НЕ В ОБЗОРЫ
В общем, как мы с горлом кровь и рыжий скальд сели на
важная предыстория, она же предостережение
Фендом развивался в анонимных тредах, любил Жана, делил жопу Ривая, а у нас, понимаете, всё было сразу поделено и предопределено. Мы уже придумали им счастливую старость в каноне. Мы уже придумали им много страданий в десятке АУ, включая вампирскую, рыцарскую, киберпанковую и кроссовер с ФМА. Я не горжусь этим (а вот Скальд гордится!), это просто чтобы описать масштаб. Большая часть наших хэдканонов писалась капслоком, среди ночи, перемежалась гифками с умирающими осьминогами, салютующим бокалом Гэтсби и упоротыми котиками. Нашими семейными шутками стали фразы вроде "РИВАЙ ЖЕ ТУТ УЖЕ ПО У ШИ", "ТРОГАТЬ ЗА ПЛЕЧО", "АНДЕРВООТЕЕЕР", "ЧУТЬ ТОЛЩЕ ШВАБРЫ", "НЕТ ЕЩЁ И ШЕСТНАДЦАТИ", "ЭТО БЫЛО БЫ ОЧЕНЬ НЕЛОВКО", "А ПОТОМ ЭРЕН ОСОЗНАЕТ", "КОГДА ЖЕ ОТПУСТИТ". Показывать кому-то хронику нашего самоутопления без дополнительной обработки
Короче говоря, мы отлично провели и продолжаем проводить время
Но и в этом безумии родилось что-то, чем не стыдно поделиться. И вот.
Shingeki no Kyojin, целый пак фикла с пейрингом Эрен/Ривай, целенаправленные попытки сделать everything is beautiful and nothing hurts. Иногда получалось с точностью до наоборот.
По жанрам - чаще всего романс и кошмарный флафф, в котором я постоянно вижу ООС, но мне действительно уже. не. стыдно. Об исключениях предупреждала отдельно.
Рейтинг - от G и попыток писать джен *безудержный смех за кадром* до R.
Ворнинги: бессюжетица, самоповторения, не выкладка, а чёртова явка с повинной.
Поехали.
ночные бдения
прыжок с места в сторону от канона, потому что ну кто в каноне даст раненому Риваю лежать и расслабляться? правильно, никто.
самыйпервыйфанфикпоканону, и это ощутимо
В дверях палаты капрала Эрен сталкивается с сонным Эрдом. Тот бурчит что-то вроде «Хорошей ночи» и зевает, прикрывая рот рукавом. Эрен кивает и проходит внутрь, ничего не спрашивая про состояние капрала, чтобы не задерживать Эрда на пути к кровати.
Ривай лежит с закрытыми глазами, и Эрен про себя облегченно вздыхает. Просто посидеть здесь до утра он сможет без особых проблем, но дружески беседовать с Риваем, чтобы тому легче было не думать о боли, грызущей ногу...
Не то чтобы Эрен вообще умел дружески беседовать.
Он тихо садится на стул и пытается расслабить спину. Бесполезно – в присутствии капрала, даже спящего, его вытягивает по стойке «смирно» помимо его желания.
- Какого хера ты здесь делаешь? – спрашивает Ривай, не открывая глаз. Эрен давит импульс вскочить и отдать честь. Он почти чувствует себя собакой, преданно виляющей хвостом перед хозяином. Стержень в спине не гнется.
- Петра сказала, что они всегда дежурят по очереди, когда кто-то ранен. И что я, раз я тоже в команде, должен принять участие, - тараторит он, как будто успел когда-то это заучить.
- Потише, мать твою, – Ривай морщится, - не на плацу. И тебе что, заняться больше нечем?
- Как сказать, – Эрен осторожно пожимает плечами. – Вообще выбор, конечно, огромный. Я могу слушать рассказы капитана Ханджи о ее экспериментах, могу сидеть в своей камере, могу… А нет, больше ничего не могу.
Пока Ривай не контролирует Эрена непосредственно, остальные стараются держать его на коротком поводке. Они все еще не уверены в нем (как и он сам). То, что его отпустили сюда, – большая удача и огромный знак доверия от Петры.
Эрен не собирается ее подводить.
- Не жди от меня сочувствия, – говорит Ривай. Он наблюдает за Эреном так, как будто его мысли отражаются непосредственно на лбу. Эрен поневоле усмехается и чувствует, как чуть-чуть отпускает спину.
- И не думал даже. Вам что-нибудь нужно? Воды? Еды?
В палате нет ничего, кроме койки, стула и серых стен, и Эрен не уверен, что знает, как отсюда дойти до кухни. Ну, значит, узнает.
Ривай качает головой и впивается в него требовательным взглядом:
- Курить.
Он облизывает бледные губы, и Эрен автоматически начинает припоминать, где можно взять сигареты.
- Вам же нельзя? – если бы все его попытки сопротивления были такими жалкими, даже Микаса не смогла бы ему помочь. Но сопротивляться титанам или жизненным обстоятельствам – это совсем не то же самое, что сопротивляться приказам Ривая. – В смысле, пока вы тут. Сэр.
- Ты мне указывать собрался? – Ривай приподнимается на локте, скривившись от боли, и Эрена всё-таки подбрасывает со стула, кулак тянется отдать честь, и он усаживает себя обратно, потому что это всё сейчас – в больничной палате, под тусклой лампочкой – выглядит просто пиздец как нелепо. Особенно же нелепа та часть его мыслей, которая причитает: «Успокойся, он ничего тебе не сделает с больной ногой, он слаб, все хорошо».
Всё-таки Эрену нелегко забыть, как Ривай выбивал из него дерьмо перед сотней людей на суде. Несмотря даже на то, что после того раза он подчеркнуто держит дистанцию, чтобы касаться даже случайно. Просто должно пройти чуть больше времени, прежде чем Эрен забудет.
- Вы уверены, что вам это не навредит? Сэр.
- Я уверен, что это не твоя забота, - Ривай тяжело опускается обратно на подушку, и Эрен на автомате (что там про дистанцию и выбивание дерьма?) тянется поправить ему одеяло. Капрал провожает его жест рассеянным – от боли, наверное, – взглядом.
Кто, интересно, сейчас помогает ему бриться по утрам? Эрен уже знает про двенадцать обязательных ежедневных ритуалов капрала и знает, что бритье – один из них. Наверное, Петра его бреет, кроме нее некому…
- Где ваши сигареты? – спрашивает Эрен, вздохнув. Ривай молча кивает в сторону крючка в стене, на котором висит его мундир.
Его лицо не расслабляется ни пока он курит, ни потом, когда он некоторое время смотрит в потолок, затушив окурок прямо о стену. Эрен не знает, что говорить, а Ривай, кажется, на разговоре и не настаивает.
Постепенно он задремывает, чутко и неглубоко. Глаза под веками ни на секунду не перестают двигаться, губы изредка вздрагивают, тень от волос падает на лоб.
Забрав окурок из его пальцев, Эрен ещё долго смотрит ему в лицо расфокусированным взглядом. Стержень в позвоночнике начинает ныть от напряжения, но расслабиться он сможет ещё очень нескоро.
***
интермедия, дрбл
Секрет успешного лидерства, по Риваю, прост. Надо знать все о своих подчиненных и периодически им об этом напоминать.
