь носом ему в плечо. – Все равно ты уплываешь скоро.
К концу фразы в его голосе уже не остается ни капли веселья. Еще два месяца, мелькает у Эйса в голове, два месяца – и все, никаких сараев, никаких медвежьих шкур, никакого Луффи на целых три года (в том, что потом он о брате точно услышит, Эйс не сомневается)…
Цена мечты, что тут скажешь.
Впрочем, два месяца у них еще есть. И он, кажется, знает, что они с Луффи теперь будут делать каждый день. Нет, два раза в день, - чтобы потом уж точно долго не хотелось.
- Все равно зашью, - грозится он. - На память. И руки... – тут Эйс как-то теряет мысль и задыхается, потому что эти самые руки снова творят с ним полнейшее безобразие. И когда Луффи успел научиться – и так тоже…
- Что с руками, что? – Луффи прогибается в спине, заглядывает ему в глаза, майка задралась чуть не до самой шеи, и Эйс сейчас совершенно не представляет, как сможет этого идиота оставить (да какие там три года - на неделю, на день хотя бы!).
Ну и, естественно, он уже ничего ему не отвечает.
«Дядька с ведром», ходивший всего-то выбрасывать мусор на заднюю улицу, мимо сарая на обратном пути идет, затаив дыхание, ускорив шаг и стараясь своим ведром громыхать посильней. Мешать тем, кто внутри, почему-то не хочется - хотя, казалось бы, какого черта, сарай-то господский, - но надо же как-то дать им знак, чтобы сдерживались, хотя бы…
Но его в сарае не слышат вовсе - несознательная молодежь, разгул нравов, пиратский беззаконный век творит свое, - и мужчина только вздыхает, чуть завистливо покачивая головой.
Эти хулиганы, определенно, умеют получать от жизни удовольствие.
АПД: И внезапно второй!
Тип: гет
Жанр: тоже PWP и... романс?
Персонажи: Санджи/Нами, Усопп
Рейтинг: PG
Кинки: тоже триЗавязанные глаза. Вуайеризм третьего человека (или посторонней личности)/просто подглядывание. Прикосновения.
Ахтунги: мне за них стыдно, причем очень .__. ООС, какое-то подобие гетного рейтинга (о горе мне, горе), первый-фанфег-про-Усоппа.)
читать
Дверь не должна скрипеть – он сам вчера долго и старательно смазывал петли, - но Усопп все равно открывает ее медленно-медленно и осторожно, закусив губу от напряжения.
А что? Перестраховка никогда не помешает, будь ты хоть сто тысяч раз храбрец…
Короче, открывает. И заглядывает внутрь одним глазом, чтобы не заметили.
Ему просто интересно: больно странный был у Нами голос, когда она Санджи несколько минут назад позвала. Тот мимо Усоппа пролетел этаким бурлящим от счастья вихрем («Бегу, Нами-суан, любой каприз, Нами-суан!»), внесся в каюту, потом дверь за ним захлопнулась, и… всё.
То есть, не выбегает он назад, спеша выполнять просьбу своей богини, уже – взгляд на часы – три с половиной минуты. И нет, Усопп не засекал, оно само получилось, ну вы же знаете, как это бывает.
Что может делать Санджи в каюте Нами целых три с половиной минуты? Интересно? Вот именно, что интересно. Потому Усопп и смотрит.
И видит.
Санджи видит, стоящего к двери вполоборота, руки его, вскинутые будто бы в какой-то беспомощности (это Санджи-то беспомощный?! Да Усопп самолично прибьет, забыв испугаться, любого, кто такое скажет!), пиджак, висящий на спинке стула…
И Нами видит. Серьезную такую, сосредоточенную Нами, которая завязывает Санджи глаза его же галстуком – синим, кстати. А потом, завязав, гладит Санджи по щеке и улыбается так… редко она так улыбается. И зачем только, если Санджи этой улыбки все равно не видит?
