Мне жаль, что тебя не застал летний ливень

[crazy-corals]

Всё те же, всё там же, на нашей волне день ангстования.
Стоит мне подумать о том, что Саймон и Кирен смогли пересечься только потому, что умерли, в моей голове что-то ломается.
Ещё одно АУ (люблю АУ). Два драббла или один мини, джен, рейтинг PG, ангст.

Кирен Уокер

- Кирен! Какого чёрта ты творишь?! – его милая, тихая младшая сестра орёт так, что голос отдаётся от стен пещеры. От стенок его черепа. От горящей точки в виске, которая налилась болью и не проходит с тех пор, как Дженнет Мейси позвонила его маме, рыдая. – Кирен, твою мать!
- Джем, - он сползает по стене ещё чуть ниже и пытается спрятать нож.
У него на запястьях две красных полосы. Если провести пальцем, масляный след останется на подушечке: это краска, он отметил, где надо резать, чтобы не напутать ничего в последний момент. Ему не нужно оказаться «депрессивным подростком, имитирующим суицид». Ему нужно оказаться там, где будет плевать, как его назовут.
Но Джем не знает, что он пока не решился.
Ему надо, чтобы догорели свечи.
Ему надо перестать видеть выбитую в камне надпись, чтобы окончательно поверить: «навсегда» закончилось. Можно опускать занавес, собирать декорации и идти по домам.
Джем орёт так, что ей невозможно отвечать. Он не воспроизвёл бы таких децибел и в лучшие свои дни. Кто научил её этому? Rammstein? Она вырывает нож из его руки, чуть не порезав себе пальцы. Выворачивает запястья и пережимает выше «порезов», но в следующую секунду вглядывается внимательно и – смотрит на него, как на сумасшедшего – обидно смеётся – видит слёзы в его глазах – застывает, замолкает.
- Ты что… Ты правда собирался это сделать?
Кирен пытается освободиться. Но он не мог есть последние дни, почти не спал, его голова разрывается на части. Четырнадцатилетняя Джем держит его без видимых усилий.
И ему не надо ничего говорить, чтобы она сама поняла ответ на свой вопрос.
Она вытаскивает его из пещеры за руку, приводит домой, как потерявшегося маленького ребёнка. Отныне и навсегда Кирен так и останется её чуть было не потерявшимся маленьким братом, через год они уже смогут шутить об этом.
Естественно, Уокеры никому не расскажут, что чуть было не сделал с собой их сын. Они отлично умеют замалчивать всё, что угодно.
Дорогие антидепрессанты, постоянная компания Джем и непротивление Кирена разговорам со школьным психологом (именно в таком порядке) сделают своё дело. Через неделю он заговорит. Через три – сам попросит у матери чего-нибудь поесть. Через несколько месяцев смирится с тем, что должен жить без Рика и сможет снова здороваться на улице с его отцом. Чуть меньше, чем через год, найдёт в интернете описание стипендии для художников в Сорбонне и поймёт, что ему бы хотелось попробовать её получить.
А потом будет та страшная грозовая ночь, в которую мёртвые восстанут из могил и придут за живыми. Кирен, не способный удержать в руках ружьё, во всеобщем ужасе окажется брошенным и бесполезным.
Он будет смотреть из окна, как Джем – маленькая сестрёнка Джем – уходит в патруль, каждый второй день, посмеивается над шуточками новых друзей, каждую вторую ночь смывает чёрную гнилую кровь с формы.
И в глупом рецидиве, забыв принять свои препараты, сбежит ночью из укреплённой безопасной крепости, в которую превратится их дом и Рортон, в лес. К той самой пещере. Незадолго до этого Джем расскажет ему, что там теперь самое большое логово мертвецов во всей округе, и Билл – ох, с каким восторгом она станет теперь говорить про Билла, - планирует заминировать его, пока они не начали плодиться. Кто знает, на что способны эти. Гниляки.
В свете фонаря, дыша ртом, чтобы не чуять доносящуюся из пещеры трупную вонь, Кирен кривовато выведет краской надпись «Остерегайтесь гниляков» у входа.
И войдёт.

