Это ПУСТОШЬ!

[crazy-corals]

Сэтто, божественная, твои отморозки в горном монастыре не идут у меня из головы третий день.(
Надеюсь, ты простишь такое вот надругательство. Я знаю, что ничего про них не знаю и что нарушаю твое право первой ночи, ноо они жее Т____Т
В общем. Что-то невычитанное про монастырь, Пустошь и отморозков .__.

*посыпает голову пеплом*

Здесь нет охраны. То есть, вообще никакой. Наверное, потому, что только полнейшему идиоту, вроде оголодавшего упыря с болот, может прийти в голову напасть на мирный монастырь: поживиться там можно разве что жилистыми тощими монахами, но они, объективно говоря, не самая сытная пища на свете. А может, дело в том, что мирные послушники этого монастыря способны упокоить до десятка оголодавших упырей каждый.
Вместо утренней разминки.
Так что ни упыри, ни дикие горные божки с синей кожей и острыми зубами, ни склизкие подземные твари с Пустоши в монастырь не суются - мозгов, или чем там набиты их головы, хватает, чтобы не лезть на рожон, - а значит, и охрана не нужна.
Вместо охраны здесь – Привратник, крохотное существо неопределенного пола и кошмарного возраста, сморщенное, как сушёная инжирина и сходящее со своего поста только по большим праздникам, когда Ворота сами собой открываются нараспашку.
Привратник наверняка помнит то время, когда Льдистые горы были пологими холмами, Пустошь вся зеленела мандариновыми рощами, и в этих рощах жил кто угодно, кроме людей (тогда и слова-то такого – «люди» - никто не знал). Времена менее отдалённые, увы, стёрлись из его памяти, поэтому взгляд у Привратника невинный-невинный, светлый-светлый, без проблеска разума, и вот хоть ты тресни.
Но свои обязанности он при этом выполняет исправно. Никто, к слову, не знает, кто эти обязанности на Привратника возложил, но все уже привыкли уважать его труд.
Привратник днями и ночами сидит возле главного входа в монастырь и ждёт, пока там, снаружи, на широкой и гулкой каменистой тропе, раздадутся и затихнут растерянно перед наглухо запертыми Воротами чьи-то шаги.
Пришлый кашлянет, прочищая горло, и уже приготовится заорать «Эй! Есть кто живо-ой?», или что-нибудь в этом роде, когда в воротах вдруг раскроется крохотное окошко, и в него высунется сморщенная лысая голова:
- Зачем пришёл?
Привратник выслушает ответ, кивнёт, моргнёт полупрозрачными веками в красной сетке сосудов – и исчезнет, а окошко закроется, как не было его.
(Он преспокойно усядется обратно на свой расшатанный табурет, оставив пришельца топтаться у входа).
А потом замок на воротах щёлкнет дужкой, раскрываясь сам по себе (будто бы), и умный пришелец догадается пнуть дрогнувшую створку, чтобы войти, а дураки здесь никому и не нужны.
Стены монастыря изнутри белые, земля в вечно пустом (жизнь начинается дальше) дворике – бурая, потому что Пустошь, и утоптанная до каменной твёрдости, потому что народу сюда приходило бессчетное множество. Небо в квадрате высоких стен кажется ярким до рези в глазах даже в самые пасмурные дни.
Привратник, сделавший своё дело, уже сонно раскачивается на своём табурете, тот тихо поскрипывает, а старику, наверное, снится, что это с ним мандариновые деревья говорят, или голодные упыри с болот, ну, или что-то в этом роде.
Наверное, он и у них спрашивает – «Зачем?».
Многие в монастыре уверены, что других слов он уже просто не помнит.
И что Привратник и Ворота появились одновременно и сами собой, и исчезнут тоже вместе, если вообще исчезнут когда-нибудь.
Но это так, местные слухи.

Тот, кого тогда еще не звали Ибисом, спустился с дальних отрогов Льдистых гор через час после рассвета, и даже мешка за плечами у него не было. Был только лук, десяток стрел (из них три сломанные) и… всё. В длинных волосах застряли какие-то веточки, палочки, листья – небось, торопился, бежал, не разбирая дороги, то ли к чему-то, то ли от чего-то… Никто в монастыре так про это его бегство ничего и не узнал, ни тогда, ни потом. Ибис не особо любил рассказывать о себе и своем народе. Вот о чём другом – пожалуйста, это за милую душу, он вообще был парень разговорчивый… А про это - ни слова.
В монастыре знали только, что он никогда не называл имя Той, кому молился. Слухов это наплодило великое множество, но правду знал только сам Ибис и, может быть, те два придурка, что пришли с ним в один день.
Но это уже другая история.
Итак, он спустился с гор и подобрался к монастырю по главной дороге. Возле Ворот остановился, переводя дыхание и оглядываясь, зачем-то поправил серую от пыли повязку на лбу, сжал кулаки и…
- Зачем пришёл? – спросил Привратник, как всегда, ювелирно подгадавший момент.
Тот, кто потом стал Ибисом, шумно выдохнул от неожиданности и уставился исподлобья на безмятежную морщинистую рожу. И сморщил тонкую переносицу, задумчиво склонив голову набок, отчего стал совсем похож на ту смешную птицу, в честь которой его потом и прозвали.
- Зачем? – повторил Привратник, и будущий Ибис решился-таки ответить (кто бы знал, как у него сердце в этот момент стучало: а ну как неправильно понял, а ну как скажут убираться, куда ему тогда дальше-то?):
- За… за силой, наверное. Я хочу найти свою…
Хлопнуло, закрываясь, отверстие в воротах, звякнул замок. Никто не сказал Ибису ни «Входи», ни «Добро пожаловать», но он, умный парень, как-то сам понял, что это всё имелось в виду.

