Почти месяц назад пытались играть с Касей и Хлором по ключам. Это раз, два и три, а потом у меня началась предсессия, и доигрывали они уже сами.
Не в Обзоры, божеупаси.
снять наушники, Реборн: Бельфегор и ФранРеборн, Бельфегор и Фран
- Бель-семпай, вы человек бывалый, опытный… - Фран зевнул в кулачок и уныло оглядел окрестности. Смотреть было особо не на что, поэтому он снова уставился в спину напрягшемуся Бельфегору: - Незаурядный, прямо скажем…
Принц дёрнул плечом. Это могло означать как привычное раздражение, так и то, что запрятанный в рукаве нож перекочевал ему в ладонь. Фран склонялся к первому: в конце концов, их засада длилась уже четвёртый час, и последним бельфегоровым ножом он как раз только что закончил чистить ногти…
- И что же из этого следует? – подозрительно спросил тот. Отрицать собственную незаурядность он, понятно, не собирался, но привычно ждал от подопечного какой-нибудь подлости.
Фран смотрел на него с безмятежностью младенца.
Очень давно умершего младенца.
- Из этого следует, что вы, безусловно, сможете ответить на мой вопрос.
Если здесь и был подвох, то принц его пока не видел, поэтому милостиво махнул рукой:
- Спрашивай.
- Бель-семпай, а что вы делаете с голосами в своей голове?
Нет, ещё пару месяцев назад Бельфегор после такого вопроса просто воткнул бы Франу с полдесятка ножей промеж рёбер. Не факт, что тот бы счёл это за исчерпывающий ответ и отстал, зато какое удовольствие...
Месяц назад он бы сделал то же самое, но перед этим ещё и поинтересовался, с чего это невежественная лягушка взяла, будто у него шизофрения. И напоролся бы на пространный монолог о том, в частности, что нормальные люди так не смеются, не носят девчачьих украшений, ну и вообще ведут себя немного иначе... Ножи в боку абсолютно не помешали бы Франу закончить мысль.
Проверить, насколько изменилась ситуация за последний месяц, не было сейчас никакой возможности, потому что всё оружие Бельфегора успело перекочевать в бездонные карманы франового плаща. А это значило, что отбиваться придётся словами.
- Лягушка, - серьёзно (насколько мог) сказал он, - если голоса советуют тебе пойти и спрыгнуть с чего-нибудь высокого на что-нибудь твёрдое, не смей их игнорировать.
Фран не менее серьёзно кивнул и прижал пальцем кнопку наушника-коммуникатора, через который следил за передвижениями рядовых. Бельфегор свой коммуникатор уже давно забросил в ближайшую урну, потому что несколько часов подряд слушать, как кто-то на линии смачно обсуждает, на каких девочек потратит гонорар за операцию...
От размышлений о том, примет ли босс в качестве оправдания за убийство подчинённых лаконичное «Они такие идиоты!», принца отвлёк – ну вы только подумайте, какая неожиданность, - голос Франа.
- Нет, семпай, - тот очень печально вздохнул, - они ничего не советуют. Только кричат что-то про уродов, которые почти прорвались, и блядского принца, которого непонятно где носит…
Бельфегор, зашипев, вскочил и кинулся в ту сторону, из которой только теперь донеслись слабые звуки выстрелов.
Точнее было бы сказать, что это некий иллюзионист-вундеркинд позволил им донестись только теперь… Но принц об этом подумать уже не успевал.
Фран дождался, пока Бельфегор отбежит подальше, и только после этого неторопливо встал. Ножи, о которых принц благополучно забыл, неприятно кололись сквозь ткань карманов.
- Сражаться совсем без оружия, надо же… Семпай, да я ваш фанат навеки!
И прогулочным шагом отправился туда, где стреляли.
хрупкие вещи, Ван Пис: Сабо и ЭйсВан Пис, Сабо и Эйс
Ну, знаете. Все эти вазы в нишах, которые стоят – каждая – как половина острова. Столовые приборы, которые даже в руках держать страшно, какое там есть с них. Зеркало полироли на паркете, резные ножки кресел, ажурные драпировки, звенящие от малейшего дуновения стеклянные двери. Вот это всё.
Сабо сам не знал, что жил на цыпочках, едва дыша в мире хрупких вещей, составлявших его экосистему от рождения (по праву рождения). Считал, что это нормально и правильно, ведь ко всему привыкаешь, если просто не знаешь, что бывает иначе.
В первый раз вырваться получилось случайно. Маман с кем-то заболталась на прогулке и выпустила его руку, на пристани кто-то закричал, Сабо отвлёкся, свернул не туда – и всё, пропал, заблудился в родном-незнакомом городе.
Ящики, на которых он спал в ту первую ночь (в подворотне, куда никто, кроме крыс, не заглядывал), были какими угодно, только не хрупкими. Иначе на его спине с утра не было бы таких синяков, и голова болела бы меньше, и родители бы не кудахтали над ним так, когда он добрался до дома, впервые в жизни по-настоящему уставший.
Через неделю Сабо сбежал от хрупких вещей уже сам, осознанно и продуманно.
На Сером Терминале дышать полной грудью мешал только мусорный ветер со свалки и едкий, мусорный же дым чьих-то костров. Но в остальном Терминал был – свобода, ничем не ограниченная и потому пьянящая, а к запаху Сабо привык за сутки.
К духоте царства хрупких вещей он, оказывается, за все свои тогдашние восемь лет так и не привык до конца.
Кроме вещей, были ещё и не менее хрупкие люди – маман с её мигренями и нюхательной солью, вечно спешащая куда-то тень папа, учитель танцев, которому нельзя было наступать на ноги, учитель пения, морщившийся от любой фальшивой ноты. Учитель боевых искусств, скрипевший суставами, как шарнирная кукла, все прочие учителя, слишком боязливые для того, чтобы быть интересными.
