Я затащу тебя в ад - если ты не против, конечно.
Закрома Родины, блин. Четыре драббла по четырем фендомам, я все еще графоман-перебежчик, юхуу!
XXXHolic: Ватануки/Зашики-вараши (из неотправленного на фикфест) читать
- Сумасшедшая, - Аме-вараши закатывает глаза, - безумное создание, сколько можно о нем говорить?
- Прости, - шепчет Зашики-вараши, краснея. – Больше не буду, правда.
И действительно – замолкает, смотрит в сторону, улыбается кивающим нарциссам, и улыбка ее столь загадочна, что уже через несколько секунд Аме-вараши сама не выдерживает:
- Ну что опять?
Зашики-вараши мотает головой:
- Просто представила… Если все люди – вроде сердцевинок цветов, а вместо лепестков у них те, кто их любит, то Кимихиро, наверное, похож на хризантему, да? Его же нельзя не любить, вот все и…
- Дуб он, - возле губ Аме-вараши недовольная складка, и Зашики не решается возразить, даже посмотреть ей в глаза не решается. - Дуб и есть.
Места для возражений не остается.
Но Аме-вараши может говорить всё, что угодно и делать какие угодно лица, и даже обижаться на Зашики-вараши, которая ни о чем, кроме любви своей, говорить не способна. Рано или поздно она не выдержит – и прольет для Зашики-вараши дождь над городом, где живет Ватануки Кимихиро.
Чтобы та путалась, незамеченная, в его волосах каплями, когда он будет идти домой без зонта, и стекала по стеклу очков (растворяясь в синеве глаз, почти чувствуя, как дрожат ресницы), и расходилась кругами по лужам, через которые он перешагнет…
Кимихиро видит духов, думает Зашики-вараши, пьянея от восторга, а ее сейчас - не видит, хотя она так близко, что ближе просто некуда...
Она не знает, может ли вообще кто-то любить кого-то сильнее, чем она любит его.
Ватануки складывает руки лодочкой, ловит ее в капкан теплых ладоней, держит крепко, чтобы не расплескать ни капли, смотрит…
- Здравствуй, - говорит он, наконец. И улыбается – ей. – Так и знал, что это ты.
Капли воды не краснеют от смущения, поэтому Зашики-вараши просто стекает по его пальцам и уносится подальше.
Дождь льет весь вечер и всю ночь – это она убаюкивает Кимихиро мерным шорохом капель, чтобы потом смотреть через оконное стекло, как он спит.
Ван Пис: Зоро/Санджи, херт-комфорт читать
Чоппер сразу сказал, что с руками у Санджи все будет в порядке, что жесткие повязки – это просто временная мера, что надо просто полежать немного и попить лекарства, и все пройдет…
А потом Луффи сказал, что скорей бы Санджи поправился. Потому что Нами и Робин, конечно, готовят отпадно, но кто в команде кок, в конце концов.
А потом Усопп сказал, что Луффи бы радоваться должен, что хоть кто-то готовит. А потом Нами согласилась с Усоппом, а Робин просто улыбнулась и отвесила капитану подзатыльник, вырастив руку из стены рядом с ним. А потом – потом все что-то говорили одновременно, галдели, как воробьи на карнизе, столпившись вокруг кровати Санджи и размахивая руками.
Здоровыми своими руками размахивая. Не изрезанными-изломанными в клочья, как у Санджи.
А потом Зоро всех выпроводил, потому что Санджи безумно хотелось курить, а говорить не хотелось. И как понял?
- Я не нанимал сиделку, - пробурчал Санджи, пытаясь удобней опереться на съехавшую подушку. С туго забинтованными руками это было не самой легкой задачей.
Зоро помог ему сесть и сам протянул сигаретную пачку, чтобы Санджи вытянул сигарету зубами.
- А я тебе в сиделки и не нанимался, - сказал он, неумело щелкая зажигалкой и поднося ее к лицу Санджи.
- Ниже опусти, - тот подался назад, пытаясь поймать лепесток огня концом сигареты, - ага… - и неразборчиво уже, сжав зубами сигарету: - Всему учить надо.