Эрен не его подчиненный, но Ривай сразу записывает его в «свои», а значит, общая схема действует и на него. Ривай знает, что в тяжелые моменты Йегер уходит на подземные этажи и сидит там на ступеньках лестницы, с которой видно его клетку, по нескольку часов. Так как контроль за ним должен быть непрерывным, Ривай либо по-тихому посылает вслед кого-то из команды, либо идет сам.
Мальчишка не выглядит чудовищем, пока не превратится в него. В человеческом облике он ничем не отличается от сотен таких же озлобленных ребят, которых Ривай видел, обучал и хоронил. Это не помешает ему выполнить решение суда и превратить Йегера в гору дымящегося мертвого мяса, как только тот начнет представлять угрозу… Но Ривай все же высматривает в Эрене-человеке хоть что-то подозрительное. Чужое.
И ничерта не находит. Это нервирует, и чем дальше, тем чаще он сам спускается вслед за Эреном в катакомбы.
***
картошка
- Ауруа, принимаю смену, - говорит Ривай, подходя со спины и кладя руку Эрену на плечо. Ауруа отдает честь, Эрен, замешкавшись на секунду и нервно косясь, следует его примеру. «Смена» - это три часа непрерывного наблюдения за ним. Ребята установили такие дежурства вначале и уже редко соблюдают распорядок, меняются сменами, если кто-то заигрывается с Эреном в карты или хочет поспать, но Ривай свое всегда отрабатывает четко, от звонка до звонка. – Вольно. Петра, что нам еще нужно по кухне?
Петра неловко вытягивает шею, чтобы увидеть капрала через плечо Эрена:
- Картошку почистить, сэр, остальное мы делаем.
- Отлично. Эрен, бери нож и за мной.
Сейчас, когда на старой базе их так мало, о субординации никто особо не заботится. Поэтому выполнять хозяйственные работы вместе с капралом Риваем – невозможная, еще недавно непредставимая для Эрена ситуация – приходится по несколько раз на дню. Они здесь уже неделю, и первая паническая неловкость его уже оставила, уйдя в фон.
И все же, когда он хватает ножи и два ведра с картошкой и идет за Риваем на задний двор, где отведено специальное место для не очень чистой хозяйственной работы, он чувствует себя очень неуютно. Несмотря на то, что день солнечный, и ветер свежий, и Петра ободряюще улыбается ему вслед.
Перед тем, как взяться за работу, Ривай подворачивает рукава рубашки выше локтей, долго и тщательно моет руки над бочкой с дождевой водой, пальцем проверяет остроту кухонного ножа. Судя по лицу, его не удовлетворяет ни температура воды, ни нож, ни все происходящее в целом,. Но Эрен уже понял, что у Ривая просто всегда такое лицо.
Чистка картошки – навык, который у солдата вырабатывается так же неизбежно, как подчинение приказам или умение не спать сутками. За три года в корпусе Эрен провел на кухне над ведром очистков столько времени, что порой эта картина перед глазами – тусклый свет, нож в правой руке, сморщенная грязная картофелина в левой, покрасневшие от холодной воды пальцы, выскобленный пол на фоне, – снится ему до сих пор. В очень скучных снах. Монотонность занятия отупляет…
- Я смотрю, ты уже расслабился.
Эрен вскидывается, чуть не уронив нож в ведро, и встречает пустой взгляд Ривая. Тот скоблит свою картофелину, даже не глядя на нее, абсолютно автоматически.
- Ну так... – тянет Эрен, собирая мысли в кучу и растягивая губы в вежливой улыбке, – уже неделя прошла. А я быстро приспосабливаюсь к новому. И здесь все ко мне очень хорошо отнеслись, несмотря на то, кто я – ауч, – он тянет в рот порезанный палец, слизывает кровь и потом удивленно разглядывает то место, где должна быть царапина. – А… ну да. Вот несмотря на это.
Он показывает уже здоровый палец Риваю. Привыкнуть к чудесам, которые творятся с его телом, у него пока не получилось. Хотя Армин объяснял, как так получается, что из него получается пятнадцатиметровый титан, а остаточной энергии еще хватает, чтобы отращивать руки и ноги…
- Твою бы регенерацию нам всем. Меньше смертей было бы.
На это нечего ответить, и Эрен возвращается к картошке. Чем еще она хороша – ее можно чистить молча, думая о своем и не испытывая никакой неловкости. Рядом с Риваем это Эрену кажется избавлением. С ним сложно разговаривать, хотя Эрен зачем-то все время пытается нащупать тему для беседы; он привык к сложным людям, благодаря Микасе, учителям в корпусе, идиоту Кирштайну, но Ривай – самый сложный из всех, кто ему встречался.
- Эм, капрал? – снова, сразу же сам себя начиная мысленно бить головой о стену, поднимает голову Эрен. – А можно личный вопрос?
- Ну давай.
- Вы женаты?
Нож в руке капрала замирает. Эрен, наоборот, быстро хватает свежую картофелину и принимается за нее остервенело (а в голове бьется – успеет ли дочистить, пока не получит сапогом в лицо?).
- Нет, я не женат, – говорит Ривай, и от его голоса, кажется Эрену, все вокруг покрывается инеем. – Меня вообще не интересуют женщины.
Эрен тупо кивает, радуясь, что еще жив.
- А кто интересует?.. А, нет, – его озаряет пониманием. – Я, э-э. Понял.
- Ханджи стоит проверить твой интеллект, - бормочет Ривай как бы про себя.
Неловкость их молчания зашкаливает, несмотря на картошку.
Эрен посматривает на капрала и пытается найти хоть что-то, что намекало бы. Будь здесь Армин, он бы точно что-то углядел. Вот с Райнером он в свое время угадал сразу и точно, тот потом еще долго обходил Армина стороной, будто опасаясь за какие-то еще свои секреты…
Что роднит Райнера с Риваем? Кроме того, одергивает Эрен себя, что они отличные солдаты и, ну, довольно привлекательны сами по себе (Эрен смотрит на капрала чуть пристальней, и да, у него снова, как и каждый раз, слабо пережимает в животе, а это показатель).
Да ничего.
Тут даже Армин, наверное, не нашел бы сходства.
- А я не знаю, кто меня интересует, – озвучивает он свои мысли, обращаясь скорее к картошке, нежели к Риваю. – Пока не успел понять.
Ривай вздыхает так тяжело, что Эрен понимает: лимит личных разговоров он истратил на годы вперед, и теперь ему не дождаться от капрала даже пожелания доброго утра, хотя тот и так никогда на подобные любезности не разменивается. Ривай и любезность. Очень смешно.
Как ни странно, капрал отвечает на его реплику.
- Насколько я понял, больше всего тебя интересуют титаны.
- Ага, - Эрен невольно щерится. - Мертвые.
Ривай искривляет рот в гримасе, которая должна отзеркаливать оскал Эрена.
Да, это опять один из этих моментов.
Когда речь заходит об уничтожении титанов, от капрала всегда веет таким пониманием и одобрением, что Эрен не понимает, какие вообще между ними могут быть разногласия.