Саймон Монро

*
- Добрый день. Меня зовут Саймон. Саймон Монро.
- Привет, Саймон.
- Я наркоман, - он сдвигает длинный рукав вверх и показывает. - Есть и другие, но их на публике лучше не демонстрировать.
Наверное, в его усмешке очень мало веселья. В последний раз, когда ему было весело, он был под дозой, впятеро превосходящей смертельную.
Лучше бы он умер тогда.
Лучше бы я умер, - думает Саймон, когда в больнице празднуют его день рождения.
Когда на группе поддержки его хвалят за спокойствие и доброжелательность.
Когда ещё одна дёрганая девочка с синяками под глазами нежно берёт его за руку.
Когда мама обнимает его изо всех сил, а отец смотрит, как на существо, недостойное жизни (он никогда не смотрел на него иначе, но ни разу ничем не попрекал Саймона вслух).
Когда из университета ему пересылают приглашение на встречу выпускников.
Когда его выписывают из больницы, провожают целый вечер, отдают полиэтиленовый пакет с его вещами и документами. Когда родители на арендованной машине ждут его у входа.
- Врачи сказали, что вас лучше не беспокоить этим, - говорит мама в тот же вечер, за ужином. – Но теперь, наверное, можно.
Саймону хочется рассмеяться, такая вера звучит в её голосе. Мама действительно думает, что он излечился.
Если бы внутри него осталось хоть что-то живое, он пошёл бы за новой дозой в этот самый вечер, перед ужином, соврав, что хочет увидеться с Эмили. Девушки с таким именем в его жизни нет и никогда не было, но родители ждут их помолвки уже года три.
Саймону настолько всё равно, что будет с ним дальше, что ни идея закинуться снова, ни даже новость о зомбиапокалипсисе, начавшемся в какой-то деревне на «Р», не трогают его.
- Мы должны быть очень осторожными, - подаёт голос отец. – Они могут передвигаться, издавать звуки, нападать на людей, но они не живы. Потому и способны на всё, что угодно. Я не понимаю, почему их не уничтожают сразу. Говорят, что в Норфолке открыли лабораторию, где этих монстров собирают и изучают. И пытаются, прости меня, Господи, лечить.
- Как можно лечить мертвеца? – мать пожимает плечами. – Думаю, они скоро поймут, что это бесполезно, и сожгут эту гниль. Как же я испугалась в ту ночь, милый, ты не представляешь…
Она гладит Саймона по руке, и он автоматически растягивает губы в сочувствующей гримасе.
У него мерзко скребёт под ребром. Почему-то описание задевает так, как будто относится к нему лично.
Из тех времён, когда он всё-таки больше работал, чем кололся, у Саймона остался неплохой опыт волонтёрства. Тогда он бродил по трущобам и пытался вести воспитательные беседы с наркоманами, попутно находя себе новых поставщиков.
Вряд ли этот опыт пригодится ему в общении с чудовищами.
Отец и мать в один голос орут, что он спятил, что никто не допустит бывшего (ха-ха) наркомана к такой серьёзной работе, что он предаёт огню всё, что они пытались в нём воспитать. Как будто он не предал всё это огню много лет назад.
Он будет работать с восставшими мертвецами так, как будто он один из них. Он станет одним из немногих людей, пришедших работать в Норфолк добровольно. Внушая прозрачным тихим мертвецам с блестящими глазами – первым, кто отзовётся на препарат и вернётся к жизни, - мысли об их безвинности и чистоте, он будет снова и снова повторять свою собственную аффирмацию.
"Лучше бы я умер".
Саймон верит, что это служение поможет ему когда-нибудь почувствовать себя живым. Хотя бы частично.