- Пошел ты.
Никто, конечно, никуда не пошел. Санджи курил, Зоро сидел рядом, дым плыл в открытое окно, за окном кто-то (кто бы это мог бы-ыть?) заливисто хохотал.
Руки болезненно пульсировали под повязкой, и Санджи надеялся, что это значит, что они заживают. Или заживут. Ну хоть когда-нибудь.
- Пепел стряхни, - попросил он через минуту. Зоро вынул у него изо рта сигарету и вытряхнул пепел на дно пустой чашки, из которой Санджи до этого пил успокаивающее (никто ведь не знал, как он отреагирует, когда узнает, что готовить ему пока нельзя).
Может, Зоро и коснулся сжатых губ Санджи кончиками пальцев, когда отдавал сигарету обратно, а может, тому просто почудилось.
Не сказать, чтобы это было неприятное ощущение, но какая разница, в самом деле…
- У тебя глаза закрываются, - заметил Зоро, который, оказывается, сидел, уставившись Санджи в лицо и упершись руками в матрац, чтобы наклониться поближе и разглядеть получше. – Поспи, полезно будет.
Санджи бы похвалил его за наблюдательность или за охрененно уместный совет, или припомнил, что сам Зоро, видимо, решил этому «полезному» всю жизнь посвятить, тупая сонная водоросль… Но было так лень шевелить губами и выдавливать из себя какие-то звуки, что он только хмыкнул еле слышно и уже не стал напрягаться, чтобы открыть глаза.
Зоро забрал у него сигарету и подоткнул тонкое одеяло, стараясь не задеть повязки. Больно сделать не хотел, ну черт возьми, что за забота такая.
- Ты меня еще за руку возьми, - все-таки пробормотал Санджи, надеясь, что вышло достаточно разборчиво.
- Когда сможешь сам мне ее дать – возьму, - спокойно проговорил Зоро в ответ. – Спи, придурок.
И никуда не ушел.
Басара, на драббл-фест: Датэ Масамунэ / Санада Юкимура. Умиротворенность, спокойствие. Легкая апатия, усталость от разных битв. Можно чуть-чуть романтики, но не флафф. NH! По арту. читать
То время, что воин должен проводить в медитативном постижении себя, для Юкимуры всегда было сплошной пыткой. Обычно ловивший объяснения наставника буквально на лету, здесь Санада мог только недоуменно хлопать глазами в ответ на очередное «Отпусти свой разум на свободу», «Представь себя ручьем, бесконечно бегущим по камням», «Растворись в том, что вокруг тебя, и слушай», или что-то еще в этом роде.
Он не особо умел притворяться, но за все то время, что они с наставником медитировали вместе, у Юкимуры так ни разу и не получилось… да ничего у него не получалось. Ни отпустить, ни представить, ни раствориться, ни прорасти корнями под землю, ни покинуть собственное тело, став легкой птицей и взмыв к небесному куполу, чтобы с вышины увидеть все земли Каи, – ничего.
У него чесался нос, привычные к постоянному движению мышцы мерзко покалывало от неподвижности, хотелось потянуться и перейти из позы сосредоточения в боевую, одним прыжком, как всегда, – но наставник зорко следил (не раскрывая глаз) за каждым его вздохом, и Юкимуре приходилось держаться.
- То есть, ты его обманывал? – переспрашивает Масамунэ, недоверчиво склонив голову к плечу. Юкимура сжимает кулаки на коленях, ткань домашней юката собирается складками под его пальцами.
- Получается, что так, - неохотно признает он после паузы. – Но я же могу побеждать и без этого, значит, мне это не нужно, так?
И, вскинувшись, смотрит на Масамунэ так, как будто тот – истина в предпоследней (последняя – наставник, а то как же) инстанции. Впрочем, после боя при Адзути так оно для Юкимуры и есть, наверное…
Датэ очень хотелось бы в это верить. И гордость тут ни при чем.
Седзи раздвинуты, чтобы утомленные господин с гостем могли насладиться красотой белой сакуры, пышно расцветшей перед домом. Легкие, как пепел, лепестки плывут по воздуху, путаются в волосах, оседают на полу комнаты.