В первую встречу Сабо с Эйсом они мутузили друг друга безо всяких правил и принципов, не поделив какую-то совершеннейшую ерунду. Познакомились уже после, торжественно признав равенство сил и забыв о ерунде начисто. Сабо с некоторым даже восторгом трогал языком кровящую дырку на месте переднего зуба, Эйс старался не прикасаться к разбитому носу, локти-коленки были разодраны в хлам у обоих, мелкие ссадины даже считать не хотелось…
«А я сначала подумал, ты дворянчик какой-нибудь», - задумчиво сказал Эйс, повалившись на траву разбитым носом к небу.
Неба было столько, что Сабо не понимал, как это он раньше не замечал, какое там, сверху, бездонное богатство. Как если бы стены городских зданий выдавливали небо за пределы поля зрения.
Променять всё это обратно на хрупкие вещи? Небо – на хрустальные люстры? Напевающее за деревьями море – на белый шум родительских светских бесед? Эйса, его хмурую рожу, немытые уши и водопроводную трубу в руках – на «приятелей-сверстников», мальчиков-девочек, одинаково щебечущих о платьях и лошадях?
«Да ни за что на свете», - ответил Сабо и себе, и Эйсу сразу.
Кому-то он в тот момент соврал, конечно, но было ещё слишком рано и слишком здорово, чтобы думать об этом.
розовая пятка, ТБВТБВ: Шелдон, Пенни, Леонард,
Шелдон отвернулся к холодильнику, смерив усевшуюся на диване Пенни тем взглядом, каким нормальные земляне одаривают разве что зелёную плесень, внезапно основавшую колонии на куске сыра.
- Пенни, ты непристойна. Иди и оденься, пока я не вызвал полицию нравов.
Пенни даже потрудилась улыбнуться в ответ, машинально запахивая халат, из-под которого торчали края полосатых пижамных шорт. Потом опомнилась, нахально закинула ногу на ногу и даже пошевелила пальцами; пятки у неё были розовые и распаренные, и Леонард, который вошёл следом за Шелдоном, по этому (а может, и ещё по какому-нибудь) поводу немедленно разулыбался, как идиот.
- И тебе доброе утро, сладкий, - бодро козырнула девушка, вспомнив, что оставленные без ответа реплики Шелдона с высокой вероятностью превращаются в полуторачасовые лекции. – И никаких непристойностей, я принимала у вас душ, потому что мой сломался, а Леонард сказал…
- Адекватность всего, что Леонард говорит тебе, следует делить на десять, по сравнению с адекватностью его обычных высказываний, - пробормотал Шелдон вроде бы себе под нос, но на всю комнату. – А если учесть, что и та невысока…
- Шелдон, я вообще-то рядом с тобой стою.
- И что? Или ты надеялся удивить меня этой сногсшибательной новостью? Держи свои хлопья, жертва гормональной бури.
- Спасибо, - Леонард, забрал у него миску и (трусливо) сбежал к любимому креслу, только оттуда буркнув: – Твой сарказм становится всё лучше и лучше.
Шелдон повернулся. Нахмурился. Посмотрел на него Очень Подозрительно. В исполнении Шелдона Купера Подозрение было настолько ощутимым, что Леонард непроизвольно поёжился, когда оно ткнулось ему в спину раскалённой иглой.
- Если это был комплимент, то благодарствую, - всё ещё Подозрительно сказал Шелдон. – Пенни, убери свою пятку, Леонард не может есть.
- Не от отвращения же, - буркнула Пенни, покосившись на порозовевшего Леонарда, но пятку послушно убрала.
- Лучше бы от него, - в тон ей пробурчал Шелдон и сел так, чтобы закрывать Пенни и её ноги от взгляда Леонарда, который только теперь взялся за ложку. Забота в исполнении Шелдона Купера была куда менее заметна, чем Подозрение.
И четыре - Калибрфест. Тоже не особо недавнее .__.
J-1. Хайне\Бадоу. "Эти зубы - просто прелесть!". 222
- Ыыы, - сказал Бадоу. Хайне подвигал нижней челюстью, которая от могучего зевка, кажется, сместилась куда-то не туда, и покосился на него. Какого бы мнения он ни был о нейлзовом интеллекте, это «ыыы» несколько выбивалось из нормы.
Самую чуточку.
- Хм?
- Ну и пасть у тебя, - с готовностью восхитился Нейлз. – Не зубы, а чудо света! Просто прелесть, ты ж можешь кому-нибудь в глотку вцепиться безо всякого оружия, сто пудов!
Хайне кивнул. В его непростой биографии бывало и не такое, хотя Бадоу этого, конечно, знать не полагалось.
Оглядевшись по сторонам, Нейлз сморщил нос и поскрёб в затылке; будь на его месте кто-то другой, Хайне бы решил, что он чем-то внезапно смущён и не знает, как об этом сказать. Но Бадоу, понятное дело, быстро отыскал нужные слова:
- Псина, ты бы это. Рукой бы прикрывался, что ли, когда скалишься...
- Зачем это, - удивился Раммштайнер.
- Ну, я-то привыкну, - Бадоу пожал плечами, - а народ вон от твоих зубов на другую сторону улицы шарахается. Намордников-то твоего размера не выпускают, зачем народ пугать...
Пока Хайне мучился вопросами вечного порядка (из серии - залепить Бадоу по шее или проще сразу отстрелить лобные доли, чтобы не умничал?), тот успел предусмотрительно сбежать вперёд и скрыться за поворотом. Хайне флегматично оглядел таращащихся прохожих и пообещал себе, что следующая глотка, в которую он вцепится, обязательно будет нейлзовой.