Хей

Я жива, но это слишком долго рассказывать. Всё хорошо или будет хорошо. Твиттер, как обычно, даёт вести с полей, инстаграм даёт фотки с полей (а также лесов, крыш и улиц). Фичков не дают нигде.
ЗАТО.
Зацените мой новый канал в телеграме. Там то, что действительно важно: как сохранять спокойствие и стараться быть счастливым, если ты невротик. Так уж вышло. Мозг и разум - это разные вещи, часто мы совсем не рациональны и реагируем на жизнь слишком сильно. От этого бывает больненько. Изменить этот факт трудно, но возможно.
Я не хочу никого менять (кроме себя, но это другая история), зато у меня есть очень много сочувствия, какой-никакой профессионализм и свой набор лайфхаков по борьбе с внутричерепными тараканами. Ими и делюсь.

запись создана: 08.01.2017 в 19:53

@темы: часть плана по захвату мира, или БББ, сааайколоджи, "у" значит "уверенность"

---

В предыдущих сериях

Что я могу рассказать.
История с опекой движется. Естественно. Получать все бумаги для Любки пришлось в Питере, где она прописана, а все бумаги для нас с отчимом как будущих опекунов - здесь, в Москве. Временную опеку (предварительные корочки сроком действия в полгода с минимумом необходимой для получения бюрократии) выдали отчиму. Постоянным опекуном тоже будет он. Мне опекунство, кажется, не доверят вообще. По закону, два человека могут одновременно стать опекунами, только если они супруги. Тем не менее, я бегаю и собираю все нужные для постоянного опекунства документы - на всякий случай.
Отчим с Любкой живут в Питере уже полтора месяца. Я в Москве, работаю, ношусь с документами и - ура! неужели! через столько лет! - слежу за тем, как в квартире понемногу делается ремонт. Без ремонта жить здесь шестилетней гиперактивной девочке было бы небезопасно. Да и неприятно.

В общем, из трагедии эта история переросла в нехилый квест на два города.
Пройденные этапы квеста: переезд Любки в Питер, контакт с опекой в её районе, получение удостоверения о временной опеке, контакт с опекой в нашем районе в Москве, получение жилищных документов, получение всех медицинских справок, пенсий, налоговых документов для Любки (этим занимался отчим), начало ремонта.
Этапы в процессе: получение медицинской справки о возможности стать опекуном (мне), ремонт, поиск денег для оплаты ремонта, поиск съёмщиков для нашей второй квартиры, запись в школу опекунов (моя - отчиму это не нужно, потому что они с Любкой родственники).
Этапы, которые только маячат где-то впереди: переезд Любки и отчима обратно в Москву, временная регистрация, сбор документов для постоянной опеки (отчиму), школа опекунов, запись Любки в сад, прикрепление к поликлинике, этц, этц.
Не знаю, сколько лет жизни у меня это всё уже отняло. Седых волос на голове вроде не появилось. Я успела поработать челноком, пока моталась между Мск и Питером в апреле, грузчиком, пока готовила квартиру к ремонту, дипломатом, пока улаживала все свои прогулы и отгулы с начальством, ну и по специальности, потому что Любка там, в Питере, стрессует и истерит. А кто бы не истерил на её месте.

Пока что всё получается неплохо. Как наша семья будет функционировать потом, я пока не задумываюсь. Пару раз в неделю борюсь с желанием взять билет в одну сторону до Израиля, зарыться там в песок, закрыть уши руками и лежать. Это желание обостряется, когда родственники, друзья и прочие доброжелатели начинают на все лады жалеть меня, мою загубленную молодость, моих несуществующих ЗАТО СВОИХ детей, мою свободу, мои планы, мою личную жизнь, бла-бла-бла.
Как будто я сама себя не обжалела со всех сторон. Никто из сочувствующих уже не скажет мне ничего нового. Ни жалость к себе, ни усталость, ни тревога уже не остановят локомотив, на который мы с отчимом и Любкой запрыгнули два месяца назад. Если окажется, что поезд следует в мой личный сорт ада, я уж как-нибудь спрыгну. А пока что чух-чух, мазафака.

@темы: даерь, часть плана по захвату мира, или БББ, доброе утро, сделайте взрослые лица

---

Любка и другие истории

Всем привет.
Немного пояснений о том, в какой драме я оказалась на этот раз. И просьба о помощи, репосте, совете, поглаживании по голове.

19 марта умер мой брат Миша. Ему было 30 лет, он долго болел и в одиночку воспитывал пятилетнюю приёмную дочь Любку. Её мама, к сожалению, сейчас не может забрать девочку к себе. Поэтому мы с её дедом попытаемся взять над Любкой опеку.
Это огромное и сложное дело. Мы будем рады любой поддержке.

Если кто-то из вас проходил через подобное и может помочь советом (как проходит проверка опекунов на благонадёжность? какие документы могут потребоваться? как может помочь работодатель? как не сойти с ума?), то я буду очень признательна.

Если вы знаете, где взять детское автомобильное кресло, или у вас есть девчачьи вещи в хорошем состоянии, которые некуда деть, мы с благодарностью их примем.

Если у вас есть возможность помочь деньгами (это сейчас очень нужно), то номер моей карты в Сбербанке 5469 3800 2419 9894.
Мой номер телефона 8 [phone].

Спасибо вам.
А вот фотография Любки для привлечения внимания.

@темы: даерь, доброе утро, а это, дети, называется "пиздец"

---

Дополнения к списку смертных грехов: волейбол, баскетбол, бейсбол...

Haikyuu, драбблы. Очень много про любовь и очень мало про сюжеты, но на то они и драбблы, да?

Тендо и Цукишима, допущения, G

Тендо и Цукишима, допущения, G
Допустим, Цукишиму окружают идиоты, способные на чудеса, и лучшие друзья, умеющие удивлять, и талантливые люди, которым он не ровня. Допустим, с некоторых пор он даже предпочитает эту компанию плееру. Допустим, к следующему тренировочному лагерю он привыкает бегать по утрам, начинает лучше следить за режимом и покупает утяжелители для тренировок. Он уверен, что никто не заметит изменений, но их замечает сначала Ямагучи, потом Кагеяма, а потом и остальные. Цукишиму хлопают по плечам и поздравляют. Непонятно с чем.
Допустим, он ждёт поездки в лагерь гораздо больше, чем в прошлый раз. Этого уже точно никто не должен заметить, но Хината спрашивает у него "Ты же хочешь снова сразиться с Тендо, да?", как будто это само собой разумеется, и да. Цукишима хочет.
В автобусе Ямагучи спит на его плече, а Цукишима за всю дорогу не смыкает глаз. Ему тревожно, но это хорошая тревога. Бодрящая.
Допустим, он ищет яркую шевелюру в толпе встречающих и, найдя, видит, что Тендо точно так же высматривал его. Допустим, Цукишима тут же отводит глаза. В суматохе воинственных воплей Хинаты ("Я приехал, чтобы втоптать тебя в бетон!") непонятно, что говорить, потому что орать, как Хината, Цукишима не будет.
- Я так скучал по твоему постному лицу, - Тендо хлопает его по плечу, как будто они не один раз виделись, а сто лет знакомы. И что, думает Цукишима, вот так просто?
А впрочем, да. Вот так просто.
- Куда идти, чтобы моё постное лицо поскорее оказалось через сетку от твоего? - спрашивает он.
- Эй, а как же "Я тоже скучал по тебе, Сатори, игра против тебя потрясла моё невинное сердце, и я думал о тебе весь этот месяц"? Ты, кстати, уже не такой тощий. И не такой бледный. Но всё равно нравишься мне, - последнее он почти пропевает. Цукишима с ужасом понимает, что у него горят щёки.
Допустим, Тендо с ним флиртует, и не то чтобы Цукишима был против. Допустим.

Тендо/Цукишима, 3+1 про счастье

3+1 - "три момента, когда Тендо ТАКОЙ СЧАСТЛИВЫЙ, и один, когда то же самое у Цукки. PG
1/3 - Тендо
У Тендо есть один момент, который он ни на что не променяет. Утром он тянется через распластанное рядом тело, чтобы выключить его отвратительный будильник, и падает обратно под вмятое в подушку "спасибо" Кея.
- Вставай, - начинает говорить Тендо вместо будильника. - Вставай вставай вставай поднимайся вставай вставай вставай, - подушка Кея падает ему на лицо, и тот слабой со сна рукой давит на неё сверху. Тендо хихикает и затыкается.
Когда он снимает подушку, Кей уже сел на кровати, нашарил очки, надел их и сидит, ссутулившись, спустив ноги на холодный пол и уперев локти в колени. И вот он, этот момент - свет из окна, изгиб бледной спины с парой родинок, выстуженная комната, застывшее время.
Ещё так рано, а Тендо уже так счастлив.
- Прикройся, а то никуда не пойдёшь в ближайшие часа полтора, - командует он Кею, пока тот не заметил его сумасшедшую улыбку.
- На полтора тебя не хватит, - зевает Кей.