Масамунэ лениво подставляет ладонь под один из них, показывает Юкимуре:
- Ты победишь врага, - он переворачивает ладонь, лепесток медленно опускается на светлые доски пола. – Или десять. Или, - Датэ машет рукой в сторону сакуры, - сотню, тысячу, неважно. Что это тебе даст?
- Силу, - не задумываясь, отвечает Юкимура. – И крепость духа, новые знания, удовольствие от победы…
- Повод для гордости, - добавляет Масамунэ. – Славу в веках.
Санада молча ждет продолжения: понятно же, что это все не просто так, что это надо принять, как и любое другое поучение…
Как будто Масамунэ – тоже ему вроде наставника. Как будто Масамунэ старше, опытней и мудрей (хотя они оба знают, что их разница в возрасте исчисляется хорошо если месяцами). Как будто Юкимура доверяет его словам безо всяких оговорок.
Датэ долго молчит, подбирая правильные слова, потому что такое доверие нельзя не оправдать.
- Вне битвы тоже нужно как-то жить, - говорит он осторожно, словно ступая на лезвие. – Все враги рано или поздно заканчиваются.
Он фыркает - все-таки вышло неуклюже, неправильно, – но Юкимура медленно кивает, глядя на черный ствол сакуры, уже обнажившийся кое-где под разлетающимся покрывалом цветов.
- Я понял. Если жить только ради врага, твоя жизнь закончится вместе с его, так?
- Так, - Масамунэ не выдерживает, расплывается в улыбке. Святые боги, ему нравится чувствовать себя хорошим учителем. – Когда ты медитируешь, успокаиваешь себя, тебя покидает боевая ярость, безумие, сам дух битвы, и ты возвращаешься…
- … к настоящей жизни, - заканчивает за него Юкимура.
- Точно.
Санада неотрывно смотрит на сакуру, застыв и схватившись за тонкий край рамы, и Масамунэ просто-таки кожей ощущает, что упускает его, теряет это чувство… понимания?
Единения?
Масамуне облокачивается на раму, наклоняясь к Юкимуре, и перехватывает его взгляд, улыбается вкрадчиво:
- Только ты, конечно, должен все делать правильно.
Юкимура открывает рот, хмурится, словно не знает, что ответить, пальцы комкают ткань…
- Научи меня, - проговаривает он, наконец, неизбежное. – Прошу.
DOGS: Хайне/(|)Бадоу, по мотивам последних глав. Опять про сны, глазокинк доходит до сквика, Джованни-и-ы-ы ТТ
Срачик эмн Кофликт на соо возымел-таки свое действие: я точно знаю, что не мне одной захотелось написать по Псам только для того, чтобы что-то кому-то доказать. Только нести это и показывать там хочется еще меньше, чем раньше, но кого волнуют такие мелочи, да?))
читать
Говорят, что, если спать с кем-то на одной подушке, можно попасть в его сон.
Бадоу вспомнит, что это не более, чем глупое суеверие, только когда проснется. Сейчас же он думает только о том, как опрометчиво было засыпать с Псиной рядом, как тот, наверное, разозлится из-за подсмотренного и как пахнет вокруг кровью и лекарствами.
Хайне снятся запахи. Это непривычно и жутко, но Бадоу не может не дышать даже во сне, поэтому он вдыхает пропитанный чьим-то чужим ужасом воздух и ждет, пока тьма вокруг расступится.
Потом он догадывается открыть глаза.
Потом ему хочется их снова закрыть, но тот, кто управляет снами Хайне, не позволяет не-смотреть.
«Смотри, сука. Смотри и помни», - вот как это для Хайне. И Бадоу смотрит тоже, расплачиваясь за свою опрометчивость.
У девочки пышная копна волос и огромные глаза с пушистыми ресницами. Она почти перешла границу между худобой и истощенностью, но все же кажется изящно-стройной, а не болезненно тощей. Она похожа на ангела, какими их рисуют в детских книжках, - светлые волосы, фарфорово-белая кожа, широкая счастливая улыбка, переполненная до краев любовью ко всему, что вокруг…
Маленький прекрасный ангел в черной униформе.