А Усопп – видит.
И отвернуться, чтобы не смотреть на запретное (а тут любой дурак понял бы, что запретное), уже не может.
- Н-Нами-сан.. – Санджи будто бы даже не сразу справляется с голосом. - Зачем?
- Затем, - говорит Нами, - что, когда ты меня видишь, то превращаешься в придурка, до которого совсем никак не достучаться.
Она вроде бы еще улыбается, а глаза – не веселые совсем. Словно ей и самой не нравится то, что пришлось сделать, но другого выхода нет. А у Санджи пальцы дрожат, когда он бережно, как к драгоценности притрагиваясь, кладет руки ей на плечи.
Они оба вздрагивают от этого прикосновения, как молнией ударенные (Усопп тоже вздрагивает – от неожиданности – и больно ударяется носом о дверной косяк, но не издает ни звука, завороженный). Плечи у Нами голые, а руки у Санджи, наверное, горячие… и дрожат нервно.
Он слабо усмехается:
- Видите, Нами-сан, сейчас я даже больший придурок.
- Мне так не кажется, - качает головой она и делает маленький шаг вперед.
Теперь они стоят почти вплотную и, видимо, даже тепло друг друга чувствуют... Вон как Нами покраснела – если бы Санджи мог ее видеть, точно бы помирал сейчас от любви.
Хотя ему, кажется, и так до этого недалеко.
- Нами-сан, я…
- Еще одно «Нами-сан», и я тебя точно придушу, - тихо-тихо грозится Нами. В следующую секунду она уже закидывает руки Санджи за шею, и Усопп успевает подумать: решила не ждать, а придушить сразу, чтобы уж наверняка, - но потом сам себя одергивает: да нет же, идиот, они просто целуются…
Просто.
Целуются.
Усоппа бросает в жар. Пониже живота оживает и скручивается тугим узлом что-то похожее на страх, но не леденящее, а обжигающе-горячее.
Кому рассказать – не поверят. Ему, конечно, и так редко верят, но сейчас-то речь идет о настоящей правде, и правда эта…
… И правда эта в том, что Санджи целует Нами, словно бы совсем забыв, что она – его богиня. А сама Нами совсем не протестует против такой непочтительности, и путается пальцами в его волосах, и еще бормочет-объясняет что-то в самые губы… Санджи даже умудряется ответить – парой слов, шепотом, сипло, как после долгого крика, - а потом они оба молчат.
Его руки у нее на спине, гладят, скользят по ткани майки и голым лопаткам.
Нет, эту правду Усопп никому и никогда не расскажет.
Он все так же тихо закрывает дверь каюты и сползает по стене рядом, чувствуя, как уши краснеют от стыда. На языке горечь, будто десяток Дьявольских Фруктов разом слопал (или это он сам выдумал, что Фрукты горькие?..), думать ни о чем не хочется и не можется, хочется и можется только тупо пялиться в пустоту и прислушиваться.
В каюте коротко скрипит кровать. С чего это, думает Усопп, она же никогда не скрипела, - ах да, сейчас же на ней двое…
Тугой узел внизу живота отзывается на этот скрип дергающей жаркой болью, потому что Усопп же, черт возьми, знает, чем они там занимаются, не маленький и не совсем идиот, - и ему ужасно стыдно от того, что он это знает.
Мимо пролетает воодушевленный капитан, замирает на полушаге, поворачивается к Усоппу:
- Санджи не видел?
Усопп молча качает головой. Потом разлепляет губы (это почему-то оказывается очень непросто) и говорит:
- Он занят, кажется. Сказал, на ужин будет что-то офигительное, потребовал не мешать…
- Офигительное – это хорошо-о, - Луффи предвкушающее облизывается и без лишних вопросов несется дальше.
Усопп даже не уверен, что соврал. В конце концов, после такого Санджи может и целый пир устроить, с него станется.