2/3 - Тендо
- Я ни о чём не жалею, - заявляет он, пожимая под сеткой руку блокеру под номером 11. - Бой был честный.
Цукишима Кей, 16 лет, рост 188 см, день рождения 27 сентября, у Тендо отличная память на цифры, устало морщится:
- Это не был бой. Мы просто сыграли игру.
- Мальчик, ты и в пять лет выглядел на сорок? - поражается Тендо. - Серьёзно, даже Вакатоши наслаждается своей волейбольной одержимостью больше, чем ты.
Не то чтобы Тендо пытался нащупать у него больное место... ну, не то чтобы ему надо пытаться. Это талант, наверное. Что-то он явно нащупывает, потому что Цукишима вырывает у него свою руку (Тендо продолжал её сжимать всё это время? какой конфуз) и демонстративно вытирает ладонь о шорты.
- Не любишь прикосновения? - весело спрашивает Тендо. - У меня тоже такое было. Но прошло.
- Рад за тебя.
- Говорят, найти девушку помогает. Ну, ты знаешь, напряжение сбросить, - Тендо вместе с командой делает шаг назад, продолжая болтать. Ему кажется, что он всё ещё сжимает руку Цукишимы, и это никак не должно заканчиваться. - Можно и не девушку, если ты из таких...
Его толкают локтем - заткнись и кланяйся, хватит устраивать свою личную жизнь за счёт победившей команды, - и Тендо, слегка порозовев, склоняет голову вместе со всеми.
- Идиот, - едва слышно (Тендо слышит) фыркает Цукишима.
Тендо решает не пасовать, раз уж все его карты раскрыты, и догоняет его на выходе из зала. Всё равно ему не улыбается слушать, как тренер будет распекать его за беспечность в последних сетах. Последние сеты вообще прошли мимо него.
Цукишима каменеет, когда он легонько хлопает его по плечу. Ох, серьёзно. Для недотроги этот парень слишком часто сталкивается локтями со своим веснушчатым другом. Уж перед Тендо-то можно не выделываться.
- Вот мой номер, - он протягивает Цукишиме лист из блокнота с косо накорябанными цифрами. - И сейчас ты на него позвонишь, чтобы у меня был твой.
Друг Цукишимы разражается целой серией смешков, но в разговор не вступает. Тендо не удостаивает его взглядом. Гиены-второгодки Карасуно, слава всем богам, уже ушли и не видят этой сцены. Может быть, только поэтому - потому что нет лишних свидетелей, потому что его дружок не возражает, потому что он устал, а Тендо не отстаёт, потому что на самом деле он не такой уж и холодный парень, - Цукишима со вздохом достаёт телефон из кармана рюкзака.
На мысленном экране Тендо загорается ярко-алое "ЙЕС!".
Он просто взял номер сильного игрока, чтобы, может быть, поддерживать связь и приходить на игры его команды. Вакатоши вон тоже обменялся телефонами с капитаном Карасуно, они надеются организовать тренировочный лагерь или что-то в этом роде.
Только Вакатоши не сияет, тряся зажатым в руке телефоном, и не орёт на всю площадку:
- У меня есть его номер!
Судьи косятся так, что Тендо не сомневается: его бы точно выпроводили с соревнований, если бы они для него и так уже не закончились.
- Такой довольный, - цедит Ита, - аж врезать хочется.
У него всё ещё следы от слёз на щеках. Тендо хотелось бы быть в состоянии, из которого можно утешать других. но он сейчас на совсем другой ступеньке своей эмоциональной лестницы. Он будет лелеять память об этом до тех пор, пока не погрузится в сладкую топь старческого маразма. Стопудово.

3/3 - Тендо
Третий момент вообще не связан с Кеем. Казалось бы. Тендо сдает эндокринологию, честно и после недель подготовки, и чувствует себя - совершенно тупо, это всего лишь один из экзаменов, но - всемогущим. Он выходит из здания, где был экзамен, и замирает. Мир вдруг обретает краски. Впервые за несколько недель всё вокруг него не отсылает к конспектам и справочникам, ссылка на файл "ты должен учить прямо сейчас" становится неактивной, и он выдыхает всю свою ботанскую тревогу в февральский воздух.
Кей оставил его наедине с его паникой три дня назад. До этого он терпел разговоры о гормонах за едой, перед телевизором, в постели, но не выдержал, когда Тендо от тревоги сорвало крышу. Сатори его не винил. Он бы сам себя тоже не вынес, будь у него выбор.
Он достает из кармана телефон. Нужно написать Кею, что он вернулся в мир живых, но на экране уже горит "1 входящее сообщение" от Кея же.
"Иди в библиотеку, если ты жив. Если нет, тоже иди".
И Сатори кажется, что у него лицо лопнет от улыбки, с которой он оглядывает всё вокруг, прежде чем отправиться, куда приказали.

1/1 - Цукишима
Вопреки его ожиданиям, Кей не начинает изгаляться сразу. Сначала он хорошенько обдумывает вопрос.
- Я мыслю другими категориями, - заявляет он. - И если и бываю счастливым, то не могу этого отследить.
Тендо смотрит в его серьёзное не по годам лицо и не может удержаться. Он хотел поговорить серьёзно, но как говорить серьёзно, когда оба привыкли гиенить над такими разговорами.
- Цукки. Я давно хотел тебя спросить. Ты что, андроид?
- Нет вроде. Хочешь проверить?
- Ты... стоп. Ты флиртуешь со мной, что ли? Прямо сейчас? Почти с ходу? Мы всего год как встречаемся, и тут я наконец сталкиваюсь с Цукишимой-гением-флирта? Какого босса я убил, чтобы открыть эту локацию? Дайте мне его, я буду убивать его каждое утро.
Кей отгораживается ладонью от его желчи и усмехается в свою книгу. Смирившись с тем, что на вопрос он не ответит, Тендо вздыхает и возвращается к Джампу.
- Что, правда год уже? - спрашивает Кей полглавы спустя.
- Угу. Без двух дней.
- Как ты выдержал, - шуршат страницы книги: он заглядывает в оглавление или в список использованной литературы. - Как я выдержал.
Тендо вытягивает ноги поперёк дивана и легонько пинает Кея в бок. Тот ёжится и сдвигается ближе к подлокотнику, чтобы Тендо не мог дотянуться.
- Я вообще-то всем доволен, - говорит Тендо, переползая по дивану к нему поближе и обнимая за плечи. Отодвигаться Кею уже некуда, и он покорно прислоняется к Тендо плечом. - Это ты, если и бываешь счастливым, то сам об этом не знаешь.
- Может, и знаю, только тебе не скажу.
- Почему это?
- А чтобы ты сам догадывался.
Тендо зависает на несколько секунд, и только потом его лицо озаряется:
- Боже, Цукки, шутка про волейбол? Я думал, мы уже исчерпали этот родник.
- У меня ещё есть парочка для особых моментов.
Потом Кей просит его заткнуться или свалить, и Тендо выбирает первое. Как ему кажется, Цукишиме этот вариант тоже нравится больше.

Яку/Лев, очень тупое про последние главы

Яку/Лев, очень тупое про последние главы, G
Лев рос со страшной скоростью. Путался в руках и ногах, с сожалением убирал в коробку с надписью «Детское» почти новые джинсы и свитера, ударялся лбом о предметы, до которых год назад едва мог допрыгнуть.
И это была самая лёгкая часть.
Взрослеть было тяжелей, чем расти. Всё вокруг приучало Льва думать, останавливаться, молчать, соразмерять и делать ещё тысячу вещей, без которых он раньше прекрасно обходился. А теперь не мог. Все эти вещи не приносили радости, но с ними он чувствовал себя чуть правильней.
Раньше ему вообще ничего не надо было делать, чтобы чувствовать себя правильно. Его самооценка была твёрдой и высокой стеной, которая ограждала Льва от любых забот. Старшая школа сломала в нём все стены, а обожаемый волейбол не оставил от его уверенности в себе камня на камне, и единственным, что возвышало Льва над другими, оставались его длинные ноги. Не самое большое преимущество. Яку-сан, например, и со своим ростом творил чудеса.
Яку-сан.
Он слишком поздно понял, что семпай слишком крут для него. В скромном тренировочном зале Некомы Яку просто не хватало места, чтобы развернуться. К тому же, он не устраивал шоу из своей игры — если не знать, куда смотреть. Лев не знал. Он думал, что Яку-сан сильный и умный, верил каждому его слову, смеялся, когда Яку говорил что-то смешное или просто хохотал сам — у него был забавный смех, похожий на фырканье. Лев всегда был человеком прикосновений, а Яку не отстранялся, когда он до него дотрагивался. Он принимал все подношения Льва — утренний кофе и звонки по вечерам, домашние работы на проверку, уличных кошек, вопли и эмоции, шоколад на День Святого Валентина, всего Льва с потрохами.
То есть, Льву так казалось. Пока в тот день, когда они играли с Фукуродани, он не увидел, что на самом деле Яку-сан в сто раз круче. Маленький, скромный, уютный Яку мог легко заполнить и закрыть собой всю площадку. И Льва, беспомощного, как котёнок, тоже.
Он и без этого был влюблён изо всех сил. Что же ему было делать теперь со всей своей любовью, которой для невероятности Яку было слишком мало? Лев шмыгнул носом и заставил себя думать об игре, потому что, пока он думал о невероятном и слишком крутом для него Яку, всей его новообретённой взрослости хватало только на то, чтобы не разреветься.