Псина прибежал с запада, с красного пустоземья, где мало кто решался жить, а всякой погани было уж точно больше, чем обычных людей. В Ворота он стукнул собственным лбом, не успев вовремя затормозить, отскочил с рыком, падая на задницу, потянулся мордой вверх по-волчьи…
И уже широкоплечий взъерошенный парень встряхнул лохматой башкой, ставя там, внутри, на место что-то отшибленное, поднялся, отряхнул пыльную чёрную майку, утёр кровь с расцарапанного носа и только потом заметил Привратника.
- Ты кто? – успел спросить Пёс, прежде чем тот открыл рот.
Ему тогда ещё было ужасно непривычно говорить по-человечески, но он получал от этого столько кайфа, что пользовался любой возможностью потрепаться. Мог бы – и на бегу бы болтал, жаль только, что собачья пасть для человеческих слов не предназначена...
- Зачем пришёл? – словно бы не услышав его вопроса, поинтересовался Привратник.
Псина долго не раздумывал и совсем не удивлялся: собаки ведь, если подумать, не умеют ни того, ни другого, а он был пусть и необычной, но всё же собакой.
- Жрать я хочу! – гаркнул он жизнерадостно, обнажая в улыбке передние зубы. – Побольше. И учиться. Здесь. Можно?
Привратник не ответил, исчез за своим окошком. Любопытный Пёс сунулся было следом, но получил по носу вторично – на этот раз, хлопнувшей ставней.
Щадить его тут уж точно никто не собирался. Псина обиженно фыркнул, окинул уходящую вверх стену оценивающим взглядом, прищурился на солнце…
Лохматая серая туша, страшно шваркнув по Воротам мощными задними лапами, перемахнула внутрь монастыря прямо через стену.
В конце концов, ему же никто не сказал прямым текстом, что входить нельзя, а он собака деревенская, глупая, намеков мог и не понять… Правильно? Правильно.
Так Пёс и решил.
Замок щёлкнул, чтобы впустить его, уже тогда, когда Псина обнюхивал задремавшего Привратника во внутреннем дворе.

Когда Тэк вышел к Воротам, солнце уже скатывалось по порыжевшему западному краю неба вниз, а тени тянулись, как резина. Откуда он пришёл, никто в монастыре потом так и не узнал, потому что спрашивать напрямую было не очень принято, а сам Тэк рассказывать не собирался.
Но всем почему-то казалось, что он - из самого Города.
Город на Пустоши не любят, кстати. Он вгрызается в неё всё глубже с каждым годом, туннели метро безжалостно теснят норных тварей, дома растут на бывших гнездовьях тварей наземных, священные для всякой чисти и нечисти места скрываются под слоями асфальта…
Пустоши не нравится расползающееся по ней радужное пятно Города, со всеми его смертными и не очень жителями, магией, шумом, с богами, которые уходят отсюда – туда, чтобы чуть-чуть (пару вечностей, не более) побыть людьми.
Поэтому тех, кто из Города возвращается, Пустошь не принимает. Если только в качестве жертвы, причём редко когда эта жертва бывает добровольной.
Поэтому Тэк пришёл к Воротам, хромая и прижимая руку к кое-как перевязанному чёрной тряпкой боку: на роль жертвы он явно не согласился.
Поэтому Привратнику он ответил просто – «Чтобы впустили».
И его впустили, конечно же, ведь монастырь не принадлежал ни Пустоши, ни Городу, ни чему бы то ни было, и на то, откуда пришёл Тэк, там всем было плевать. Главное, что дошёл, добрался до ничейной земли и не помер по дороге.
А из Города он там или нет, и кем был, и почему сбежал, - это в монастыре волновало разве что Пса, который Тэка принялся доставать вопросами с первой минуты (что уж он там почуял в окровавленном хмуром верзиле, никто не знал), да господина гендиректора, которому по должности положено было волноваться вообще обо всём.
Но это было уже потом, в следующие дни. А пока солнце катилось к закату, Ворота снова стояли закрытые, Тэк, стиснув зубы, хромал к жилой части, а Привратник улыбался во сне.