Маленький прекрасный ангел с размаху опускает ногу на чье-то горло (только сейчас Бадоу замечает месиво из тел, мертвых и не совсем мертвых, на полу комнаты). Влажное бульканье и хруст костей сопровождается напевным «У-бе-гай…», девочка влюбленно улыбается, заглянув в остекленевшие глаза своей жертвы.
На ней столько крови, что сомнений в том, по чьей вине в комнате столько трупов, у Бадоу не остается.
«У-бе-гай…», - повторяет ангел из детских книжек и смотрит прямо на него.
Молниеносный прыжок, желудок взлетает к горлу, - и сон будто бы отматывается назад и повисает перед глазами застывшими кадрами – как фотографии на бельевой веревке, только жизни чуть больше.
Хотя это как посмотреть.
Острые белые зубы выдирают неопрятный кусок мяса из чьего-то голого (странная униформа) плеча. Рык сменяется визгом, когда кулак впечатывается в живот, и напавший – нападавшая – отлетает, валится на пол у стены так, будто у нее сломаны все кости, но тут же вскакивает снова.
Щелк, следующий кадр.
Железный ошейник на полу в луже крови. Он крепко защелкнут, мутно поблескивают выдранные штекеры контактов, и лучше не думать, что случилось с той шеей, на которую он был надет.
Щелк.
Пальцы мальчишки, повалившего девочку-ангела на скользкий пол, - белые до синевы. Он боится ее страшно, боится всего, что происходит в этой адовой комнате, и это значит, что он еще не съехал с катушек так, как все остальные.
Щелк.
Хрип.
Мальчишка пытается придушить – подругу? сестру? – но, чтобы сделать это, ему бы сойти с ума так же, как она. Он слишком нормальный для такой «оправданной жестокости», даже если хочет просто успокоить, а не убить.
По пальцам девочки все еще течет чья-то кровь, и от этого на щеках пацана остаются липкие багровые пятна. Она гладит его лицо, словно слепая.
Все нормально? – успевает подумать Бадоу, когда мальчишка открывает рот от удивления. Она что, успокоилась?
Слабые девчоночьи пальчики стальными штырями вонзаются в глазницы мальчишки, раздирая кожу, будто стараясь выдавить, выковырять глаза вместе с белыми шнурами нервов и отбросить в сторону, на пол.
«Не смотри на меня так!!!». Она не говорит этого (вряд ли она вообще может сейчас говорить), но отчаянный вопль слышится в торжествующем рычании. Мальчишка от шока не издает ни звука, только в горле у него клокочет, как будто он собирался заплакать и не успел.
Теперь ему нечем плакать, ха-ха, девочка вылезает из-под обмякшего тела.
Щелк.
Дайте мне проснуться, думает Бадоу, сволочи, разбудите меня, чтобы я разбудил его, зачем ему это видеть еще раз?!
«Смотри, сука. Стой и смотри».
Девочка стоит у самого края мешанины трупов и счастливо улыбается. Хайне стоит на другом конце комнаты и улыбается ей в ответ.
У него тоже до невозможности светлая улыбка, у Хайне.
А потом у Бадоу получается поднять каменно-тяжелую правую руку (у него есть руки, о господи) и со всей силы впиться ногтями в предплечье левой.
Щелк.
Потолок. Не залитый белым светом, а свой, родной, обычный ночной потолок квартиры Хайне.
Бадоу вдыхает со всхлипом и скатывается с подушки, здоровую глазницу жжет, словно он лук резал.
Рядом точно так же судорожно вздыхает Хайне, и Бадоу замирает: это он струсил и сбежал, а Раммштайнер досмотрел сон до конца, о котором можно только догадываться…
С большой, впрочем, долей уверенности.
Что же тебе за хуйня-то снится, хочет прошептать Бадоу.
Сколько в этой хуйне реального, не хочет он спрашивать.
Нейлз переворачивается на спину и вперивается взглядом в потолок.
- Чаю? – предлагает он.
- Можно, - очень спокойно и равнодушно соглашается Хайне, не открывая глаз.