Бокуто/Акааши, R

Бокуто/Акааши, R
Бокуто говорит:
- Ты меня знаешь лучше, чем родная мать.
- И-и-и в моём рейтинге «Худшие фразы Бокуто Котаро во время секс-марафона» обновилась первая строка, - Акааши со вздохом откидывается на подушку. Бокуто целует его шею, ещё раз и ещё. Лажать он умеет, как никто, это правда. Но в работе над ошибками Бокуто тоже нет равных. Акааши готов простить ему и глупые фразы во время секса, и много чего ещё, когда Бокуто отрывается от его шеи и укоризненно нависает:
- Ты не дослушал.
- А должен был? - Акааши сцепляет пальцы на его шее, гладит выступающую косточку ниже затылка. Бокуто продолжает нависать, даже не дрогнув. Плечи у него как из тёплого камня.
- Акааши, - говорит он. Тогда Акааши убирает руки, закидывает их за голову и весь превращается вслух. Спорить — себе дороже.
- Ты знаешь меня лучше, чем родная мать, - зачем-то повторяет Бокуто, как будто Акааши сможет забыть это заявление в ближайшие лет десять. - И когда я слетаю с катушек, только ты можешь привести меня в чувство.
- Не только я. Вся команда уже этому научилась. Все могут привести тебя в чувство, кроме тебя самого. Ладно, господи, я молчу.
- Просто хочу тебя попросить, чтобы вот прямо сейчас ты позволил мне делать, как я хочу, - говорит Бокуто. - А я очень хочу тебя трахнуть.
- И с чего мне тебя останавливать?
- С того, - Бокуто не выдерживает и снова касается губами его шеи, прямо под ухом. Вздрогнув, Акааши поворачивает голову и подставляется. Слова Бокуто словно влезают под кожу: - С того, что я буду делать это очень, о-очень медленно. Потому что Акааши, ну нет же сил.
Акааши затыкает ему рот ладонью, сам на грани того, чтобы слететь с катушек. Всё, что делает Бокуто, проверяет Акааши на прочность и стрессоустойчивость. Всегда.
Прямо сейчас он утыкается в ладонь Акааши носом, вдыхает, коротко целует. Взгляд его прикован к лицу Акааши.
- Что.
- Обожаю тебя, - невнятно признаётся Бокуто. - Так ты согласен?
Акааши уже на всё согласен. Он так и говорит. Бокуто заставляет его опустить руки, смотрит сверху, целует в губы и просит закрыть глаза. В ответ Акааши молча качает головой. Бокуто лучше удаются фразы вроде «Я люблю на тебя смотреть», но Акааши, нервно облизав губы, уже почти собирается сказать нечто подобное, когда Бокуто седлает его ноги и ведёт тяжёлыми руками по бокам. Склонившись, он целует его в живот — слишком мало пресса, слишком много рёбер, фоном думает Акааши, но Бокуто выцеловывает, и думать трудно. Одну руку он заводит между ними, пару раз проводит вверх и вниз по их членам, но у Бокуто хреново получается делать несколько вещей одновременно, и сейчас он выбирает процесс, а не результат. Процесс — это целовать, дышать, трогать языком, давить подушечками пальцев, оставлять следы. Он пытается сделать так, чтобы на коже Акааши не осталось ни одного (нецелованного, некусанного, не запомнившего его пальцев) места. Достаточно, чтобы занять Бокуто надолго. Более чем достаточно, чтобы довести Акааши до полной потери контроля.
- Я могу кончить только от этого, - предупреждает он, пока у него есть ещё хоть какое-то желание произносить слова длиннее одной буквы.
- А я нет, - говорит Бокуто. - Слишком занят.

Во имя крэка: Сугавара/Танака, PG

Сугавара/Танака, драма и флэшбеки, PG
Что-то такое должно было случиться. Саёко всегда говорила, что он не контролирует свою жизнь и плывёт по течению, что рано или поздно его везение закончится и что тогда-то Танака и повзрослеет, наконец.
И вот он сидит в больничном коридоре и взрослеет. Как будто его сквозь машину времени протаскивают. Будь у него волосы, они бы седели на глазах. Танака крепкий, Танака бы пережил, ударь по нему реальность хоть кулаком в полную силу, хоть с ноги, хоть лбом в лицо. Но кто ж знал, что она не по нему ударит?
Суга в реанимации. Танака уже написал смски с этой фразой всем, кому мог, и дал адрес больницы. Он ещё не знал, как будет объяснять им, почему Суга, милый, осторожный, правильный Суга оказался в реанимации из-за последствий тяжёлых побоев. Танака бы сбежал от всех этих объяснений, но от Суги он сбежать не может. Потому и сидит, согнувшись в три погибели и сжимая голову руками. Пожилая медсестра, проходя мимо, гладит его по плечу и спрашивает, не нужно ли чего. Видимо, у Танаки, как всегда, слишком страшное лицо, потому что ему даже не приходится отвечать — она сама отшатывается и, шаркая ногами в мягких тапках, обходит его по широкой дуге.
Он хотел ответить, что ему бы не помешал стакан воды. Сам он до кулера не дойдёт.
- Мудак, - бормочет он, - ну ты мудак, Танака, урод, мразь, недоделок, имбецил...
Ещё раз — ладно бы он сам был бит за то, что по глупости ввязался в незаконное строительство. На нём всё заживает, как на собаке, он однажды сломанную ногу за неделю залечил. Почему это всё — перелом рёбер, вспоминается монотонный голос врача, множественные гематомы, перелом тазобедренного сустава, смещение позвоночного диска, переломы пальцев, сотрясение мозга, что там ещё — досталось Суге?
Просто потому, что он держал Сугу за руку, входя на стройку? Они же не в каменном веке живут, чтобы бить человека только за то, с кем он спит. Танака скрипит зубами, потому что его самого уже били за Сугу. Когда он ушёл из банды на первом курсе колледжа, потому что Суга его попросил.
И ещё раз — когда он был первогодкой, а на Сугу, его драгоценного (второго после Кьоко) семпая, насели выпускники. Танака тогда ещё не знал, что Суга, во-первых, прекрасно понимает, что выглядит лёгкой мишенью, а во-вторых, обожает удивлять тех, кто его недооценивает. Танака просто подошёл к ближайшему третьегодке со спины, взял за плечо и вполне благожелательно заглянул в глаза. Дальше они с Сугой отбивались на пару, а потом тот добавил ко всему, что Танака успел огрести в драке, свою затрещину: не лезь, мол, куда не просят! Но поблагодарил. И улыбнулся. Танака был озадачен, смятён, смущён и польщён одновременно, и это было больше, чем его простая душа могла вынести.
Прямо сейчас его разрывает от бешенства, горя, злости на себя, страха за Сугу — опять слишком много всего, и опять Суга тому виной.
Когда он придёт в себя, Танака будет орать на него часа четыре. Суга привык к тому, что иногда Танаке просто надо поорать. Да. Он сможет с этим справиться. Суга всё сможет.
Сестра снова трогает его за плечо. В руке у неё пластиковый стаканчик с водой.
- Благодарю вас, - хрипит Танака.
- Держись, милый, - кивает она. Милым его не называли лет с четырёх. Даже Суга обычно просто зовёт его по имени, зачем им финтифлюшки и ласковые прозвища, и так ведь всё понятно.
Танака пытается вспомнить, когда это ему всё стало понятно. Точно не в школе, хотя, как потом признался Даичи (и Ноя, и Асахи, и даже Хината, святые небеса), Танаке надо было очень постараться, чтобы не заметить, как Суга на него смотрел. Особенно в последний свой год. Что ж, выходит, Танака был старательным парнем.
Он ищет в памяти момент, когда понял про себя и Сугу, и ему начинает казаться, что этот момент — сейчас, или что его никогда и не было. Даичи, спасительный якорь для его разума, появляется в конце коридора и в три прыжка оказывается с ним рядом.
- Что случилось? - спрашивает он, быстро пожимая Танаке руку, обнимая за плечи, не зная, что делать.
- Я мудак, - честно говорит Танака. - Это всё моя вина.