Даже в изжеванном титанами мирке внутри стен мало кто ненавидит их так сильно, как Эрен. Он уже смирился с этим после Шиганшины, даже в толпе голодных беженцев и среди сокурсников не найдя единомышленников. То, что у Ривая внутри горит тот же огонь (иногда согревающий и оживляющий, иногда пожирающий заживо), завораживает Эрена до оцепенения.
Он и сидит пару минут, оцепенев, с картофелиной в руке. Ривай работает быстро, и его размышления, если они есть, никак на лице не отражаются.
Петра, высунувшись из окна и оценив обстановку, присылает к ним Эрда за начищенной картошкой. Он передает ей ведро прямо в окно и в ответ на тихое «Ну, что они там?» делает страшные глаза.
- Постарайся определиться до того, как тебя убьют, - говорит Ривай, продолжая прерванный разговор спустя сколько-то времени и пару десятков очищенных картофелин. Эрен, который думал уже вообще о другом – о вечернем сеансе превращений с Ханджи и жареной картошечке на ужин после – вздрагивает снова. – Со своими предпочтениями. Будет глупо, если ты погибнешь, даже не узнав, – Ривай неопределенно вскидывает брови, глядя поверх плеча Эрена и как будто сам не зная, стоит ли заканчивать фразу, – как это.
Когда Эрен понимает, о чем речь, то краснеет, быстро и жутко, так, что кровь пульсирует даже в кончиках ушей, ставших после первого превращения в титана очень чувствительными:
- Этот разговор только что стал слишком неловким.
- Согласен, - Ривай медленно отводит взгляд от его правого уха (или от пейзажа за его спиной?) и возвращается к чистке картошки.
Эту работу они завершают в молчании, от неловкости которого снова не спасает ничто.
***
дневники наблюдений
... и что из этого получилось
Ривай ведет дневники наблюдений за Эреном и обменивается записями с Ханджи. Они договорились об этом с самого начала, потому что две натренированных пары глаз могут увидеть больше, чем одна. Ханджи ведет протоколы экспериментов и записи своих бесед с Эреном, а Ривай просто записывает всё, что видит.
В дневнике не отражается отношение Ривая к происходящему, он сознательно оставляет только факты, без интерпретаций. Интерпретировать будет уже Ханджи.
Поэтому, когда Эрен приходит к Риваю и остается на всю ночь, Ривай пишет и об этом. И о своих наблюдениях. Только о них.
Ханджи смущена до безумия, но все же благодарит его за описание. Она заметила в поведении Эрена в момент сексуального возбуждения нечто, что кажется ей интересным. Она не знает, имеет ли это какое-то значение, но хотела бы проследить за этим механизмом и дальше.
«Ты собираешься продолжать с ним? - осторожно спрашивает она. И корчит гримасу Риваю в спину, когда тот молча разворачивается на пятках, чтобы уйти: - Да-да, это твое личное дело, и меня не должно волновать».
«Умница», - говорит Ривай.
И – да, он собирается продолжать. Уже на следующий день Ханджи узнает об этом из записей, и ей приходится долго тереть покрасневшие щеки, чтобы вернуть себе хоть какое-то подобие спокойствия и научной объективности.
Эрен о записях не знает. Он видит, как после секса капрал встает с кровати, обернув бедра простыней, садится к своему столу и что-то записывает. Но Эрен всё ещё остается солдатом, и задавать лишних вопросов начальству его не тянет. Ривай перестает быть старшим по званию только в постели, и то не всегда: бывает, что он ведет Эрена за собой, как в бою, короткими рваными фразами, заставляя замирать или ускоряться, когда сочтет нужным. Но там можно заставить его замолчать, навалившись сверху и поцеловав, так и тогда, когда это кажется нужным уже Эрену.
В постели все проще, думает он, и, будто услышав, Ривай быстро заканчивает записи и возвращается.
Они не говорят ни слова.
Ривай рассказывает Эрену о дневнике наблюдений ещё неделю спустя. Он ждет подросткового бунта, обвинений в бесчувственности и бегства, но Эрен подтверждает свою непредсказуемость ещё раз. Он остается спокойным и какое-то время просто сидит на развороченной кровати Ривая с идеально прямой спиной и покачивает головой, задумчиво скользя взглядом по комнате.
«Я понимаю, почему вы решили, что это полезно, – говорит он. – Узнали что-нибудь важное?».
Ривай качает головой. Он следит за Эреном от стола; в комнате натоплено, жарко, и простыня съехала на пол. Они оба сейчас полностью раздеты, но не обращают на это внимания.
«Я узнал, что в сексе ты практически ничем не отличаешься от других юнцов, – говорит Ривай. – Самое важное, что я, – мгновение он подбирает слово, – почувствовал, – температура твоего тела. Она на несколько градусов выше переносимой для человека, когда ты возбужден. Физиологически ты чуть ближе к титану даже тогда, когда находишься в человеческой форме».
«И что?».
Ривай пожимает плечами:
«Пусть Ханджи разбирается».
Он аккуратно складывает простыню на стуле и забирается на кровать к Эрену. Тот не двигается, не меняет позу и не реагирует на тычок кулаком в колено, когда Риваю нужно освободить себе место. Ривай ложится, подложив руку под голову. Ему страшно хочется спать, так почему бы не прикрыть глаза, пока мальчишка собирается с духом, чтобы сказать очевидное…
«Капрал, – говорит Эрен решительно, – я ради науки с вами спать не собираюсь. Если вы только ради этого… всё, то давайте я лучше буду вести дневники того, как дрочу».
У него там есть ещё слова в запасе, но здесь Ривай уже перебивает:
«Слушай сюда, – глаз он не открывает. – Говорю один раз, не повторяю. Я сплю с тобой, потому что хочу с тобой спать. И мне это нравится. Если я могу получить от этого пользу и узнать о твоей природе что-то новое, я рад».
Он не уверен, что стоит продолжать. Сказанного вполне достаточно, чтобы Эрен продолжал приходить, а ночи с Эреном – этот тот минимум, который сейчас делает жизнь Ривая сносной.
«Но я спал бы с тобой в любом случае, - всё-таки говорит он. – Монстреныш».
Ужасное нелепое слово срывается с языка само собой. Ривай провожает его несколько ошалелым взглядом и видит, что Эрен склоняется к нему, тянется, как рыбина на крючке за сматываемой леской. Подумать о том, что же, блядь, происходит с его словарным запасом, Ривай не успевает.
Они снова больше ничего не говорят.
***
коридор
кинковое, околорейтинговое
После отбоя свет в коридорах вырубают – берегут энергию. Эрен освещает свой путь к кабинету Ривая карманным фонариком. Он вздрагивает, когда в узкий туннель света вплывает усталое лицо капрала, и в ту же секунду тот шипит, жмурясь:
- В глаза не свети, полудурок.
Эрен бормочет извинения и опускает фонарь ниже. Лицо капрала окрашивается в сероватые тона.
- А я к вам, - глупо говорит Эрен. Глупо потому, что зачем проговаривать очевидное.
- Ну и сиди там один, - отвечает Ривай, отходя к стене, как бы для того, чтобы пропустить его. – Я там от запаха краски скоро вконец очумею.
К уборке и ремонту новой, пусть и временной, базы Ривай подходит очень ответственно, поэтому сегодня они красили оконные рамы. Эрен, который полдня провел на стене с ведром в руках, переживает краткий укол злорадства. Но вместо того, чтобы озвучивать его, говорит:
- И куда вы теперь?
