21.11.2009 в 03:01
Пишет Каролайна:Мы окончательно сошли с ума...
И мы написали...
Господи что мы написали...
много-много сквика, яоя по Рейху и мерзких отэпэ.
- Да, милый, конечно, милый, ты царь этой жалкой планетки, милый.
Йозеф Геббельс мечтательно вздохнул, посмотрел на свои холеные руки и снова принялся щебетать:
- И конечно, ты прекрасный вождь, милый, тебя все любят, милый, ты у меня просто восхитителен же.
- Обними меня, - шмыгнул носом Гитлер. На Берлин медленно наползал вечер, можно было закончить со служебными делами и вернуться домой - предварительно заявив о "важном личном деле, требующем немедленного разъяснения".
- Ну не на улице же! - Прошипел недовольно Йозеф. Гитлер страдальчески посмотрел на него - глаза у него были усталые, запавшие - и про себя умилился очаровательно покрасневшим на холоде щекам рейхминистра.
- Вот дай только до дома дойти... - ласково протянул Гитлер.
Геббельс поежился и замедлил шаг.
От греха подальше.
Но идти медленно было холодно, руки мерзли без перчаток, а в горле начинало уже першить от ледяного воздуха. Йозеф недовольно покосился на фюрера и пробурчал – как бы в пространство, как бы ни к кому не обращаясь:
- А ведь мы могли поехать на машине…
- Могли бы, - согласился фюрер. – Но надо же и гулять хоть иногда, мы же с тобой так давно не гуляли…
- И прекрасно без этого обходились, - пробормотал Геббельс уже совсем тихо, пряча замерзший нос в шарфе. Ему хотелось в теплую машину. Чтобы можно было откинуться на мягкое сиденье, закурить и милостиво позволить Адольфу себя обнять. Именно позволить, именно милостиво, даже с некоторой неохотой. И – тихо млеть. Мороз, темнота и редкие встречные прохожие, закутанные по самые глаза, по мнению Йозефа Геббельса, не слишком располагали к романтике.
Они свернули куда-то в подворотню - не менее темную и холодную, но все же безлюдную - и Геббельс протянул фюреру замерзшую ладонь. Пальцы у Гитлера были теплые, шершавые на ощупь, и уютно скрывали кисть Геббельса от холодного ветра.
Йозеф даже улыбнулся чуть-чуть.
Подворотня вдруг закончилась, и Геббельс понял, что они дворами прошли к дому, где у фюрера была квартира для таких вечеров.
В подъезде пахло краской, было тепло и душно, и Йозефу показалось, что прогулка была вполне кстати.
Фюрер позвенел ключами, открывая, зажег свет в прихожей, стянул с себя шинель - она полетела на пол - и стащил сапоги.
Потом обернулся к Геббельсу, помог тому снять пальто и размотать шарф. Йозеф уже тихо млел и так, без всякой машины.
Ведь фюрер так осторожно опустился перед ним на колени, так бережно-неловко обнял, что Йозеф вмиг почувствовал себя самым нужным, востребованным и счастливым рейхминистром на всем свете.
И дело было даже не в том, что его обнимал и перед ним стоял на коленях самый главный человек во всей стране, по одному слову которого… и далее, по тексту.
Ну, то есть, не только в этом.
То есть, это, конечно, тоже было важно, но…
Но.
Йозефу был нужен именно Адольф. Не суровый фюрер Гитлер (тот вызывал скорее искреннее уважение, чем умиление и нежность), а именно вот Адольф – такой капризный-самодовольный, с теплыми шершавыми руками и усталым взглядом.
И, конечно же, Йозеф никогда и никому бы в этом не признался. Даже самому Адольфу.
- Люблю тебя, - вдруг пробормотал фюрер, утыкаясь носом в его плечо. – Слышишь?
- Было бы странно, если бы не слышал, - фыркнул Геббельс, взлохмачивая его волосы.
- Не язви хотя бы в такой момент!
- Не могу не язвить!
Гитлер поднял голову и пристально посмотрел рейхминистру в глаза. Тот ухмылялся своей обычной хитрющей ухмылкой, даже не пытаясь изобразить раскаяние.
- Вот мерзавец, - выдохнул фюрер, прижимая Геббельса еще ближе к себе, и собираясь, наконец, его поцеловать. Но, перед тем, как позволить (милостиво и неохотно, естественно) ему это сделать, мерзавец Йозеф успел ухмыльнуться еще шире и почти шепотом пробормотать:
- Стараюсь, мой фюрер.