XXXHolic: Ватануки/Зашики-вараши (из неотправленного на фикфест) читать
- Сумасшедшая, - Аме-вараши закатывает глаза, - безумное создание, сколько можно о нем говорить?
- Прости, - шепчет Зашики-вараши, краснея. – Больше не буду, правда.
И действительно – замолкает, смотрит в сторону, улыбается кивающим нарциссам, и улыбка ее столь загадочна, что уже через несколько секунд Аме-вараши сама не выдерживает:
- Ну что опять?
Зашики-вараши мотает головой:
- Просто представила… Если все люди – вроде сердцевинок цветов, а вместо лепестков у них те, кто их любит, то Кимихиро, наверное, похож на хризантему, да? Его же нельзя не любить, вот все и…
- Дуб он, - возле губ Аме-вараши недовольная складка, и Зашики не решается возразить, даже посмотреть ей в глаза не решается. - Дуб и есть.
Места для возражений не остается.
Но Аме-вараши может говорить всё, что угодно и делать какие угодно лица, и даже обижаться на Зашики-вараши, которая ни о чем, кроме любви своей, говорить не способна. Рано или поздно она не выдержит – и прольет для Зашики-вараши дождь над городом, где живет Ватануки Кимихиро.
Чтобы та путалась, незамеченная, в его волосах каплями, когда он будет идти домой без зонта, и стекала по стеклу очков (растворяясь в синеве глаз, почти чувствуя, как дрожат ресницы), и расходилась кругами по лужам, через которые он перешагнет…
Кимихиро видит духов, думает Зашики-вараши, пьянея от восторга, а ее сейчас - не видит, хотя она так близко, что ближе просто некуда...
Она не знает, может ли вообще кто-то любить кого-то сильнее, чем она любит его.
Ватануки складывает руки лодочкой, ловит ее в капкан теплых ладоней, держит крепко, чтобы не расплескать ни капли, смотрит…
- Здравствуй, - говорит он, наконец. И улыбается – ей. – Так и знал, что это ты.
Капли воды не краснеют от смущения, поэтому Зашики-вараши просто стекает по его пальцам и уносится подальше.
Дождь льет весь вечер и всю ночь – это она убаюкивает Кимихиро мерным шорохом капель, чтобы потом смотреть через оконное стекло, как он спит.
Ван Пис: Зоро/Санджи, херт-комфорт читать
Чоппер сразу сказал, что с руками у Санджи все будет в порядке, что жесткие повязки – это просто временная мера, что надо просто полежать немного и попить лекарства, и все пройдет…
А потом Луффи сказал, что скорей бы Санджи поправился. Потому что Нами и Робин, конечно, готовят отпадно, но кто в команде кок, в конце концов.
А потом Усопп сказал, что Луффи бы радоваться должен, что хоть кто-то готовит. А потом Нами согласилась с Усоппом, а Робин просто улыбнулась и отвесила капитану подзатыльник, вырастив руку из стены рядом с ним. А потом – потом все что-то говорили одновременно, галдели, как воробьи на карнизе, столпившись вокруг кровати Санджи и размахивая руками.
Здоровыми своими руками размахивая. Не изрезанными-изломанными в клочья, как у Санджи.
А потом Зоро всех выпроводил, потому что Санджи безумно хотелось курить, а говорить не хотелось. И как понял?
- Я не нанимал сиделку, - пробурчал Санджи, пытаясь удобней опереться на съехавшую подушку. С туго забинтованными руками это было не самой легкой задачей.
Зоро помог ему сесть и сам протянул сигаретную пачку, чтобы Санджи вытянул сигарету зубами.
- А я тебе в сиделки и не нанимался, - сказал он, неумело щелкая зажигалкой и поднося ее к лицу Санджи.
- Ниже опусти, - тот подался назад, пытаясь поймать лепесток огня концом сигареты, - ага… - и неразборчиво уже, сжав зубами сигарету: - Всему учить надо.
- Пошел ты.
Никто, конечно, никуда не пошел. Санджи курил, Зоро сидел рядом, дым плыл в открытое окно, за окном кто-то (кто бы это мог бы-ыть?) заливисто хохотал.