Ямацукки, "собирать в дорогу", космоау

Ямацукки, "собирать в дорогу",
Космоау, 720 слов, PG
Ямагучи обвязывается верёвкой поверх комбеза. Цукишима проверяет узел, морщится и укрепляет его парой петель. Его забота вызывает у Ямагучи благодарную улыбку. На карабины, висящие у него на поясе, они вместе цепляют переговорное устройство, фонарь, запасную пару перчаток и, наконец, самое главное - приборы.
- Слушай, - Цукишима вертит в руке камеру, не спеша передавать её Ямагучи. - Может, всё-таки я пойду?
- Цукки, не хами, - безапелляционно заявляет Ямагучи, - я выиграл по жребию. И потом, когда мы выйдем из гиперпрыжка, давление подскочит. Тебе, с твоим сердцем, в этот момент лучше вообще лежать.
- Не помню, чтобы я когда-то лежал после гиперпрыжка. И чтобы ты становился бортовым доктором.
- Зато я помню, как тебя в позапрошлом рейсе повело, когда мы резко выскочили...
- Ты даже не знаешь, что там, - Цукишима кивает в сторону вертикальной шахты. Шахта ведёт в трюм, используется раз в десяток рейсов для дополнительной вентиляции или для поднятия грузов. И с ней что-то не так. Все системы самопроверки корабля заходятся в тревожных сигналах, когда сканирование доходит до этой шахты.
- Ты тоже не знаешь.
Ямагучи отбирает у него камеру и пытается прицепить её к поясу. Он уже в рабочих перчатках, и сложный замок карабина никак не поддаётся его усилиям.
В шахте ему не надо будет снимать камеру с пояса. Достаточно будет просто потянуть её вверх, и эластичная лента растянется. У Ямагучи нет проблем со сноровкой или опытом. Они с Цукишимой работают техниками на корабле уже больше пяти лет, и в уходе за механизмами и оборудованием всё, что умеет один, умеет и другой. Если Цукишима в чём-то круче, так это в софте и вопросах защиты систем пилотирования от взлома. Но Ямагучи и не претендует на первенство. Они в любом случае всё делают вместе.
- Наверное, мне просто любопытно, - говорит Цукишима, цепляя ему камеру. - Ты-то всё узнаешь первым.
- Ты же знаешь, что я тут же тебе всё растреплю, - Ямагучи треплет его по щеке: за честное признание в своих чувствах сдержанный Цукки заслуживает поощрения.
Похоже, он правда беспокоится. Ямагучи прислушивается к себе. Его интуиция, обычно предупреждающая его о близких проблемах, молчит. Может быть, Цукки просто захандрил под конец долгого полёта? Словно в подтверждение мыслям Ямагучи, он вздыхает:
- Мы слишком долго летим. Высохли и стали бледными, как медузы без воды. И твои веснушки почти растворились.
- Ты же знаешь, в отпуске я покроюсь ими раньше, чем ты успеешь моргнуть, - Ямагучи улыбается ему и быстро подаётся вперёд, звеня всем, что навешано на его поясе. Он быстро целует Цукки в щёку — кожа и впрямь сухая, как бумага, - и лихо, спиной вперёд, сам себя напугав, прыгает в шахту.
- Осторожно! - несётся ему вслед нервный вопль. Ямагучи достаёт переговорник, включает, дожидается, пока Цукки тоже подключится:
- Люблю, когда ты кричишь.
- Замолчи.
- А то ты закричишь на меня снова?
- Да. Только вытащу сначала.
- Заманчиво, - вздыхает Ямагучи.
Его почти свободное, если забыть о верёвке, падение постепенно замедляется. Он включает оба фонаря — налобный и поясной — и поворачивается по кругу, осматриваясь.
- Что там? - скребётся из переговорника голос Цукки.
- Пока ничего. Давай чуть ниже.
Так продолжается с полчаса. Ямагучи опускается на несколько метров, внимательно осматривает стены, делает пару снимков и просит Цукки вытравить верёвку ещё немного.
- Скоро конец шахты. Чувствуешь, как снизу тянет холодом?
Ямагучи стягивает перчатку и пробует ладонью воздух ниже себя.
- Вообще-то нет, - заключает он. - Температура такая же, как наверху. Спустишь меня ещё немного?
Цукки подчиняется.
- Как теперь?
- Так же. И на стенах, - Ямагучи озирается, но уже не так пристально. Однообразное мелькание стен бесконечного колодца притупит внимательность даже самого острого глаза. - Хотя стой. Кажется, это пятно я уже видел.
- Не понял тебя.
- Я видел вот это пятно в форме кошки несколько минут назад. Ты точно сейчас опустил меня, а не поднял?
- Я похож на идиота?
- Не знаю, я же тебя сейчас не вижу. Но насколько помню, не похож.
Продолжая болтать, Ямагучи делает снимок пятна и прокручивает отснятое на несколько кадров назад, чтобы проверить.
- Проверил по камере, - отчитывается он. - Действительно, у меня два одинаковых пятна.
Цукишима молчит слишком долго, чтобы Ямагучи счёл его просто глубоко задумавшимся.
- Цукки? Приём? Где ты там?
- Приём, - отвечают ему, и Ямагучи выдыхает. По его артериям бежит адреналин пополам с кровью. - Я здесь. Только я не Цукки.

@темы: осторожно: злой слэш, Haikyuu, фанфикшн

---

Знаете, я просто смотрю на свою жизнь и на теледрамы. На свою жизнь и на теледрамы. И не вижу особой разницы. Будь я персонажем, зрители при каждом моём появлении зевали бы от скуки. Зато сценаристы оторвались бы на мне за все свои детские травмы. Сексуальные скандалы, милые моменты, превозмогания и эпическая музыка прилагались бы.
Всё опять очень плохо, и на этот раз я совсем ничего не надумала. Всё плохое происходит вне моей головы. В моей голове просто муть, горе и последствия недосыпа. Пойду устранять.

@темы: даерь, а это, дети, называется "пиздец", убиться

---

Pity, take pity on me...

... Because I'm not the man that I should be (c)

Ладно, я не буду омрачать это торжественное событие своим нытьём. Я НАПИСАЛА МАКСИ. ПО ВОЛЕЙБОЛИСТАМ. И ЭТО КРОССОВЕР. А ДЖАС ПО НЕМУ НАРИСОВАЛ, И Я ДО СИХ ПОР НЕ МОГУ ЕГО ПРОСТИТЬ.

ВОТ ЯМАЦУККИ, КОТОРЫХ НАРИСОВАЛ ДЖАС

вот

А ВОТ БОКУАКИ, КОТОРЫХ НАРИСОВАЛ ДЖАС

вот-вот

А вот моё сердце, которое рвёт на сотню кусочков пидрила красавец  Deer lord с:

Название: Кристаллизация
Фандомы: Haikyuu!! + Steven Universe это как #всегеи, только #всекамни
Жанр: драма? экшн?
Рейтинг: ПГ
Персонажи: Цукишима, Ямагучи, Акааши, Бокуто, Кенма, Куроо, Кагеяма, Хината, Тендо, Сугавара, Даичи. Фоном или упоминаются Ойкава, Иваизуми, Ячи, Кьоко, Ушиджима, Семи.
Слов: ~22000
Предупреждения:
- популярные пейринги;
- смерть персонажа (и даже двух);
- скачущие POV (в основном, Цукишима-центрик, но кое-где повествование ведётся от лица Ямагучи, Куроо или Акааши);
- издевательство над каноном Steven Universe, потому что я старый солдат и не знаю слова "матчасть";
- драматические фаноны во все поля.
Дисклеймер: все права на характеры принадлежат их создателям. Естественно.
Скачать текст целиком можно здесь.

