[crazy-corals]

Фендом: Хлоррка
Тип: слэш
Пейринг: Кога/Мурамаса
Рейтинг: PG-...15!
Отречение: отрекаюсь
Ахтунг: АУ (то же самое, что и раньше), флафф, глу-пос-ти
Написано по заявке pineapple loves House и посвящается ему :3

Вот

Коге ставят капельницы, меняют постельное белье раз в три дня и иногда включают телевизор. Разговорчивые медсестры приносят ему лекарства и еду, а суровый пожилой врач заглядывает в палату каждое утро во время обхода.
Кога уже может вставать с кровати и даже выходить в больничный коридор, придерживаясь за стену, шаркая ногами и до невозможности презирая себя - за слабость.
Но он, кажется, идет на поправку. По словам медсестер, его даже, наверное, скоро выпустят.
«Куда выпустят?» - спрашивает Кога, когда ему впервые об этом говорят.
«Домой», - медсестра недоуменно пожимает плечами, как будто это нечто само собой разумеющееся.
Впрочем, так оно, наверное, и есть, поэтому Кога больше вопросов не задает, кивает просто молча. Он откуда-то знает, что совершенно не обязательно рассказывать этим медсестрам о том, что дома у него нет. Ну или, по крайней мере, он о нем не помнит. В общем, идти Коге совершенно некуда.
Ему не страшно, нет, он уверен, что со всем справится (в голове тут же всплывает «…он же Кучики», но Кога понятия не имеет, что это значит), найдет жилье, работу, устроится как-нибудь. Просто это… непривычно.
Как будто в прошлой его жизни – до больницы – все было по-другому. И проблемы, и дела, и темы для разговоров, и собеседники, и друзья, и…
И кто-то высокий, с встрепанными волосами и вечно хриплым голосом (прокуренным как будто, думает Кога-сегодняшний). О нем почему-то хочется вспомнить как можно больше, это кажется безумно важным, нужным, как воздух.
Но память, услужливо подкидывающая ненужные картины (вроде развевающегося на ветру красного шарфа, чьих-то выпученных остекленевших глаз, а еще – каких-то двух суровых стариков в черных одеждах), самое необходимое прячет, ретуширует, не дает разглядеть и вспомнить.
Коге вспоминается почему-то только тот парень, которого он увидел, когда очнулся. Который сидел у кровати и держал его за руку, а потом еще в глаза смотрел молча, затаив дыхание, как будто искал там что-то. А когда Кога, еле шевеля непослушными губами, спросил, кто он такой, - вздрогнул и побледнел.
А потом в палату набежали врачи, медсестры, снимали какие-то показания с приборов, и кто-то спросил у Коги, кивнув на странного парня: «Знаешь его?».
«Впервые вижу», - пробормотал Кога и отключился.
Парня после этого, кажется, вытолкали в коридор, не дав и слова сказать. Больше Кога его не видел.
А теперь вот – вспоминается.
И волосы темные растрепанные, и синяки под глазами – огромные, как будто неделю не спал, - и майка дурацкая с какой-то летучей мышью…
Медсестры рассказали потом, что парень пробивался к Коге всеми правдами и неправдами, убеждая всех, что он – родственник, друг, близкий, кто угодно, лишь бы впустили. И чуть не сполз по стене, когда впервые вошел в палату и увидел Когу.
«Глаза у него странные были, - говорили медсестры, - страшные немного даже, как мертвые».
«А имени своего он не говорил?» - спрашивал Кога.
Не говорил. Вообще ничего о себе не говорил, только о нем, о Коге, как можно больше узнать пытался: где и когда нашли, и во что был одет, и в каком состоянии…
Странный.
Хотя на сумасшедшего был не похож совершенно.
Когда Когу выписывают, он обещает себе когда-нибудь потом обязательно найти этого парня. Просто чтобы… поблагодарить за внимание, что ли. И в глаза заглянуть.
Коге режет глаза утреннее солнце, ходить ему еще трудно, поэтому он внимательно смотрит под ноги, чтобы не споткнуться. Но тощую фигуру, ссутулившуюся и, кажется, дремлющую на скамейке в чахлом скверике через дорогу от больницы, почему-то замечает сразу.