Руки болезненно пульсировали под повязкой, и Санджи надеялся, что это значит, что они заживают. Или заживут. Ну хоть когда-нибудь.
- Пепел стряхни, - попросил он через минуту. Зоро вынул у него изо рта сигарету и вытряхнул пепел на дно пустой чашки, из которой Санджи до этого пил успокаивающее (никто ведь не знал, как он отреагирует, когда узнает, что готовить ему пока нельзя).
Может, Зоро и коснулся сжатых губ Санджи кончиками пальцев, когда отдавал сигарету обратно, а может, тому просто почудилось.
Не сказать, чтобы это было неприятное ощущение, но какая разница, в самом деле…
- У тебя глаза закрываются, - заметил Зоро, который, оказывается, сидел, уставившись Санджи в лицо и упершись руками в матрац, чтобы наклониться поближе и разглядеть получше. – Поспи, полезно будет.
Санджи бы похвалил его за наблюдательность или за охрененно уместный совет, или припомнил, что сам Зоро, видимо, решил этому «полезному» всю жизнь посвятить, тупая сонная водоросль… Но было так лень шевелить губами и выдавливать из себя какие-то звуки, что он только хмыкнул еле слышно и уже не стал напрягаться, чтобы открыть глаза.
Зоро забрал у него сигарету и подоткнул тонкое одеяло, стараясь не задеть повязки. Больно сделать не хотел, ну черт возьми, что за забота такая.
- Ты меня еще за руку возьми, - все-таки пробормотал Санджи, надеясь, что вышло достаточно разборчиво.
- Когда сможешь сам мне ее дать – возьму, - спокойно проговорил Зоро в ответ. – Спи, придурок.
И никуда не ушел.
Басара, на драббл-фест: Датэ Масамунэ / Санада Юкимура. Умиротворенность, спокойствие. Легкая апатия, усталость от разных битв. Можно чуть-чуть романтики, но не флафф. NH! По арту. читать
То время, что воин должен проводить в медитативном постижении себя, для Юкимуры всегда было сплошной пыткой. Обычно ловивший объяснения наставника буквально на лету, здесь Санада мог только недоуменно хлопать глазами в ответ на очередное «Отпусти свой разум на свободу», «Представь себя ручьем, бесконечно бегущим по камням», «Растворись в том, что вокруг тебя, и слушай», или что-то еще в этом роде.
Он не особо умел притворяться, но за все то время, что они с наставником медитировали вместе, у Юкимуры так ни разу и не получилось… да ничего у него не получалось. Ни отпустить, ни представить, ни раствориться, ни прорасти корнями под землю, ни покинуть собственное тело, став легкой птицей и взмыв к небесному куполу, чтобы с вышины увидеть все земли Каи, – ничего.
У него чесался нос, привычные к постоянному движению мышцы мерзко покалывало от неподвижности, хотелось потянуться и перейти из позы сосредоточения в боевую, одним прыжком, как всегда, – но наставник зорко следил (не раскрывая глаз) за каждым его вздохом, и Юкимуре приходилось держаться.
- То есть, ты его обманывал? – переспрашивает Масамунэ, недоверчиво склонив голову к плечу. Юкимура сжимает кулаки на коленях, ткань домашней юката собирается складками под его пальцами.
- Получается, что так, - неохотно признает он после паузы. – Но я же могу побеждать и без этого, значит, мне это не нужно, так?
И, вскинувшись, смотрит на Масамунэ так, как будто тот – истина в предпоследней (последняя – наставник, а то как же) инстанции. Впрочем, после боя при Адзути так оно для Юкимуры и есть, наверное…
Датэ очень хотелось бы в это верить. И гордость тут ни при чем.
Седзи раздвинуты, чтобы утомленные господин с гостем могли насладиться красотой белой сакуры, пышно расцветшей перед домом. Легкие, как пепел, лепестки плывут по воздуху, путаются в волосах, оседают на полу комнаты.
Масамунэ лениво подставляет ладонь под один из них, показывает Юкимуре:
- Ты победишь врага, - он переворачивает ладонь, лепесток медленно опускается на светлые доски пола. – Или десять. Или, - Датэ машет рукой в сторону сакуры, - сотню, тысячу, неважно. Что это тебе даст?