окаменеть

Глава 1. Семьдесят тысяч новостей

"Дата записи... Отчёт для Высших Властей Родного Мира, отправитель - хризолит Цукишима, место отправления - планета Земля.
Докладываю о том, что моё восстановление после чрезвычайной ситуации завершилось одни земные сутки назад. Как Власти, вероятно, знают из более ранних отчётов, при крушении земной исследовательской базы семьдесят земных тысячелетий назад мой камень был серьёзно повреждён. Всё это время мои функции руководителя миссии по исследованию земных условий выполнял мой личный ассистент-жемчуг. После крушения часть научного оборудования базы пришла в негодность. Судя по его нынешнему состоянию, кто-то занимался его ремонтом и техподдержкой в моё отсутствие. На базе не должно было быть других технических специалистов, кроме меня. Это неожиданная, но хорошая новость. О других новостях - в частности, о готовности планеты к преобразованию - я сообщу позднее, после анализа данных с оборудования.
В настоящее время основной проблемой миссии на Земле является местный условно разумный вид - так называемые люди. На данный момент я не обладаю полной информацией об их значении для цивилизации самоцветов. Полагаю, что команда, которая собралась на базе в моё отсутствие, сильно переоценивает перспективы от контакта с молодым и неустойчивым видом. Возможно, в результате длительного контакта с людьми команда встала на путь интеллектуальной деградации.
В ближайшие дни я постараюсь разобраться с проблемой людей и, если планета готова, запущу процесс создания Кластера.
Хризолит Цукишима, конец отчёта".
Текст, который он начитал в передатчик, звучал солидно и разумно. Цукишима всю свою карьеру выстроил на таких вот продуманных, добротных отчётах. Успех его научной работы принёс ему невиданные для хризолита почести, вроде слуги-жемчуга, самостоятельной миссии на новую планету и личного канала связи с Высшими Властями. В процессе Цукишима вывел одну простую истину: Высшие Власти плевать хотели на то, какой бардак творился в процессе работы. Их волновали только регулярные полные отчёты и результат, оправдывавший их ожидания. Цукишима всегда, от начала своего служения и до катастрофы, заботился и о том, и о другом.
Однако правда отличалась от отчёта, как лесной пожар - от лабораторной горелки.
Катастрофа выключила Цукишиму из жизни на семьдесят тысяч лет. И пускай земное время шло гораздо быстрее, чем время Родного Мира, сейчас он всё равно чувствовал себя древним, растерянным и растерявшим в процессе восстановления половину рассудка.
Даже его жемчуг, надёжный и проверенный, как хороший инструмент, теперь был для Цукишимы полным незнакомцем.
Период восстановления для Цукишимы был просто очень долгим болезненным сном. В смутных сновидениях он телепортировался куда-то, сражался и проигрывал, висел в невесомости, заполненной болью и чувством бессилия, падал в темноту и снова оказывался на сером свету.
Для всех вокруг - даже для его слуги - этот бесполезный период был огромным куском жизни.
За это время целая планета успела стать обитаемой. У нового вида были свои особенности, своя история, свои планы на использование Земли. Насколько Цукишима знал, эти планы не сходились с планами Высших Властей, которым он обязан был служить.
Впервые в своей жизни он, отличный техник и опытный исследователь планет, ничего не понимал в происходящем. Всё время после пробуждения Цукишима тратил силы только на то, чтобы как можно быстрей уложить в голове всё, что пропустил.
Голова трещала.
*
А за сутки до этого Ямагучи, пролетев по коридору, тормозит у двери комнаты Цукишимы, упирается в неё дрожащей ладонью и не сразу решается постучать. Эта дверь была заперта так долго, что, когда Цукки изнутри отпирает её щелчком пальцев, свежий воздух из внешних коридоров врывается внутрь с хлопком, как при разгерметизации. Но Цукки, застывший у монитора в дальнем углу комнаты, на звук даже не оборачивается.
Ямагучи не видел его так долго, что сейчас ему кажется, будто они встретились впервые. Он смутно помнит их настоящую первую встречу. И день перед катастрофой, после которой Цукки потерял физическую форму на семьдесят тысяч лет. И дни после этого. Всё это сейчас расплывается в его голове, как сон, становясь неважным, потому что Цукки вернулся.
Он вваливается в помещение, чувствуя, что ноги едва его слушаются, ковыляет через всю комнату к Цукишиме и замирает у него за спиной, тяжело дыша.
Ямагучи не знает, что сказать. Все фразы, которые были у него заготовлены для этого момента, он растерял где-то по дороге.
*
- Семьдесят тысяч лет, - сказал Цукишима, медленно листая логи. - Давно не виделись, жемчуг.
Он обернулся, когда Ямагучи коснулся его плеча. Под его взглядом тот отдёрнул руку, как от горячего.
Цукишима окинул его взглядом и вдруг понял, что едва узнаёт. Изначально стандартный облик слуги-жемчуга изменился за то (огромное, невероятное) время, что тот провёл на Земле без хозяина. Его внешний покров из ярко-зелёного, как у Цукишимы, стал бледно-голубым, волосы потемнели. Теперь почти всё его тело было покрыто одеждой - наверное, на Земле уже не было так жарко, как раньше. Его одеяние и знак принадлежности на шее выделялись в бесцветном пространстве комнаты яркими пятнами.
Но сильнее всего, насколько Цукишима мог судить, у жемчуга изменилось выражение лица. За все эти тысячи лет его взгляд словно бы выкристаллизовался, потемнел, стал твёрже и серьёзней. Подбородок заострился, губы сжались в тонкую линию. Всё, что было в Ямагучи мягкого, осталось только в памяти Цукишимы.
Ямагучи смотрел на него со странной смесью узнавания, обожания и тревоги. Цукишима привык видеть, что Ямагучи влюблён в него до беспамятства. Но на этом новом лице даже обожание выглядело непривычно. Никогда раньше Ямагучи не смотрел на него так.
Впрочем, они же и не были в такой ситуации раньше, подумал Цукишима. И спросил:
- Как ты тут был без меня?
Жемчуг всегда остаётся жемчугом. Простой вопрос, требовавший, по мнению Цукишимы, простого же информативного ответа, в Ямагучи будто пробил какой-то заслон. С воплем, похожим на рыдание, он бросился Цукишиме на шею.
Эмоциональность жемчужин была миром, в котором Цукишима мало что понимал и ещё меньше хотел понимать. Всё же он не отстранился и удержал Ямагучи в воздухе. На ощупь тот был таким же худым и лёгким, как раньше. Цукишима был благодарен уже за то, что Ямагучи не рыдал вслух, а просто сжимал его шею, уткнувшись в плечо лбом и дрожа всем телом.
- Мне тяжело, - сообщил Цукишима, ставя его на пол. Он не пытался высвободиться - Ямагучи сам отпустил его шею и сделал шаг назад.
- Прости, Цукки, я не...
- Цукки?
Ямагучи хлопнул себя по губам.
- Господин. Я хотел сказать "господин". Я оговорился. Столько лет прошло. Кое-кто из новой команды базы называл тебя так, и я привык.
- Новая команда базы?
- Я вызвал подмогу, когда люди начали строить города, потому что не знал, как с ними быть.
- Люди? - Цукишима почувствовал, что его голос не может передать ещё больше непонимания.
Ямагучи открыл было рот, чтобы сказать ещё одну непонятную фразу, но передумал. Монитор за спиной Цукишимы привлёк его внимание. Он бесцеремонно схватил хозяина за руку (чего тоже никогда раньше не делал) и повлёк к месту для сидения на полу возле монитора:
- Давай просто посмотрим мои ключевые отчёты для Родного Мира. Это будет быстрее, чем если я начну объяснять всё с самого начала.
- Твои отчёты? - машинально повторил Цукишима.
Он только что очнулся и успел понять только то, что прошло семьдесят тысяч лет и что они всё ещё на Земле. В его картине мира разверзлась трещина, и прямо сейчас он пытался ощупать её края и прикинуть ширину. Беспомощность, которую он чувствовал, не имела ничего общего с дурнотной слабостью периода восстановления. Сейчас он как будто вслепую двигался внутри интерфейса новой системы, о которой ничего не знал, но которую должен был взломать.
Поэтому он опустился на пол рядом с Ямагучи и покорно ждал, пока тот загружал архив отчётов.
- И да, к вопросу о том, как я тут был без тебя, - сказал Ямагучи перед тем, как включить первую запись. - Пока не появились остальные, я чуть не сошёл с ума.
Цукишима не знал, как на это отвечать. Поэтому решил не отвечать вовсе.
*
- Значит, кроме нас, на базе находятся четверо самоцветов.