На самом деле, «вы» значит «мы». Но этого тоже не надо проговаривать, Ривай и так все понимает правильно. Он делает шаг к Эрену, аккуратно вынимает фонарик из его руки, одновременно толкая спиной к стене. Свет прыгает по потолку и их лицам, Эрен щурится и неубедительно пытается вырваться.
- Эм, здесь?.. Прямо в коридоре?
- Ты правда думаешь, что на пути к моему кабинету в два часа ночи окажется кто-то ещё? – каждым звуком показывая, насколько безразличен ему ответ, Ривай тягуче потирается об Эрена снизу вверх, вжимается, запрокидывает голову назад и чуть вбок, и Эрену остается только нагнуться, чтобы поцеловать.
Капрал выпускает фонарик из руки, свет катится по полу, отдаляясь. В наступившей полутьме Эрен стонет Риваю в губы, и тот, оторвавшись на секунду, пристально всматривается в его лицо. Но сейчас выражения не разобрать, только глаза блестят дико.
Эрен бесцельно оглаживает руками спину Ривая, плечи, большими пальцами проходится по затылку. Капрал вжимается в него пахом, и руки Эрена молниеносно оказываются на его заднице. Бедрами он толкается вперед, до остервенелой дрожи и мошек перед глазами.
Когда Ривай понимает, что прижат к стене, он отталкивается от нее и от пола, обхватывая Эрена ногами. Они не собираются раздеваться полностью, и потом, когда Эрен входит, ремни приспущенных форменных штанов натягиваются и перехватывают кожу. Ривай натягивает перевязь у Эрена на груди и плечах, и тот сквозь жар и шум собственного дыхания чувствует себя пойманным в тиски.
Когда он кончает и опускает Ривая ногами на пол, тот резко оглаживает его руки от плеч до кончиков пальцев (без слов зная, как ноют мышцы) и тянет вниз, заставляя встать на колени. Эрен берет у него в рот, сразу глубоко, сорванно выдыхая и вскидывая голову, чтобы волосы не падали на глаза. Ривай тянет его за торчащую челку, задает ритм, и его дыхание ничуть не ровней. Жарче всего в паху, отдается в искусанных губах и по спине. Эрен гладит руками везде, где может дотянуться.
Ривай закрывает себе рот ладонью, но сдавленное, на выдохе протяжное «А-а-а» глухо отлетает от стен. Эрен глотает, вытирает его член рукой, Ривай сползает по стене вниз, и они путаются друг в друге и в темноте. Не видя лиц, медленно целоваться с ошеломляющей обоих нежностью совсем не трудно и не смущающе.
- Батарейка села, - констатирует Эрен.
- И как ты догадался, - не удивляется Ривай.
***
две тысячи слов кроссовера с ФМА
Гуро (ну, это же Алхимик), ангст, обрывочность с комментариями, общий сюжет только намечен, это могло бы! могло бы быть макси! но как всегда, не срослось.
Аттестационная комиссия не сразу решается присудить Эрену звание госалхимика. То, что он творит со своим телом, чтобы продемонстрировать свои умения, напрямую противоречит правилам, по которым живет алхимическое сообщество.
Дело решает голос Эрвина, который спокойно говорит остальным: если парень будет одним из нас, он хотя бы останется под присмотром. Мы сможем защитить и его, и остальных от него.
Эрена в этот момент, конечно, уже нет в зале. Поэтому комиссия может себе позволить в практически полном составе неуютно поёжиться: присматривать за замкнутым парнем-инвалидом, в чьей голове явно не происходит ничего доброго и светлого, им, государственным алхимикам, профессионалам, вовсе не лестно.
Ривай, который наблюдает за дискуссией, как до этого наблюдал за экзаменовкой со скамьи в углу зала, ловит на себе взгляд Эрвина и начинает готовить аргументы против.
- Нет, говорит он спустя неделю, когда Эрвин объявляет ему уже напрямую и очно, - я не буду курировать этот кусок человека.
Ривай сидит на протокольном деревянном стуле, развалившись и скрестив руки. Эту вольность Эрвин ему позволяет, как и все остальные.
Кому-то другому он просто рявкнул бы, что приказы начальства не обсуждаются, и пригрозил трибуналом по всем законам военного времени (где-то у них всегда идёт война, ткни пальцем в карту – не ошибёшься). Но про Ривая коммандер Эрвин Смит всегда знал, что тот выполняет приказы, только основательно их обсудив с ним, Эрвином Смитом. И убедившись (в который раз), что тот не ошибается, отдавая указания.
Эрвин поднимает вверх раскрытую ладонь, чтобы Ривай видел, и по очереди загибает пальцы.
- Раз, - говорит он, - парень действительно талантлив и может тебе пригодиться. Он научился преобразовывать себя – я такого не то что не видел, даже не читал о подобном. Как, думаю, и ты.
Ривай поневоле кивает. Он отнюдь не идиот и не обделён способностью думать и рассуждать, но кругозор Эрвина рядом с его подобен океану рядом с чайной чашкой. Приблизительно.
- Два, - продолжает Эрвин. – он чуть не завалил тест на психологическую устойчивость. Прошёл по самой грани.
- Как и я семь лет назад, - Ривай возводит глаза к потолку. – Ну и что, помешало это мне служить, - он усмехается, - государству?
Эрвин ловит его усмешку. Государство, которому они служат, - тема для другого разговора в других обстоятельствах.
- Ничуть. Но именно поэтому вы с Эреном явно найдёте общий язык. И ты действительно сможешь понять, что творится в его голове, лучше других. Я могу делать предположения, исходя из его поведения, состояния на данный момент и прошлого, и написать по ним отличный аналитический отчет.
- Но это не то, что тебе нужно.
Эрвин молча загибает третий палец.
- Если с этим парнем действительно что-то не так, - говорит он, - то никто, кроме тебя, с ним не справится.
Ривай склоняет голову, признавая сказанное без тени самодовольства. Так вышло, что он действительно лучший. Из выживших и не ушедших в отставку, алкоголизм или сумасшедший дом. Сомнительная привилегия.
- Что с ним может быть не так? – спрашивает он. У него самого есть несколько вариантов ответа на вопрос, что может быть не так с парнем, тридцать процентов тела которого составляет автоброня, который не помнит первые восемь лет своей жизни и использует алхимию, чтобы превращаться в чудовищ. Но Эрвин всегда мыслил нестандартно, и Ривай надеется получить от него что-то, что дополнит его картину.
Но Эрвин уже отвлекается на стопку бумаг на своём столе. Он стучит ею по столешнице, выравнивая края, смотрит в окно, за которым только что кто-то промаршировал, и отвечает довольно рассеянно:
- Ну, мало ли что, - и, будто вспомнив: - Ривай. Ты с ним полегче, инвалид всё-таки.
- Хочешь, чтобы с ним обращались полегче, - найми няньку, это армия, а не санаторий, - огрызается Ривай. Разговор, собственно, окончен, но ему страшно не нравится оставаться в неизвестности и не мочь ничего возразить. – И засунь свои тайны себе в… часы алхимические.