- Силу, - не задумываясь, отвечает Юкимура. – И крепость духа, новые знания, удовольствие от победы…
- Повод для гордости, - добавляет Масамунэ. – Славу в веках.
Санада молча ждет продолжения: понятно же, что это все не просто так, что это надо принять, как и любое другое поучение…
Как будто Масамунэ – тоже ему вроде наставника. Как будто Масамунэ старше, опытней и мудрей (хотя они оба знают, что их разница в возрасте исчисляется хорошо если месяцами). Как будто Юкимура доверяет его словам безо всяких оговорок.
Датэ долго молчит, подбирая правильные слова, потому что такое доверие нельзя не оправдать.
- Вне битвы тоже нужно как-то жить, - говорит он осторожно, словно ступая на лезвие. – Все враги рано или поздно заканчиваются.
Он фыркает - все-таки вышло неуклюже, неправильно, – но Юкимура медленно кивает, глядя на черный ствол сакуры, уже обнажившийся кое-где под разлетающимся покрывалом цветов.
- Я понял. Если жить только ради врага, твоя жизнь закончится вместе с его, так?
- Так, - Масамунэ не выдерживает, расплывается в улыбке. Святые боги, ему нравится чувствовать себя хорошим учителем. – Когда ты медитируешь, успокаиваешь себя, тебя покидает боевая ярость, безумие, сам дух битвы, и ты возвращаешься…
- … к настоящей жизни, - заканчивает за него Юкимура.
- Точно.
Санада неотрывно смотрит на сакуру, застыв и схватившись за тонкий край рамы, и Масамунэ просто-таки кожей ощущает, что упускает его, теряет это чувство… понимания?
Единения?
Масамуне облокачивается на раму, наклоняясь к Юкимуре, и перехватывает его взгляд, улыбается вкрадчиво:
- Только ты, конечно, должен все делать правильно.
Юкимура открывает рот, хмурится, словно не знает, что ответить, пальцы комкают ткань…
- Научи меня, - проговаривает он, наконец, неизбежное. – Прошу.
DOGS: Хайне/(|)Бадоу, по мотивам последних глав. Опять про сны, глазокинк доходит до сквика, Джованни-и-ы-ы ТТ
читать
Говорят, что, если спать с кем-то на одной подушке, можно попасть в его сон.
Бадоу вспомнит, что это не более, чем глупое суеверие, только когда проснется. Сейчас же он думает только о том, как опрометчиво было засыпать с Псиной рядом, как тот, наверное, разозлится из-за подсмотренного и как пахнет вокруг кровью и лекарствами.
Хайне снятся запахи. Это непривычно и жутко, но Бадоу не может не дышать даже во сне, поэтому он вдыхает пропитанный чьим-то чужим ужасом воздух и ждет, пока тьма вокруг расступится.
Потом он догадывается открыть глаза.
Потом ему хочется их снова закрыть, но тот, кто управляет снами Хайне, не позволяет не-смотреть.
«Смотри, сука. Смотри и помни», - вот как это для Хайне. И Бадоу смотрит тоже, расплачиваясь за свою опрометчивость.
У девочки пышная копна волос и огромные глаза с пушистыми ресницами. Она почти перешла границу между худобой и истощенностью, но все же кажется изящно-стройной, а не болезненно тощей. Она похожа на ангела, какими их рисуют в детских книжках, - светлые волосы, фарфорово-белая кожа, широкая счастливая улыбка, переполненная до краев любовью ко всему, что вокруг…
Маленький прекрасный ангел в черной униформе.
Маленький прекрасный ангел с размаху опускает ногу на чье-то горло (только сейчас Бадоу замечает месиво из тел, мертвых и не совсем мертвых, на полу комнаты). Влажное бульканье и хруст костей сопровождается напевным «У-бе-гай…», девочка влюбленно улыбается, заглянув в остекленевшие глаза своей жертвы.
На ней столько крови, что сомнений в том, по чьей вине в комнате столько трупов, у Бадоу не остается.