- Не совсем так. Насколько я знаю, на базе сейчас только Бокуто и Акааши. Кенма и Хината отправились к людям, но мы держим с ними связь. Они могут вернуться в течение пары часов.
Цукишима медленно кивнул. Он пытался соотнести имена с самоцветами, о которых узнал из отчётов Ямагучи.
Итак, Кенма был кошачьим глазом равного ранга с ним самим.
Янтарь Хината был пилотом корабля, на котором они прилетели.
Кварц Бокуто и сапфир Акааши участвовали в миссии как боевая связка. Однако в одном из отчётов Ямагучи говорил, что при входе в земную атмосферу на корабле возникла чрезвычайная ситуация, слияние распалось, когда ни Бокуто, ни Акааши не были к этому готовы, и сапфир получил серьёзную травму.
- Кто принял на себя управление миссией?
Ямагучи замялся.
- Формально нами руководит Кенма, - неохотно сказал он. - Но на самом деле, у нас что-то вроде демократии.
- Что такое демократия? - спросил Цукишима. За последний час ему слишком много раз пришлось столкнуться с тем, что он не понимает собственного ассистента, и это раздражало.
- Форма власти у людей, основанная на коллективном принятии решений с равными правами для всех участников.
Цукишима обдумал ответ.
- Но это же нерационально, - протянул он. - Разве могут у всех быть равные права? Как можно считать мой голос равным твоему, например?
Ямагучи пожал плечами.
- Мы увидели эту форму управления у людей и решили попробовать в качестве эксперимента. В малой группе, вроде нашей, это работает лучше кастовой системы. А насчёт равенства наших голосов... - он устало потёр лоб и умолк, так и не закончив фразу.
Цукишима воспользовался паузой, чтобы с головой зарыться в данные. Он чувствовал себя уже гораздо уверенней, чем час назад, скользя пальцами по монитору и читая показания приборов, сканирующих земные атмо-, гео- и литосферу. Его мозг чётко фиксировал изменения в составе воздуха, почвы и воды, в климате, в рельефе, в флоре и фауне.
Люди были повсюду.
Их присутствие на Земле бросалось в глаза, било по ушам и пробиралось в нос, как вонь. Вид, который он помнил как полуразумных стадных животных, за семьдесят тысяч лет заполонил всю планету.
- У них есть сознание? - спросил Цукишима. Ямагучи, успевший погрузиться в какие-то свои размышления, виновато вскинулся:
- Извини, у кого?
- У хомо сапиенс, - прочёл Цукишима с экрана. - У этих, которых ты зовёшь людьми.
- Конечно, у них есть сознание, - Ямагучи как будто был оскорблён его вопросом. - И довольно развитое. Как бы иначе мы с ними общались?
- Откуда я знаю, как вы с ними общались, - рассеянно пробормотал Цукишима.
Ямагучи поёрзал, сидя на полу за его спиной. Цукишима видел его отражение в тёмной части экрана, но, погружённый в сбор информации, не успел отследить момент, когда Ямагучи снова поддался эмоциям.
- После крушения я сначала был очень занят. Когда я вытащил нас из-под ледника, мне самому пришлось долго восстанавливаться. Я очнулся почти без сил. От страха я утащил нас довольно далеко от базы, и теперь нужно было двигаться обратно одному, потому что тебя рядом не было, только камень. Я даже не знал, жив ли ты. Я тебя почти не чувствовал, но понадеялся - не зря, как оказалось... Я вернулся на базу вместе с тобой - то есть, с твоим камнем. Ледник уничтожил половину отсеков, и я долго их ремонтировал, потом устроил тебя здесь, потом пытался связаться с Родным Миром, но ничего не получалось... Я вообще не следил за тем, что творилось на Земле, не до того было. Когда я понял, что начинаю сходить с ума, я просто лёг в гибернацию, как мы с тобой делали до этого, и не задал конечного срока.
- И как ты проснулся? - спросил Цукишима.
Ямагучи усмехнулся.
- Какой-то человеческий охотник набрёл на базу и начал стучать в стену. Он думал, что нашёл яйцо гигантской птицы, а нашёл меня. Я выбрался наружу, толком не проснувшись, а он стоял там с круглыми глазами и спрашивал, что я такое, - он тихо засмеялся и потряс головой, явно прокручивая давнюю сцену перед глазами. - У меня к нему был тот же вопрос.
- Когда это было?
- Задолго до первых городов, но племена уже были - Ямагучи уставился в потолок, пытаясь вспомнить. - Скажем, двадцать тысяч лет назад?
- Долго же ты спал.
- Не дольше тебя, - брякнул Ямагучи и снова осёкся. - Прости за вольность, Цук... кхм. Но после этой встречи я уже не спал. Поселения людей разрастались, а я не знал, разрешено ли нам вступать с ними в контакт. Поэтому я перенёс базу дальше от них, в пустыню, и стал снова налаживать связь с Родным Миром. На этот раз у меня получилось, и они прислали команду по контакту.
- Зачем Высшим Властям этот контакт? Люди недалеко ушли от паразитов. Они же ничего не умеют, кроме как разрушать свою же планету, - Цукишима вывел на экран данные о степени загрязнённости почв на разных материках. Если верить этим данным, люди превращали хорошую, перспективную планету в космический мусор. Особенно успешно это удавалось им в последние двести лет. Они славно потрудились.
Ямагучи тоже смотрел на экран без удовольствия. И всё же не колебался с ответом:
- Люди живут очень мало, но очень быстро. Я видел, как быстро они учатся и хорошему, и плохому. На то, на что мы тратим тысячелетия, у них уходят века, а кое-где даже годы. Их цивилизация молодая, сильная и очень, очень интересная. Вряд ли они догонят нас в техническом развитии, но социально-психологическом плане нам уже сейчас есть чему у них поучиться.
- Чему, например? - фыркнул Цукишима. - Как выливать нефть в моря?
Ямагучи посмотрел на него снизу вверх, втянув голову в плечи, что-то неопределённо промычал сквозь сжатые губы и, пружинисто покачнувшись, поднялся.
- Об этом тебе лучше расскажут Кенма или Хината. Пойдём-ка, Цукки, сообщим всем, что ты с нами.
Цукишима выключил монитор и вслед за ним направился к выходу из комнаты.
- Не называй меня "Цукки", жемчуг.
Ямагучи остановился и оглянулся на него через плечо - тонкий, острый профиль, который язык не поворачивался назвать изящным (хотя он был таким, был, Цукишима же помнил). Он как будто принял какое-то решение и жёстко проговорил:
- Меня зовут Ямагучи, Цукки. Извини, но тебе придётся привыкать к именам.
*
В Родном Мире жемчуг не мог обратиться к кварцу или любому другому самоцвету выше себя по рангу, за исключением особых случаев (когда другой самоцвет был его хозяином, угрожал его хозяину или обращался к нему первым).
На земной базе это правило никто не соблюдал. Ямагучи, похоже, общался на равных и с янтарём Хинатой, ранг которого был невелик, и с Кенмой, которого по протоколу должен был называть господином.
Цукишима ещё мог понять, почему сам Ямагучи отступал от протокола: он слишком много времени провёл в одиночестве, так что одичание было ему простительно. Гораздо больше Цукишиму потрясло то, что остальные отвечали на поведение Ямагучи спокойно и благожелательно. Они вели себя так, будто не были кварцами, сапфирами и другими высшими самоцветами, а он - всего лишь жемчужиной.
Ямагучи говорил ему что-то о концепции равных прав для каждого, придуманной людьми. Но Цукишима не верил, что кто-то, кроме впечатлительного жемчуга, может всерьёз увлечься подобной философией.
Бокуто был первым после Ямагучи, кого Цукишима встретил на базе. Он громогласно поприветствовал его и представился по полному протоколу, назвав и имя, и тип камня: дымчатый кварц.
Во всех смыслах Бокуто был нормальным, типичным кварцем, огромным и пышущим энергией. Его камень сиял ровно посередине широкой груди, которую Бокуто горделиво выпячивал вперёд, чтобы его принадлежность к элите была очевидна для каждого. Он громко говорил и почти не слушал, что ему отвечали, много смеялся и жестикулировал, уважать чужое личное пространство даже не пытался.
В общем, Бокуто был сплошное превосходство, давление, сила. Врагу хотелось от него бежать, другу - встать к нему поближе. Рядом с такими кварцами Цукишима привык видеть крошечных тихих жемчужин или, наоборот, агрессивных рубинов, готовых ради хозяина на всё.
У Бокуто был Акааши.
Цукишима не был уверен, что их отношения владения-принадлежности выглядят именно так. Может, верно было как раз обратное, и это у Акааши был Бокуто. Но именно Акааши следовал за Бокуто везде, куда бы тот ни пошёл, а не наоборот. Он держался возле его левого плеча, чуть позади и в стороне, всегда как бы в тени.