Эрвин и Ривай принадлежат к незаконной и нелегальной группе людей, которым надоела война. Их можно назвать оппозицией, можно сопротивлением, можно идиотами и пацифистами, но они есть, и то, что Эрвин – один из них, говорит об их силе. Потому что Эрвин Смит – коммандер штаба государственных алхимиков и имеет изрядный политический вес. Если он лоббирует идею о том, что некая война экономически невыгодна, и даже материальная поддержка какой-либо из воюющих сторон не принесёт стране никакой пользы, - к нему прислушиваются. И некоторые войны просто не начинаются.
Таких мало. Политика их страны агрессивна, и Эрвин пока находится недостаточно близко к штурвалу, чтобы сделать хоть что-то, и даже у него, несмотря на всю его выдержку, иногда скрипят от бессилия зубы. Но он не один. Ривай, его постоянная правая рука и капитан отряда по особым поручениям, мало что может сделать с политической точки зрения, но в ситуациях, когда нужны эмоциональные и убедительные акты, он незаменим.
«Какого чёрта, - говорит он вроде бы тихо и спокойно, но так, что слышно всему собранию генштаба (ещё бы, ведь Ривай только что поверг это собрание в мёртвую тишину, ворвавшись в как бы запертые двери и остановившись только посреди комнаты). – Если вы собираетесь послать в Ар-Адис миротворцев, то пусть это будут врачи и учителя. Солдаты и алхимики сотворят вам такой мир, что трупами будет вонять под самым вашим носом. Хотите творить мир – не начинайте войну».
Ривай ненавидит патетику. Но её очень любят и ценят голодные журналисты, чисто случайно оказывающиеся в подобные моменты за его спиной, или молоденькие любопытные рядовые… Так или иначе, контроль над ситуацией утекает из пальцев командования.
Ривай легко смирился с тем, что не вырастет в чине дальше младшего капитана. Запугивать его перестали довольно быстро: своей жизни ему было не жалко, но отдал бы он её дорого. А близких, через которых всегда можно доставать неугодных, у Ривая просто не было. Идеальная кандидатура на роль одинокого героя.
Их организация умела подбирать кадры.
При более пристальном рассмотрении мальчишка, который на аттестации выглядел совершенно больным, кажется Риваю… небезнадёжным. Всё же.
Эрен Йегер не акцентирует внимание на своей инвалидности, говорит мало, слушает Эрвина, вводящего его в курс жизни спецотряда, внимательно и молча.
Ривай наблюдает, стоя у окна. Они опять в кабинете Эрвина, его стол опять завален бумагами (это отвлекает), Эрен сидит на том неудобном стуле, и его левая нога чуть скрипнула, когда он садился. На этой левой ноге протезирована ступня, голень и колено. Протез доходит до середины бедра – сквозь ткань форменных брюк мальчишки Ривай видит его жёсткий край. На правой ноге у Эрена нет только ступни, она тоже заменена протезом.
Плюс правая рука до локтя и левая целиком. И, насколько Ривай помнит по медкарте, которую быстро проглядел, дополнительный протез, который удерживает раздробленный позвоночник в рабочем состоянии.
Если бы этот парень не сидел перед ним так спокойно, не кивал так легко и не следил живыми ясными глазами за Эрвином, который изображал радушие, выйдя из-за своего стола и прохаживаясь по комнате, - Ривай бы не поверил, что такие выживают.
В Ишваре он таких собирал в пыльные мешки, завязывал их туго, отгоняя мух и дыша ртом, а потом долго мыл руки. Ему до сих пор иногда мерещатся слабые следы крови на ладонях и – в самые тяжёлые моменты – на всём вокруг.
Как выжил Эрен, сейчас никто не сможет рассказать. Сам Эрен утверждает (как раз в этот момент он рассказывает эту историю Эрвину, явно не впервые повторяя её наизусть), что его первое воспоминание – больница и боль от совмещения протезов с нервными окончаниями.
- Да, - говорит Эрвин, сочувственно морщась, - не лучшее начало жизни.
Эрен вежливо улыбается в ответ:
- В тот момент я был рад, что хотя бы боль могу чувствовать.
Время менять тему, думает Ривай, они здесь не для сеанса терапии собрались. Впрочем, Йегер не выглядит как человек, которому нужна терапия.
Если забыть о протезах, Ишваре и остальном, и о его сестре, которая лежит в бесплатной городской больнице, полностью парализованная, но тоже – чудо из чудес – живая, и о трёх маниакально упорных попытках сдать аттестацию госалхимика, и о том, как проходила каждая из этих аттестаций…
Если забыть всё, что Ривай знает об Эрене, того можно принять за обычного семнадцатилетнего пацана, который собрался повоевать, чтобы нравиться девчонкам и вернуться прославленным.
Но Эрвин позвал Ривая сюда как раз для того, чтобы он не забывал.
Он резко входит в их пространство и встаёт прямо перед Эреном, опершись о стол поясницей. Эрвин мигом отходит в сторону, освобождает ему пространство для манёвра.
Эрен выглядит слегка удивлённым, но руки, сложенные на коленях, не двигаются, и ритм дыхания не меняется, и Ривай не знает, насколько удивил его на самом деле.
- Парень, - говорит он жёстко, - что тебе тут надо? Чего ты хочешь? Ответ на этот вопрос сейчас так же важен, как твои фокусы на аттестации, учти.
Эрен переводит взгляд на Эрвина, но тот – Ривай не видит, но знает – абсолютно непроницаем и тоже ждёт ответа.
Ривай смотрит на руки Эрена. В помещении тот снял свои перчатки, и матово-железные пальцы с царапинами на сочленениях выдают в нём инвалида. Издалека, от окна, рук Эрена видно не было.
Пальцы не двигаются – возможно, потому, что механизм передачи импульсов всё-таки несовершенен, и на мелкую непроизвольную моторику его не хватает.
А может быть, Эрену там, внутри этой головы, действительно совершенно всё равно.
- Я хочу, чтобы Ишвар не повторился, - медленно, как будто сам не зная каждого следующего слова, начинает отвечать он. – Я хочу, чтобы наше государство избежало нового кровопролития. И если для этого мне надо стать солдатом и железом переубеждать тех, кто думает иначе, я готов. За мир в стране я отдам жизнь, мне больше отдавать нечего.
Ривай действительно ненавидит патетику.
Но что-то в нём отзывается.
*здесь пропущена алхимия Эрена, и поездки в поезде через всю страну – Эрен никогда не ездил в поезде, и Ривая бесит, что он ничему не удивляется, семнадцатилетние всегда всему удивляются, невозможно же так. А ещё да, этот момент, когда Ривай решает отвлечься и достаёт что-то почитать или недописанный отчёт. Он разваливается на сидении, вроде бы и расслабленно, но аккуратно, чтобы никого и ничего не испачкать сапогами, и принимает удобную позу. Некоторое время спустя он смотрит на Эрена. Тот сидит, как деревянная кукла, очень красиво и прямо, ровно на девяносто градусов повернув голову к окну, и его профиль выглядит одновременно упрямым и. Неживым. Ривай ещё раз думает, что же там внутри-то происходит. И роняет книгу на пол, чтобы посмотреть, как Эрен вздрогнет, вылезет из своей скорлупы, нагнётся со всё ещё ровной спиной, чтобы поднять, посмотрит снизу вверх выжидающе, книга в протянутой руке.