URL записиИ мы написали...
Господи что мы написали...
много-много сквика, яоя по Рейху и мерзких отэпэ.
- Да, милый, конечно, милый, ты царь этой жалкой планетки, милый.
Йозеф Геббельс мечтательно вздохнул, посмотрел на свои холеные руки и снова принялся щебетать:
- И конечно, ты прекрасный вождь, милый, тебя все любят, милый, ты у меня просто восхитителен же.
- Обними меня, - шмыгнул носом Гитлер. На Берлин медленно наползал вечер, можно было закончить со служебными делами и вернуться домой - предварительно заявив о "важном личном деле, требующем немедленного разъяснения".
- Ну не на улице же! - Прошипел недовольно Йозеф. Гитлер страдальчески посмотрел на него - глаза у него были усталые, запавшие - и про себя умилился очаровательно покрасневшим на холоде щекам рейхминистра.
- Вот дай только до дома дойти... - ласково протянул Гитлер.
Геббельс поежился и замедлил шаг.
От греха подальше.
Но идти медленно было холодно, руки мерзли без перчаток, а в горле начинало уже першить от ледяного воздуха. Йозеф недовольно покосился на фюрера и пробурчал – как бы в пространство, как бы ни к кому не обращаясь:
- А ведь мы могли поехать на машине…
- Могли бы, - согласился фюрер. – Но надо же и гулять хоть иногда, мы же с тобой так давно не гуляли…
- И прекрасно без этого обходились, - пробормотал Геббельс уже совсем тихо, пряча замерзший нос в шарфе. Ему хотелось в теплую машину. Чтобы можно было откинуться на мягкое сиденье, закурить и милостиво позволить Адольфу себя обнять. Именно позволить, именно милостиво, даже с некоторой неохотой. И – тихо млеть. Мороз, темнота и редкие встречные прохожие, закутанные по самые глаза, по мнению Йозефа Геббельса, не слишком располагали к романтике.
Они свернули куда-то в подворотню - не менее темную и холодную, но все же безлюдную - и Геббельс протянул фюреру замерзшую ладонь. Пальцы у Гитлера были теплые, шершавые на ощупь, и уютно скрывали кисть Геббельса от холодного ветра.
Йозеф даже улыбнулся чуть-чуть.
Подворотня вдруг закончилась, и Геббельс понял, что они дворами прошли к дому, где у фюрера была квартира для таких вечеров.
В подъезде пахло краской, было тепло и душно, и Йозефу показалось, что прогулка была вполне кстати.
Фюрер позвенел ключами, открывая, зажег свет в прихожей, стянул с себя шинель - она полетела на пол - и стащил сапоги.
Потом обернулся к Геббельсу, помог тому снять пальто и размотать шарф. Йозеф уже тихо млел и так, без всякой машины.
Ведь фюрер так осторожно опустился перед ним на колени, так бережно-неловко обнял, что Йозеф вмиг почувствовал себя самым нужным, востребованным и счастливым рейхминистром на всем свете.
И дело было даже не в том, что его обнимал и перед ним стоял на коленях самый главный человек во всей стране, по одному слову которого… и далее, по тексту.
Ну, то есть, не только в этом.
То есть, это, конечно, тоже было важно, но…
Но.
Йозефу был нужен именно Адольф. Не суровый фюрер Гитлер (тот вызывал скорее искреннее уважение, чем умиление и нежность), а именно вот Адольф – такой капризный-самодовольный, с теплыми шершавыми руками и усталым взглядом.
И, конечно же, Йозеф никогда и никому бы в этом не признался. Даже самому Адольфу.
- Люблю тебя, - вдруг пробормотал фюрер, утыкаясь носом в его плечо. – Слышишь?
- Было бы странно, если бы не слышал, - фыркнул Геббельс, взлохмачивая его волосы.
- Не язви хотя бы в такой момент!
- Не могу не язвить!
Гитлер поднял голову и пристально посмотрел рейхминистру в глаза. Тот ухмылялся своей обычной хитрющей ухмылкой, даже не пытаясь изобразить раскаяние.
- Вот мерзавец, - выдохнул фюрер, прижимая Геббельса еще ближе к себе, и собираясь, наконец, его поцеловать. Но, перед тем, как позволить (милостиво и неохотно, естественно) ему это сделать, мерзавец Йозеф успел ухмыльнуться еще шире и почти шепотом пробормотать:
- Стараюсь, мой фюрер.