И узнает – тоже сразу. И идет к этой фигуре, как будто его магнитом тянет.
Когда Кога уже всего в нескольких шагах от скамейки, парень вдруг поднимает голову, будто проснувшись, и вздрагивает, увидев Когу.
Синяки вокруг глаз у него, как будто, стали еще больше. А майка – та же самая, с мышью, – висит, как на вешалке.
- Я думал, тебя только к вечеру выпустят, - хрипло, как будто молчал неделю, говорит парень.
Кога точно знает, что слышит его голос впервые. Но при этом, какая-то часть его не менее твердо убеждена в обратном.
- Откуда ты знал, что меня выпустят? – спрашивает он.
- Звонил в больницу, - парень пожимает плечами.
Интересно, думает Кога с некоторым раздражением, те, кто отвечают в больнице на телефонные звонки, готовы вообще что угодно и кому угодно разболтать? А если бы этот парень хотел его убить, например?
- Я долго их упрашивал, - тихо, извиняясь как будто, говорит парень, наблюдая за лицом Коги.
Мысли он читает, что ли?
- Ты кто такой?
Парень морщится, как будто от этого вопроса ему вдруг стало очень больно, и прикрывает глаза. Кога уже протягивает руки, чтобы его подхватить, если вдруг падать начнет, но парень все же отвечает, не открывая глаз:
- Мурамаса. Я был твоим з… знакомым.
- Я тебя не помню, - Кога вспоминает свои больничные размышления и добавляет неуверенно: - Кажется.
Услышав это «кажется», Мурамаса так резко открывает глаза, что Кога чуть не отступает на шаг.
- Что ты помнишь? – шепотом спрашивает он. – Что?
Кога, почувствовав, что ноги скоро откажут ему совсем (и как жилье искать собирался, б-болезный?), опускается на скамейку. Мурамаса мигом садится рядом, вполоборота к нему, касаясь тощим коленом в потертых джинсах - нечаянно, наверное, но Коге тепло и неловко от этого прикосновения, как будто оно не ему, а кому-то другому предназначено.
Кога перечисляет те мелочи, которые смог вспомнить – ну, про встрепанные волосы, голос, одежду странную, тонкие пальцы (теперь ему почему-то начинает казаться, что там еще были длинные когти, но это, наверное, бред).
- А еще? – Мурамаса наклоняется к нему совсем близко, смотрит в глаза, гипнотизируя будто, а глаза у него совершенно нечеловеческого цвета – как вода. И больные совершенно, и теплые настолько, что Кога просто физически не может отвести взгляд. Тонет в этом тепле, задыхается, слова все теряет, совсем как раньше.
Совсем…
Как. Раньше.
Воспоминания не накрывают бушующим потоком. И не проносятся перед глазами кадрами какого-то дешевого фильма ужасов. Просто в голове как будто открывается какая-то дверь, за которой все – и плохое, и не очень плохое, и волшебное самое, - спокойно ждало, пока Кога соизволит заглянуть и вспомнить.
Кога заглядывает.
Кога вспоминает.
Кога выдыхает еле слышно:
- Ты, глупая катана…
И, подавшись вперед, прижимает уже отшатнувшегося Мурамасу к себе, гладит по волосам – тем самым, встрепанным, - и обнимает, чувствуя под пальцами выступающие позвонки, господи, как отощал-то, идиотский занпакто, что творит с собой…
Это похоже на финальную сцену какой-то романтической комедии, из тех, что Кога видел по телевизору, пока лежал в больнице. Не хватает только сбивчивых извинений, признаний в вечной любви и поцелуя на камеру для полного счастья.
Отвратительного, приторного, киношного счастья.
- Пошли домой, - бурчит Мурамаса. – Тебе лечь надо.
- У нас и дом есть? – удивляется Кога.
- У нас теперь все есть, глупый шинигами.
А извинения, признания, поцелуи и судорожное-задыхающееся вспоминание друг друга – ощупью, вслепую, не успевая добраться до кровати, потому что надо вот прямо сейчас, срочно, немедленно, - будут потом.
Теперь все будет.
И может быть, даже хорошо.