- Как ты справляешься с болью? – спрашивает Ривай, забирая книгу. То, что протезы в таком количестве не могут не причинять боли, очевидно.
Эрен выпрямляется и снова уходит взглядом в пейзаж за окном. Ривай смотрит туда же, но ловит почему-то только их отражения на фоне пасмурных бегущих деревьев. Эрен начинает говорить, глядя на Ривая оттуда, из отражения.
- Если я хочу быть человеком, а не куском человека, - сам того не зная, он повторяет первый риваевский эпитет в свой адрес, и сейчас того почему-то передёргивает, - я должен эту боль терпеть. Так что я с ней не справляюсь, я её очень ценю. Хотя Армин, мой механик, не понимает, как я выдерживаю шок при присоединении протезов… Но я же знаю, что это необходимо.
СУКА ПРОПУСТИЛА МОМЕНТ МОЛОДЕЦ
Ривай знает каждого из людей, которых теперь находят мёртвыми. Каждого из них они с Эрвином «пасли» все последние годы, постепенно, исподволь копя компромат и нащупывая рычаги воздействия. Между собой они грызлись точно так же, как и с остальным миром, и не были связаны ничем, кроме одного факта. Каждый из них развязал войну. Так или иначе, через СМИ или прямым приказом, все эти восемь человек спровоцировали военные конфликты в разных точках на границах их многострадального государства.
А теперь их находят, и Эрвин не сомневается в том, что это серия, хотя официальное расследование пока не нащупало связи между ними. Да и не смогло бы оно её нащупать – чувствуя напряжение вокруг, эти парни (и одна женщина) были предельно осторожны в демонстрации своих воззрений.
Видимо, всё же недостаточно осторожны.
Убитых восемь, способов убийства шесть. Двоим перерезали горло ножом, ещё двоим размозжили головы чем-то тяжёлым, остальные – по одному – утонули, были смертельно порваны каким-то животным или избиты до смерти, сломали шею, упали с пешеходного моста на пустую ночную улицу. Женщину уволокли на пустырь за городом, непонятно чем разодрали живот и оставили её выть от боли, подыхая.
Орудий убийства найдено не было. Животное, загрызшее известного журналиста, опознать по следам челюстей не удалось. Единственная убитая женщина была одним из главных националистов-идеологов, продолжавших оправдывать ишварскую бойню даже сейчас, по прошествии нескольких лет, когда бессмысленная жестокость случившегося стала очевидна.
Ривай понял не сразу.
Вечером он прочитал вырезки из газет, заботливо собранные кем-то из рядовых, и про себя даже порадовался, что столько сволочей сразу отошли в мир иной. Порой ему самому хотелось сделать с ними то, что сотворил неведомый убийца.
Неведомый.
Среди ночи Ривай рывком садится на кровати, задыхаясь и таращась в темноту.
Ответ очевиден, его даже не пытались спрятать, недаром Эрен как-то признался, что и не надеется что-то скрыть от Ривая... после всего.
Да, даже пауза была именно такая.
Ривай ладонью вытирает мокрые после отрезвляющего кошмара щёки. Он не видел кошмаров с тех пор, как впервые полюбовался на алхимию Йегера на аттестации.
Тот начертил на полу круг, равнодушно прокусил себе правую руку ниже локтя. Комиссия ахнула, а Эрен как-то неловко, ну понятно, инвалид же, вывернул руку, чтобы кровь капнула в круг. Реакция пошла в момент соприкосновения капли с полом, и в её дыму стало видно, что неловкая рука Эрена превратилась во что-то чудовищное.
Во что-то живое.
Частичный вызов химеры, мигом создал новый термин Ривай.
Химера выглядела как волк, не имела шерсти, глаз и ушей, слепо скалила острые жёлтые зубы в пространство. Миг – и Эрен встряхнул рукой, заставляя монстра исчезнуть.
… Ривай понимает, что надо бежать к Эрвину. Тот наверняка уже всё понял и решит, что делать.
А в следующий миг Ривай осознаёт, что Эрвин уже давно всё решил. И отдал приказ.
«Если с этим парнем действительно что-то не так, то никто, кроме тебя, с ним не справится».
Эта сволочь сразу просчитала все возможные ходы и подготовилась к тому, что монстр вырвется на свободу и насытится.
В то время, как Ривай негодовал, унижал, приглядывался, слетал с катушек незаметно сам для себя, Эрвин уже знал (или предполагал, что в его случае практически одно и то же), к чему всё идёт.
И Эрен, видимо, знал тоже.
Ривай нащупывает на столике у кровати свои золотые наградные часы и с размаху, с чувством кидает их в стену.
***
после 50, но до 51, плохой вариант
обратно в канон: подозрения и обвинения, всё болит, ничего не помогает
Эрен пришел сам, он был в комнате Ривая раньше него самого и ждал. Просто молча сидел в тишине и темноте, он так соскучился по стенам, полу и безопасности, что чуть не заснул.
Но потом Ривай вернулся с собрания офицерского состава, на котором Эрвин (пустой рукав вместо руки приковывал взгляды) рассказал о случившемся и описал перспективы. Ханджи, еще бледная до синевы, кратко обозначила новые гипотезы о расстановке сил. Круг младших офицеров поредел на треть. Ривай сидел, осторожно массируя под столом чертову ногу, и ждал, когда ему позволят сказать, что ему нечего сказать и что святоша будет молчать, пока небеса не треснут.
Это закончилось, и в темноте и тишине, сидя на полу возле его кровати, раскинув ноги, его ждет Эрен.
Ривай входит, хромая, и ему приходится перешагивать через ноги Эрена, чтобы сесть на кровать.
Он делает вид, что эти ноги – привычная деталь интерьера. Он не знает, как и что говорить. Нога пульсирует болью, и он рад бы больше ничего не чувствовать. Эрен поднимается с пола и садится на кровать с ним рядом.
Ривай уверен, что знает, зачем он пришел. Они не виделись две недели – гигантский срок воздержания для подростка, который только распробовал, как это, когда кто-то дает. Но Эрен не набрасывается на него, даже приблизиться не пытается, просто сидит рядом, излучая тепло, как печка. Как обычно.
Ривай дико мерз по ночам последние две недели.
- Как нога? – спрашивает Эрен, когда молчание перестает быть выносимым.
- Новая пока не отросла.
- Я слышал, вы начали ее разрабатывать. Это хорошо, скоро сможете вернуться в строй. Я пойду в ваш отряд обратно, не хочу ни с кем больше.
- С чего ты взял, что ты мне нужен в моем отряде?
Эрен открывает рот, хмурится, пытаясь заглянуть ему в лицо. Закрывает и задумывается. Ривай сидит и греется об него, убеждая себя в том, что еще несколько бессмысленных реплик, и можно будет задать свой вопрос, или гнать в шею, или самому встать и уйти куда-нибудь.
- Капитан Эрвин вам рассказал о моем контроле над титанами? – оживляется Эрен. - Кажется, он хочет разработать план атаки, используя это. Неизвестно, знают ли об этом разумные титаны. Райнера и Бертхольда разорвали мелкие особи, но Имир мы найти так и не смогли… Может быть, они отправились за стены. Я просто не понимаю, - его вдруг срывает с бодрого тона, - как же мы не заметили, что они все – враги. Я же с ними три года… Я должен был…
- Думаю о том же самом, - говорит Ривай совершенно честно и совершенно бесстрастно. – Ну и как бы ты их опознал?
