Будь щаслив, о мое воплощение брутального кавая **
Хаяточкоу, мы с напарником написали тебе странную вещь. Она травяниста, ангстофлаффна и пафосна, и ты можешь оторвать мне голову, если оно тебе не понравится.
Итак.
Хайне/Бадо - амуры перед телевизором.
В телевизоре – одно вранье.
Сказки.
Там говорят – «экологическая ситуация стабилизируется».
А Хайне с Бадоу каждый день встречают новых мутантов. И зима в их городе длится уже черт знает сколько. И на поверхности становится все сложнее дышать (в подземельях дышать изначально нечем было).
В телевизоре говорят – «дети – это цветы жизни».
Бадоу бормочет, что цветов, бля, не видел уже года три. Хайне молча с ним соглашается и вспоминает – тоже молча – что из детей получаются самые дорогие шлюхи и самые лучшие наемники.
Нилл Хайне и Бадоу тоже вспоминают, да.
В телевизоре говорят – «каждый человек хотел бы снова стать ребенком».
Бадоу опасливо косится на Хайне, потому что тот резко шипит-выдыхает сквозь зубы и весь подбирается, как собака перед прыжком. Сам Бадоу о своем детстве вообще старается не думать. Боль-но.
Телевизор затыкается рекламой.
- Эй, Хайне, - бормочет Бадоу. - Давай мы его выключим, а?
- Не хочу, - Раммштайнер головой мотает и хмурится почти сердито. - Хочу, блядь, как нормальный горожанин посидеть перед телевизором в выходной.
Бадоу хмыкает.
Ошибка тут начинается со слова "нормальный".
Но Бадоу молчит, соглашаясь. Хочет - пускай.
- Я пойду кофе сделаю.
И встает. В руках у него - пустая чашка, из которой они пили только что на двоих очень крепкий кофе с коньяком.
Хайне хватает его за щиколотку, и Бадоу охает, и роняет чашку, когда Хайне дергает его на себя, и шипит:
- Сдурел? Охуел? Отпусти.
Хайне обнимает Бадоу сильно-сильно, до хруста в костях и до боли.
- Ты мне нужен, нужен...не уходи, Бадоу.
- Даже на кухню? - Фыркает Нэйлс.
- Даже на кухню.
- Ты точно охуел, - бормочет Бадоу, но не вырывается больше – все равно не вышло бы.
Да и не хочется.
Хайне напряжен весь, взгляд у него тоскливый-больной, а Бадоу совсем не знает, как ему помочь.
У Бадоу из головы куда-то подевались все утешительные слова, все «всё будет хорошо», «держись» и «я с тобой». Они все тоже – телевизионные, глупо-фальшивые. А Бадоу не хочет, да и не может сейчас врать Хайне.
К черту слова.
Он обнимает Раммштайнера в ответ, неловко, нерешительно. А тот – как будто того и ждал. Расслабляется разом, выдыхает дрожаще-прерывисто, как ребенок после кошмара. Бадоу касается губами его волос, гладит по плечам, по спине – почти инстинктивно, не думая вообще, что делает.
Вообще не думая.
Они оба молчат, и телевизор молчит тоже, только мелькают кадры рекламы. Тишина звенит у Бадоу в ушах и, наверное, у Хайне тоже, но ни один из них все равно не произносит ни слова.
Просто – Хайне сжимает Бадоу в объятиях. Просто – Бадоу опускает голову ему на плечо. Просто.
И потом один из них просто целует другого. Неважно, кто и кого – просто два парня, рыжий и альбинос, лежат на диване и целуются.
Как в кино, наверное. Как в глупом-лживом телевизоре, в глупых-лживых французских фильмах, где любовь всех спасает, возвышает и перерождает.
И оба втайне надеются, что хотя бы на этот раз телевизор не лгал.
Fin*на всякий случай спрятался подальше*
@музыка:
Si on etait dans un film... (c) Modern Love
@темы:
Собаки,
осторожно: злой слэш,
каваимся и этосамое,
напааарнег,
celebration,
фанфикшн
И не нервничай, это моя прерогатива.
ААА нас все возненавидят!
но мне понравлось,может от того,что я люблю ангст?....
спасибо)
Безумный Полип про брутальный кавай поподробнее...
С днемражденья еще раз, вот **
А насчот кавая... что поподробнее?)
Каролайна как это - он не верил?)
И вообще, самовцэ.