«У-бе-гай…», - повторяет ангел из детских книжек и смотрит прямо на него.
Молниеносный прыжок, желудок взлетает к горлу, - и сон будто бы отматывается назад и повисает перед глазами застывшими кадрами – как фотографии на бельевой веревке, только жизни чуть больше.
Хотя это как посмотреть.
Острые белые зубы выдирают неопрятный кусок мяса из чьего-то голого (странная униформа) плеча. Рык сменяется визгом, когда кулак впечатывается в живот, и напавший – нападавшая – отлетает, валится на пол у стены так, будто у нее сломаны все кости, но тут же вскакивает снова.
Щелк, следующий кадр.
Железный ошейник на полу в луже крови. Он крепко защелкнут, мутно поблескивают выдранные штекеры контактов, и лучше не думать, что случилось с той шеей, на которую он был надет.
Щелк.
Пальцы мальчишки, повалившего девочку-ангела на скользкий пол, - белые до синевы. Он боится ее страшно, боится всего, что происходит в этой адовой комнате, и это значит, что он еще не съехал с катушек так, как все остальные.
Щелк.
Хрип.
Мальчишка пытается придушить – подругу? сестру? – но, чтобы сделать это, ему бы сойти с ума так же, как она. Он слишком нормальный для такой «оправданной жестокости», даже если хочет просто успокоить, а не убить.
По пальцам девочки все еще течет чья-то кровь, и от этого на щеках пацана остаются липкие багровые пятна. Она гладит его лицо, словно слепая.
Все нормально? – успевает подумать Бадоу, когда мальчишка открывает рот от удивления. Она что, успокоилась?
Слабые девчоночьи пальчики стальными штырями вонзаются в глазницы мальчишки, раздирая кожу, будто стараясь выдавить, выковырять глаза вместе с белыми шнурами нервов и отбросить в сторону, на пол.
«Не смотри на меня так!!!». Она не говорит этого (вряд ли она вообще может сейчас говорить), но отчаянный вопль слышится в торжествующем рычании. Мальчишка от шока не издает ни звука, только в горле у него клокочет, как будто он собирался заплакать и не успел.
Теперь ему нечем плакать, ха-ха, девочка вылезает из-под обмякшего тела.
Щелк.
Дайте мне проснуться, думает Бадоу, сволочи, разбудите меня, чтобы я разбудил его, зачем ему это видеть еще раз?!
«Смотри, сука. Стой и смотри».
Девочка стоит у самого края мешанины трупов и счастливо улыбается. Хайне стоит на другом конце комнаты и улыбается ей в ответ.
У него тоже до невозможности светлая улыбка, у Хайне.
А потом у Бадоу получается поднять каменно-тяжелую правую руку (у него есть руки, о господи) и со всей силы впиться ногтями в предплечье левой.
Щелк.
Потолок. Не залитый белым светом, а свой, родной, обычный ночной потолок квартиры Хайне.
Бадоу вдыхает со всхлипом и скатывается с подушки, здоровую глазницу жжет, словно он лук резал.
Рядом точно так же судорожно вздыхает Хайне, и Бадоу замирает: это он струсил и сбежал, а Раммштайнер досмотрел сон до конца, о котором можно только догадываться…
С большой, впрочем, долей уверенности.
Что же тебе за хуйня-то снится, хочет прошептать Бадоу.
Сколько в этой хуйне реального, не хочет он спрашивать.
Нейлз переворачивается на спину и вперивается взглядом в потолок.
- Чаю? – предлагает он.
- Можно, - очень спокойно и равнодушно соглашается Хайне, не открывая глаз.
@настроение: @______@
@темы: Басара, Собаки, осторожно: злой слэш, а это, дети, называется "пиздец", и даже гет!, Ван Пис!, аниме, ангст, это ты?, фанатизм, фанфикшн
-
-
16.01.2011 в 21:35Яволь, майн фюрер, есть присылать! :33 Гин-сан подтверждает мое раскаяние))-
-
16.01.2011 в 21:37*_____*-
-
16.01.2011 в 22:06-
-
16.01.2011 в 22:10