- Да никак, - Эрен, ссутулившись, ерошит пальцами волосы. – Они вообще не выделялись. Как и я сам – только я действительно не знал, что я титан, а они все это время знали. Черт, ну как это!.. Что за пиздец, кому верить-то?!
С момента его неудавшегося похищения, превратившегося в бойню, прошла почти неделя, а он до сих пор в ярости, отмечает Ривай.
Тепло от Эрена становится сильней, когда он взволнован или возбужден. Поэтому Ривай точно знает: сейчас чувства Эрена неподдельны. Его обдает жаром.
- А ты никому не верь, - советует он. – Как я.
- Нет, ну вам-то я могу, - говорит Эрен, тут же расслабляясь и даже усмехнувшись слабо, - вы – другое дело.
Ривая подобные признания не могут вывести из равновесия, и все же он понимает, что сейчас уже надо просто спросить. Иначе Эрен придвинется к нему, уткнется губами в плечо, в шею, неловко поцелует в ухо, и Ривай опять не сможет ничего сделать.
То есть, нет, с Эреном у него всегда остается самый последний план «Б». Он всегда может убить этого мальчишку. Даже сейчас мог бы, если бы убедил себя в необходимости этого шага. Но потом уже точно ничего не будет.
Поэтому Ривай перестает сверлить взглядом дыры в дальней стене и спрашивает, наконец, то, что бесконечно доказывалось и опровергалось в его голове в последние недели:
- Эрен, - говорит он без выражения, - на чьей ты стороне?
- В смысле, - тот даже отшатывается. – На вашей. То есть, на нашей. В общем, против титанов! Капрал, к чему вопрос вообще?
- Чем ты можешь доказать, что не находился, - Ривай прикрывает глаза, - в сговоре с Райнером, Бертхольдом, Анни и Имир?
В комнате очень тихо. За много стен от них что-то орут новобранцы – кажется, отмечают тот факт, что все еще живы. Эрвин, может быть, заперся в кабинете с Ханджи, и они там рычат друг на друга, как давно женатая пара, но почему-то за пределами кабинета не слышно ни звука из их перепалки. Ривай, не раз присутствовавший на таких «неформальных собраниях», не знает, как это у них всегда получается.
Эрен сидит рядом с ним и молчит: то ли правда ищет аргументы, мучая свой не привыкший к труду мозг, то ли впал в ступор. Ривай открывает глаза и встречает его взгляд.
Нет, ни о каком ступоре речи не идет.
Эрен в молчаливом бешенстве.
Ривай не знает, зачем подливает масла в огонь:
- У меня таких доказательств нет, если тебе интересно.
- Я так понял, - говорит Эрен, сжимая и разжимая руки на коленях, - на собрании вы это с капитаном не обсуждали. И это ваши личные размышления, а не очередная проверка меня на вшивость.
Волны жара от его тела становятся еще ощутимей. Ривай мысленно обращается к себе с вопросом: ну что? Полегчало? Неделя абсолютной неработоспособности из-за этого сомнения, живучего, как опухоль, - и вот теперь, когда он слаб настолько, что решил им поделиться, помогло ли это?
Ни капли.
- Независимо от того, проверка это или нет, старший по званию задал тебе вопрос.
- Если вы задаете этот вопрос как старший по званию, задайте его по форме! – Эрен вскакивает, как напружиненный, кулаки сжаты, голос звенит.
Ривай медленно, держа больную ногу прямой, поднимается. Сейчас он их разницу в росте ощущает, как никогда. Мысль о том, что если его подозрения оправданны, то Эрен его сейчас убьет, мелькает где-то и пропадает.
- Рядовой Йегер, - обращение режет ухо, в общении с Эреном он как-то прошел мимо всех формальностей, от «мрази» сразу к имени. – Какое отношение ты имеешь к сговору так называемых «разумных титанов»? Отвечай на вопрос, мразь, - да, так явно легче.
- Я не имею отношения к сговору разумных титанов и был не менее удивлен его наличием, чем вы, сэр, - отвечает Эрен сквозь зубы. – Если вам нужны доказательства, их с радостью предоставят рядовые Арлет и Акерман, с которыми я знаком с детства и которые уж как-нибудь заметили бы, будь я шпионом титанов. Разрешите идти?
Нога болит так, что Ривай старается не опираться на нее вовсе. Как будто он не думал о друзьях Эрена, один из которых действительно умный парень и мог бы отследить любые странности в его поведении.
Но кто, в свою очередь, поручится за друзей?
- Разрешаю.
И Эрен направляется к двери, а Ривай снова оседает на кровать. Теперь он наконец-то сможет сменить повязку, забраться под одеяла и вырубиться. Внутри пусто примерно так же, как было все последние годы: ничего, кроме желания убивать.
Кулак Эрена оставляет на дверном косяке вмятину, от грохота у Ривая заходится под ребрами.
- Какого хрена ты делаешь? – спрашивает он.
- Выражаю свои чувства, - говорит Эрен, потирая фантомную ссадину на тыльной стороне ладони. – Вам не понять. Вы начнете что-то чувствовать, только если от вас кусок отгрызть.
Он стоит возле двери, но открывать ее не спешит – ждет, что скажет Ривай в ответ на этот подростковый бунт.
- Ты ошибаешься, - только и отвечает тот.
- У меня доказательств этого нет, если вам интересно, - шепотом почему-то отвечает Эрен и все-таки уходит.
***
после 50, но до 51, хороший вариант
У Кристы глаза постоянно красные и заплаканные, хотя никто не видит в них ни одной слезинки. Она почти не появляется, хотя уверяет Эрена и Ривая, что нет, она ест, всё хорошо.
Микаса встает с кровати только для того, чтобы тренироваться; сначала ее тренировки коротки, и смотреть на нее, пытающуюся что-то делать руками и ногами с перекошенным от боли лицом, невозможно. Но со временем время этой пытки растет, и сама она всё более выносима. Микаса строит себя, как машину, как здание, по кускам собирая из обломков.
Капрал приглядывается к каждому из них, листает заметки о 104 и много молчит. Они с Эреном молчат вместе, успели уже научиться не разговаривать так, чтобы это молчание становилось диалогом. Чувствуя, что сейчас лучше не мешать, Эрен приступает к выполнению невысказанного приказа капрала – сделать хижину чистой и пригодной для обитания. Ривай научил его очень многим вещам, и качественная уборка – далеко не последняя из них.
Ривай оценивает риски и перспективы решения, которое собирается принять. Нужен ли ему отряд? Безусловно, да. На него возложена задача защищать двух самых важных сейчас людей королевства, и он прекрасно понимает, что в одиночку не справится. Даже с помощью Акерман, отделить которую от Эрена, видимо, нельзя, как нельзя отрезать людям руки (совсем не смешная шутка, учитывая состояние командира, но Ривай и не собирается ее озвучивать).