Хотя сапфиры использовались только для планирования войн, а в самих сражениях почти никогда не участвовали, их делали крепкими ребятами. Дар предвидения был слишком ценен, чтобы помещать его в слабое тело. Поэтому хрупким Акааши не был. И всё же рядом с Бокуто он выглядел так, что хотелось попросить того поменьше размахивать руками, чтобы Акааши не сломало движением воздуха.
То, что Акааши не в порядке, было очевидно. Он выглядел так, будто весь удар внезапно разрушенного слияния пришёлся на него одного. Он был болен. Даже не знай Цукишима об этом, он понял бы с первого взгляда, потому что Акааши мерцал. Так мерцает на старом экране плохое изображение - зернистое, с рваными краями. Изредка Акааши весь шёл волнами, словно его передёргивало. Его кожа была не сапфирово-синей, а бледно-голубой, почти как у Ямагучи. Только бледность Ямагучи выдавала благородную, торжественную печаль чистого жемчуга, оставшегося без хозяина. Акааши же казался серым.
Его волосы не закрывали половину лица, как у большинства сапфиров. Цукишима удивился, увидев, что у Акааши две глазницы. Приглядевшись, он понял, что тот всё-таки одноглаз, как и подобало сапфиру. Единственный глаз Акааши был полуприкрыт, зрачок под веком расползался на всю ширину радужки и, казалось, поглощал свет. Во второй глазнице у Акааши находился камень. В хорошие дни глаз Акааши и его камень, наверное, были одного цвета; даже сейчас сапфир продолжал тускло поблёскивать. Трещина в нём была глубокой - Цукишима не представлял, как можно поддерживать физическую форму, когда камень так сильно повреждён.
Бокуто ненавязчиво представил Акааши, и Цукишима не сразу понял, что тот не может разговаривать сам. Вместо этого он посмотрел своим глазом-дырой сквозь Цукишиму, не то читая линии его ближайшего будущего, не то просто разглядывая новое лицо.
В лице Акааши ничего не изменилось, но его руки, до этого бессильно висевшие вдоль тела в складках синей робы, вдруг ожили. Он сделал шаг вперёд. Бокуто тут же протянул ему раскрытую ладонь, и Акааши, взяв её одной рукой, другой принялся чертить по коже. Он смотрел Бокуто в глаза, взгляд же кварца метался между лицом Акааши и его пальцами. Ловя каждое движение, Бокуто беззвучно шевелил губами.
- Акааши пишет на его руке, потому что сам говорить не может, а Бокуто единственный, кто ещё чувствует его прикосновения, - тихо пояснил Цукишиме Ямагучи.
- А будущее-то он видеть может? - так же тихо спросил тот. Сапфир, не умеющий читать будущее, не был бы нужен даже самому себе. Милосердней было бы добить его, чтобы не мучился.
Ямагучи покосился на Цукишиму, будто прочитав его мысли, и не стал сдерживать тяжёлого вздоха. Бокуто рассеянно ответил за него:
- Ещё как может. Только на Земле с этим иногда возникают проблемы.
- То есть?
Акааши, похоже, сообщил Бокуто всё, что хотел, и вернулся на позицию у него за плечом. Бокуто не сразу отпустил его руку.
- Предсказания на Земле менее точны, потому что она очень быстро развивается во всех направлениях. Слишком много вероятностей, понимаешь? Здесь может произойти всё, что угодно, - Бокуто хохотнул. - Даже полная хрень, вроде восстановления, продлившегося семьдесят тысяч лет!
- Я не первый, кто восстанавливался так долго, - сказал Цукишима. - И прошлые случаи были вовсе не на Земле.
- Плевать, - Бокуто махнул рукой. Он явно не любил долгие споры. - Акааши увидел что-то очень важное, что касается тебя, но не стал говорить целиком. Он просил дословно передать тебе следующее: когда придёт время решать, послушай второго, а не первого. Иначе нам всем придётся туго.
Цукишима неопределённо хмыкнул и посмотрел на Акааши. Тот отвернулся, не желая отвечать на его взгляд.
На всякий случай сохранив предсказание в памяти, чтобы, "когда придёт время решать", оно само всплыло у него в голове, Цукишима обратился к Бокуто:
- Это всё? Мне показалось, он говорил с тобой довольно долго.
- Остальное было личное, - сказал Бокуто и самодовольно подмигнул Ямагучи. Жемчуг фыркнул, но промолчал.
А Цукишима подумал, что у кварца должны быть очень веские причины, чтобы продолжать так возиться с повреждённым сапфиром. Даже если их боевое слияние увеличивало его силы вдесятеро - Бокуто просто не производил впечатление самоцвета, способного думать о чём-то или ком-то, кроме себя самого.
И всё же, он явно держал Акааши под своей защитой.
Цукишима решил подробней расспросить о них Ямагучи, когда представится возможность.
Из общего зала, где они встретились впервые, все четверо направились в комнату связи. Нужно было вызвать на базу остальных членов "команды", как они себя называли.
- Где Кенма, я знаю, а вот где носит Хинату? - спросил Бокуто, пока они друг за другом двигались по служебному коридору. Коридор был настолько узким, что два самоцвета могли бы пройти по нему в ряд только боком, либо прижавшись один к другому. Цукишима шёл последним, удивляясь странной для самоцветов планировке. В их распоряжении была вся планета, к чему такая экономия пространства?
Ямагучи, возглавлявший процессию, пожал плечами:
- Вызовем его и узнаем. В последний раз он собирался облететь Антарктиду по периметру и посмотреть, насколько уменьшились ледники.
- Зачем? - поинтересовался Цукишима.
- Потому что это весело? - неуверенно отозвался Ямагучи. - Никто здесь не понимает мотивов Хинаты. Но когда он при деле, всем хорошо. На базе дел не так уж много, вот он и ищет себе развлечения снаружи.
- Помнишь, как он доразвлекался до костров инквизиции? - Бокуто расхохотался. - Так перепугался, что решил, будто может взаправду сгореть. Пришлось Кенме являться ему на помощь в полной боевой форме и проводить слияние на глазах у людей!
- Я гораздо лучше помню, как вы с ним изображали бродячих циркачей, - сказал Ямагучи. - Потом ваши вороны летали и гадили по всей базе.
- Трюк с воронами придумал Хината.
- Зато ты придумал все остальные.
- Ты сказал, что знаешь, где Кенма, - встрял Цукишима. Жизненная позиция Хинаты уже по одним только рассказам не внушала ему доверия. Оставалось надеяться, что лидер команды будет менее бестолковым. - И где же он?
- С Куроо, где ему ещё быть, - пожал плечами Бокуто.
- С кем?
Кварц не ответил, но загадочно усмехнулся. Ямагучи пропустил его и Акааши в комнату связи и дождался, пока через дверной проём пройдёт Цукишима. Сам он шагнул внутрь последним.
Перегруженному новыми данными, выведенному из равновесия Цукишиме показалось, что таким образом жемчуг пытается не дать ему сбежать. Но Ямагучи встал с ним рядом и коснулся плеча в попытке успокоить.
- Со временем ты привыкнешь, поверь мне, - тихо сказал он, пользуясь тем, что Бокуто подключал аппаратуру и не мог их слышать. Зато Акааши услышал. Он снова исподлобья поглядел Цукишиме в глаза и покачал головой.
Цукишима нахмурился, гадая, что это должно означать. Что Ямагучи не прав, и Цукишима никогда не привыкнет к происходящему? Или что ему и не придётся привыкать, потому что "время решать" придёт уже совсем скоро? Или он увидел в будущем Цукишимы что-то, что ему не понравилось, и хмурым взглядом выразил своё недовольство? Или его разум, как и его камень, распадается на куски, и он уже не в силах этого скрывать?
- Кенма, вижу тебя! - заорал Бокуто от пульта, заставив всех, включая Акааши, вздрогнуть. - Сегодня у нас даже есть новости!
- Не ори. Что у вас?
Цукишиме сразу понравилось спокойствие этого нового голоса. Он подошёл ближе к монитору, на котором за несколько секунд до этого появилось чёткое изображение.
- Цукишима, хризолит, - сказал он, слегка наклоняя голову. Самоцвет на экране выглядел удивлённым, но быстро пришёл в себя. Он поклонился в ответ и в полном соответствии с протоколом произнёс:
- Кенма, кошачий глаз.
В следующую секунду его потеснили, и в кадре появилось ещё одно лицо.
По цвету кожи, волос и глаз Цукишима сразу понял, что оно принадлежало не Хинате. Янтари все светились цветом своего камня, похожим на свет самой близкой к Земле звезды. У незнакомца же светлыми были только глаза, и они по цвету напоминали скорее камень Кенмы.
Но и кошачим глазом он не был. Цукишима ещё раз внимательно оглядел его. Незнакомец смотрел на него с тем же любопытством.
Вдруг Цукишима вспомнил, что, кроме Кенмы и Хинаты, самоцветов вне базы нет.
- Куроо Тецуро, - сказал незнакомец, - человек с Земли. Добро пожаловать обратно в мир живых, хризолит Цукишима! И, как у нас тут говорят, приятно познакомиться.