Половина разведотряда погибли, спасая Эрена и Кристу. О равноценности обмена судить не Риваю, но теперь ему гораздо сложней выбрать членов своего будущего отряда – просто не из кого выбирать. Помня о том, как сам чуть не убил себя сомнениями и подозрениями, он выдвигает важнейший критерий: новый отряд Ривая должен верить в Эрена непоколебимо.
После этого решение уже не кажется сложным.
- Эрен, - Ривай находит его в конюшне, с перевязанными тряпкой волосами, мокрого от пота – Эрен готовит сено для лошадей. Кобыла Ривая тихо фыркает из стойла, услышав его голос. – Нужно приготовить комнаты для твоего отряда. Они прибудут завтра после полудня.
Эрен отставляет вилы и поворачивается. Потрясение от похищения и всего, что за ним последовало, срезало пики его эмоциональных бурь, превратив их в тяжелые мрачные волны (может быть, уже насовсем, как у самого Ривая). Но он действительно рад.
- Есть, - говорит он. – Вы будете их встречать?
- Нет, я еду в город прямо сейчас, - Ривай уже выводит кобылу из стойла, надевает седло (раньше он попросил бы Эрена, а теперь как-то и в голову не приходит). – Следи за Акерман, она опять убивается на заднем дворе с рукояткой от лопаты.
Эрен только машет рукой – безнадежно, мол.
Перед тем, как забраться в седло, Ривай по старой памяти кладет руку Эрену на плечо, и тот (тоже вспомнив), усмехается краем рта и, обхватив руками, прижимает его к себе на мгновение.
- Не скучай, - говорит Ривай уже с седла, глядя на Эрена, который бессознательно вцепился в повод и в его ногу, сверху вниз.
- Это приказ?
- Как всегда.
И ещё плюшки. Жан/Марко, три штуки, писались для Kassielle и Hexachrome просто потому, что.
При взгляде на жарков в каноне сразу как-то ясно, что вот оно отп, вот он, броманс, который превращается превращается броманс в наш любимый подростковый слэш безо всяких усилий. И что им очень повезло друг с другом, и потом, когда Жан чуть-чуть подрастёт, никуда они друг от друга не денутся, будут (помимо прочего) отличной командой, спина к спине, и Марко на Жана так хорошо влияет, и всё кончится хорошо.
... У вас ещё болит? У меня ВСЕГДА.
Лечила боль флаффьём, как правильный эскапист.
раз
Жан хрипит и переступает с кулака на кулак, сгибает руки чуть сильней, но держится. Все тело у него дрожит – еще не привыкшие к такой нагрузке мышцы будут завтра воздавать слабостью и болью в самые неподходящие моменты.
Марко с удовольствием оглядывает его и косится на секундомер:
- Опачки, - несколько удивленно говорит он, - еще пара минут, и ты побьешь рекорд Микасы.
Будь Жан чуть менее сосредоточен, при упоминании Акерман он бы начал озираться, как сурок, и пыжиться, как тетерев. Но он только выдыхает со свистом и сдавленно спрашивает:
- А… Йегера?
- Ну, вспомнил, - Марко фыркает. – Его рекорд ты уже минуту как побил.
- Так хера ж ты молчишь?! – выдавливает Жан и последним усилием не падает на пол, а медленно и плавно опускается. И только потом, улегшись грудью и расслабив побелевшие руки, поворачивает голову к Марко. – Хватит ржать. Хватит, я сказал!
- Да я даже и не начинал. У вас с Эреном все очень серьезно. Над вами даже Конни уже не ржет, а это, - Марко призадумывается на мгновение и важно кивает сам себе, - показатель.
Он обнуляет секундомер и протягивает Жану полотенце:
- Держи, герой.
Жан тычет его кулаком под ребра. Охают оба – Марко от тычка, Жан от боли в кулаке.
два
*
- Ма-арко, - Жан корябает пальцами простынь и пытается ухватить Марко за руки, притянуть к себе, выше, - ну давай уже, ну…
Марко прижимает его руки к кровати, выпускает, оглаживает бока, обнимает, хватает за плечи – не может остановиться:
- Погоди, - бормочет он в перерывах между поцелуями куда придется – в живот, в бедро, в запястье руки, которая снова пытается ухватить его за волосы или подбородок, - Жан, господи, какой же ты классный.
Это признание, выдохнутое куда-то в пупок, заставляет Жана выгнуть спину и промычать что-то матерно-блаженное.
- Дай мне еще пару – м-м-м – минут, - губы Марко спускаются ниже, он пытается целовать все, что видит, кончики волос беспорядочно щекочут Жану бедра.
- Да через пару минут я тебя сам выебу, - стонет тот.
Марко замирает. Медленно поднимает голову. Встречает сердитый и смущенный взгляд Жана. Выдыхает и на выдохе уже тянется к нему:
- А давай.
Рука Жана упирается ему в грудь.
- Я сказал, - он устраивается под Марко поудобней, - через пару минут. А пока ты продолжай то, что делал. Вот то все. Ну. Ты понял.
три
*
Сквозь сон Жан слышит раздражающий гул голосов. Он знает, что это ребята собирают постели и медленно, хриплыми по-утреннему голосами перекликаясь, направляются в душ. Ему видится, что он встал тоже, спустился вниз, хлопнул Марко по плечу и что-то даже сказал…
- Жан, - голос Марко раздается как будто в его сне, но идет откуда-то из-за плеча, - ты вставать будешь сегодня?
Кажется, он забрался на нижнюю ступеньку лестницы и перегнулся через край кровати.
- Еще пару минут, мам… Марко, - Жан морщится и накрывает голову подушкой. Слышно гогот и передразнивания.
- Можно я его разбужу? – предлагает Йегер уже от двери в ванную. – Я умею. И очень, очень хочу.
- Нахер иди, урод, - глухо бурчит Жан в подушку.
- Не думаю, что он проснется от этого в хорошем настроении, - Марко отваживает Эрена так легко и непринужденно, как будто только этим по жизни и занимался. – А мы все знаем, что такое Жан в плохом настроении.
Снова гогот и «О-о-о-о да-а-а» на восемь тактов. Уроды. Жан скрипит зубами и всех ненавидит. То есть, наверное, почти всех – насчет Марко он еще до конца не решил, потому что рука Марко незаметно для всех поглаживает его ногу сквозь одеяло.
Когда все сваливают из спальни, Марко забирается к Жану на верхний ярус и садится поперек кровати, прислонившись к стене и свесив ноги в проход. Жан осторожно приподнимает подушку, Марко ему улыбается и говорит самым жизнерадостным своим голосом:
- Доброе утро, камрад! Рад, что ты там еще не задохнулся.
- Уходи, - Жан с трудом поднимает руку и пытается отмахнуться. Этот поступок оказывается роковым: Марко хватает его за руку и тянет, заставляя сесть, Жан с воем восставшего мертвеца подчиняется, в конце пути утыкаясь Марко лбом в живот. – Нет, не уходи. Предлагаю нам обоим никуда не уходить.
- Теория построения через полчаса, - напоминает Марко, сочувственно поглаживая его плечо.
- Черт. Ну… черт.
Жан заставляет себя выпрямиться, чудовищно зевает и, перебравшись через ноги Марко, спускается вниз.
- Жизнь полна страданий, - заявляет он, наставительно подняв палец, и направляется в ванную. Марко провожает его ласковым взглядом, а потом спрыгивает следом.