Глава 2. Человек с Земли

- Я прослушал твой отчёт для Бриллиантов, - сообщил Ямагучи. - Интеллектуальная деградация? Ты правда так думаешь?
Цукишима, бессмысленно крутившийся в своём кресле в зале наблюдений за геопоказателями, остановился и уставился на него:
- Кто позволил тебе слушать мои отчёты?
- Никто. Я сам захотел. Они же в открытом доступе.
Спокойствие, с которым Ямагучи это сказал, обескураживало. Моргнув, Цукишима уточнил:
- Ты что, вообще больше не будешь подчиняться моим приказаниям? Ты отказываешься быть моим жемчугом?
- Я не отказываюсь быть твоим жемчугом. Я просто прошу тебя признать моё право иметь своё мнение и самому принимать решения.
- Жемчуг не может сам принимать решения. Вы на это не запрограммированы.
Ямагучи всплеснул руками:
- Ну конечно! А что я, по-твоему, делал в течение семидесяти тысяч лет? Плакал и просил совета у людей?
- Пятьдесят из этих семидесяти тысяч лет ты спал.
- Остаются ещё двадцать. И поверь мне: я принимал достаточно решений, пока тебя не было. Да чёрт возьми, - он помотал головой, словно отгонял назойливых насекомых, - тебе и верить незачем! Ты сидишь на базе, читаешь мои отчёты, пользуешься аппаратурой, которую я проверял и обновлял всё это время, и ещё смеешь сомневаться в моей самостоятельности?
Возмущённый его неподобающим тоном, Цукишима, тем не менее, ничем не мог ответить.
Хотел он это признавать или нет, Ямагучи действительно долго управлял их миссией в одиночку. Команда Кенмы прилетела на Землю только для изучения людей; наблюдение за состоянием самой планеты в их цели не входило. Ямагучи сам собирал и систематизировал данные на протяжении многих лет. Благодаря его работе, Цукишима теперь мог бы разместить кластер в идеально выверенной точке земной коры и спланировать его развитие с учётом всех возможных факторов риска: всплесков сейсмоактивности, вспышек на Солнце, изменений климата, и так далее, и тому подобное. Ямагучи не смог бы провести эти расчёты, но в качестве специалиста техподдержки он сработал отлично.
И не только там. Ямагучи в одиночку провёл несколько переносов базы (в последний раз - на дно океана, который люди называли Тихим), вызвал и ввёл в курс ситуации команду Кенмы и сам отправлял отчёты в Родной Мир, когда Кенма был недоступен из-за Куроо.
Невозможно было поверить, что всё это сделал его собственный жемчуг, который раньше зависел от Цукишимы во всём и даже свои собственные эмоции не мог контролировать без его помощи. Но Цукишима не мог отрицать очевидного: нынешний Ямагучи был не менее квалифицирован, чем многие хризолиты. И уж точно умнее и собранней большинства кварцев.
И кем это делало его в иерархии самоцветов?
Цукишима вспомнил про жемчуг из числа ближайших придворных Жёлтого Бриллианта, не подчинявшийся приказам и на всё имевший своё мнение. Но тот жемчуг считался дефективным, забавной диковиной, не уничтоженной только по прихоти Жёлтого Бриллианта. Хотя никто никогда не смел обсуждать поведение Бриллианта вслух, его эксцентричность, порой доходившая до сумасбродства, была известна всем и каждому.
Но его жемчуг был дефективен от начала. Ямагучи же много столетий идеально служил Цукишиме, не говоря ни слова поперёк, следуя за ним во всём.
Может ли жемчуг вдруг сломаться? Да и поломка ли это вообще?
Вот о чём думал Цукишима в повисшем молчании, пока объект его размышлений не кашлянул, садясь в ближайшее кресло и опираясь локтями о колени.
- Ты так быстро ушёл после разговора с Куроо и Кенмой, что я не успел спросить, что ты обо всём этом думаешь, - сказал он. - А между тем, их история - самая большая загадка нашей миссии.
Цукишима действительно сбежал в свою комнату, как только закончился сеанс связи, и был рад, что Ямагучи за ним не последовал. Он чувствовал себя дезориентированным. Он вообще не разбирался в мире людей и с первого раза понял только одно: история Куроо выглядела необычно. Чтобы понять всю её необычность, Цукишиме пришлось зарыться в данные команды Кенмы о людях, их смертности, продолжительности их жизни и некоторых особенностях общественного строя.
Информации было много, и её даже не пытались систематизировать. Цукишима провёл большую часть последних суток, продираясь сквозь разрозненные записи о путешествиях Хинаты (положа руку на сердце, этот янтарь был полным безумцем и для научной работы не подходил), заметки Бокуто, который редко оставлял Акааши, но если уж оставлял, то только ради чего-то эпохального, и длинные, подробные дневники Кенмы.
Одним из главных преимуществ хризолитов было то, что они быстро усваивали информацию и редко что-то забывали. Теперь в голове у Цукишимы была полная каша из дат, событий и комментариев вроде "бум!", "бам!", "тр-р-рах!", украшавших записи Хинаты, но он знал, что со временем информация уложится.
Записи Кенмы подтверждали и дополняли то, что рассказал Куроо. Они помогли Цукишиме увидеть картину более полно, но она продолжала его озадачивать.
Всё началось с того, что примерно тысячу лет назад Кенма решил вступить в подготовленный контакт с людьми. До этого все контакты были случайными, как тот, о котором рассказывал Цукишиме Ямагучи. Заканчивались они тем, что выдавший своё присутствие самоцвет (чаще всего это был Хината, что Цукишиму уже совсем не удивляло) принимали за персонажа той или иной людской мифологии. После этого он мог сделать любое глупое заявление и удалиться на базу.
Но Кенме не хватало данных о человеческой анатомии и физиологии, да и информация о социокультурном строе разных сообществ людей была неполной. Кое-что могли рассказать и показать только сами люди, и ему казалось, что уровень их сознания уже достаточно высок, чтобы принять существование самоцветов. Поэтому Кенма решился.
Для первого знакомства он выбрал изолированный социум - маленькое племя, жившее в горах той части Земли, которую теперь называли Азией. Кенма явился к вождю этого племени во время охоты. По счастливому, как показалось Цукишиме, совпадению, вождь был один и ранен, и никто, кроме Кенмы, не мог его спасти. Кенма убил животное, напавшее на него, и позвал с базы Бокуто, чтобы тот вылечил его раны.
Как все кварцы, Бокуто умел не только убивать, но и лечить. Его навыков хватило, чтобы убрать рану от звериных клыков. Вождь пришёл в себя и поинтересовался, что за боги его спасли (это ещё было то время, когда люди называли богами всё, что не понимали). Тогда Кенма рассказал ему заранее подготовленную историю о самоцветах и их миссии по знакомству с людьми.
История была наивной и слишком упрощённой, но явной лжи не содержала. Конечно же, простодушный вождь мгновенно в неё поверил. Он пустил Кенму и Бокуто в свой дом, но кварц не мог надолго бросать Акааши одного, поэтому вскоре вернулся на базу.
Кенма остался. Надолго. Он участвовал в жизни племени, оказывал им услуги врача, инженера и педагога в обмен на информацию и регулярно присылал отчёты. Его даже приняли в семью вождя, проведя какой-то ритуал, о котором Кенма писал мало и очень общо, так что Цукишима подумал, что в ритуале не было ничего интересного.
В компании примитивных созданий Кенма провёл около шести десятилетий. Потом вождь умер от старости. По меркам людей того времени он прожил очень долго - наверное, Кенма сдерживал его старение, как мог. Но даже у самоцветов не было технологии, превращающей смертные белковые создания в бессмертные.
Кенма вернулся на базу в полном отчаянии и поклялся при всех, что больше шагу не сделает в мир людей. На какое-то время он избавился от физической формы. Цукишима так и не понял, зачем: в отчётах не говорилось ни о каких повреждениях, полученных Кенмой, и ни о каких сражениях, в которых он участвовал. Видимо, решил Цукишима, долгое пребывание на Земле истощило его ресурсы
Прошло два человеческих века, и Кенма всё-таки взял свою клятву назад. Он снова поднялся с базы на сушу, на этот раз в сопровождении Хинаты и Ямагучи, чтобы навестить своё племя. Оно жило на том же месте, хотя за двести лет существенно разрослось и обзавелось множеством соседей.
Дальнейшие события были описаны в одном из неотправленных отчётов Ямагучи. Цукишима помнил его наизусть.
"Мы прибыли в деревню вскоре после полудня. Хината, который впервые был в горах, орал от восторга так, что эхо его голоса расходилось на несколько километров вокруг. Я тоже был рад, что своими глазами вижу горы. Их снежные шапки искрились под солнцем, кривые деревья цеплялись за склоны. Земля - красивая планета. Мы к такому не привыкли.
Кенма ничего не говорил, но я видел, что его тоска немного рассеялась при виде знакомых мест. Хината посадил планетолёт невдалеке от деревни, на видном месте, чтобы жители сразу нас заметили. Кенма не был уверен, что за двести лет они не забыли того, что он им о нас рассказывал. По его словам, память людей работает избирательно и видоизменяет события самым причудливым образом. Но жители деревни не были напуганы нашим прилётом. Они как будто ждали, что мы вернёмся.
Кто-то сказал, что вождь будет счастлив видеть нас. Кенма попросил позвать его, и это было сделано.
По меркам самоцветов и по меркам себя самого, Кенма повёл себя странно, когда увидел вождя. Насколько я знал из его отчётов, у людей этого племени тоже не было в обычае с криком бросаться на незнакомого человека, едва его увидев, и хватать его обеими руками. Но вождь принял дикое поведение Кенмы, как должное. Он поднял его над землёй и засмеялся.
Он сказал, что Кенма не очень-то торопился. Тот ответил, что если бы знал, то прилетел бы давным-давно. Они ещё много чего говорили, а люди вокруг смеялись с ними вместе и хлопали в ладоши, как будто начался большой праздник.
Мы с Хинатой стояли посреди толпы и переглядывались, мало что понимая.
Когда Кенма немного пришёл в себя, он представил нас вождю, крепко держа его за руку. Внешность и имя вождя были такими же, как у человека, в чьей семье Кенма жил два с лишним человеческих века назад. И он тоже прекрасно помнил и Кенму, и их долгую дружбу.
Мы вернулись на базу, озадаченные. Хината, впрочем, быстро перестал ломать голову над тем, как мог один и тот же человек родиться снова спустя много лет после своей смерти. В мире самоцветов такого никогда не происходило. В мире людей некоторые верили, что это возможно, но жители племени к ним не относились.
Однако Куроо - именно такой человек.
Кенма снова остался в племени. Напоследок он пообещал нам, что постарается во всём разобраться и упомянул какие-то эксперименты, которые они проводили с Куроо - с "прошлым" Куроо - и которые могли привести к тому, что случилось.
Он был возбуждён и очень счастлив. За двести лет я впервые чувствовал, что могу не беспокоиться за него.
Жемчуг Ямагучи, конец отчёта".
С тех пор прошло ещё восемь столетий. Куроо трижды умирал и снова рождался, так что сейчас шла его пятая жизнь. Теперь Куроо жил в большом городе на одном из азиатских островов, омываемых Тихим океаном. Он больше не мог стать вождём: общественный строй людей сильно изменился, и сообщества стали слишком большими, чтобы можно было передавать власть в них по наследству. Хотя, как понял Цукишима, кое-где эта традиция ещё сохранялась.
Куроо проходил обучение, чтобы стать специалистом в области человеческих законов и прав. Кенма жил с ним вместе с тех пор, как Куроо исполнилось шестнадцать лет.
Он по-прежнему присылал отчёты о своих наблюдениях за людьми, и Цукишима дал себе обещание когда-нибудь посмотреть их подробно. Особенно ему было интересно всё, что касалось строения человеческого тела. Незнакомый механизм интриговал. Цукишиме нужны были детали и технические параметры.
Он сообразил, что Ямагучи всё ещё пристально смотрит на него в ожидании ответа, и кашлянул.
- А что... что думаешь ты?
Глаза Ямагучи распахнулись, на щеках появился румянец. Это означало, что он удивлён и рад. Но чему? Ямагучи знал о людях и Земле больше Цукишимы, и его выводы могли быть более обоснованными. Кроме того, он же сам сказал, что Цукишима должен принимать его право на собственное мнение.
- Я думаю, - начал Ямагучи, справившись с удивлением, - что эксперименты Кенмы как-то повлияли на строение организма Куроо. Но как именно, пока нельзя сказать.
- Что это были за эксперименты?
- Они пробовали слиться.
- О, - короткое объяснение было гораздо более шокирующим, чем всё, что Цукишима слышал до этого. Ни разу на его памяти самоцвет не пытался слиться с особью другого вида, тем более - с белковым организмом. - И у них получилось?
- Не сразу. Но в прошлое рождение Куроо, когда его страна воевала, Акааши предупредил Кенму, что Японию вскоре атакуют новейшим человеческим оружием. Куроо бы не пережил этой атаки, а Кенма не был готов снова его ждать. Поэтому он слился с ним и привёл сюда. Так как шла война, планетолёт Хинаты могли принять за вражескую технику и подбить, поэтому они добирались самостоятельно, вплавь.
- И как выглядело их слияние? Ты видел? - Цукишима даже подался вперёд. Слияние неорганики и органики в его голове было чудом, невозможным ни в одном мире.
Похоже, Бокуто был прав. На Земле действительно могло произойти всё что угодно.
- Видел, но недолго. Это было странное зрелище, - Ямагучи фыркнул. - Сейчас они уже лучше подстроились друг под друга и могут держаться вместе довольно долго, но тогда распались сразу же, как только прибыли на базу. Куроо был в шоке от того, что смог дышать под водой столько часов и опуститься на глубину в шесть километров. Кенма порядком вымотался, потому что поддерживал слияние за двоих: Куроо не знал, как оно работает, и постоянно пытался высвободиться.
- Я хотел бы увидеть это слияние, - протянул Цукишима. - Это же прорыв для всего нашего вида.
Его интерес был сугубо научным. Если Кенме удалось то, чего никто до него не делал, то почему он не отразил этого в отчётах? Или Цукишима просто ещё не добрался до тех отчётов, где Кенма рассказывал о слияниях?
- А ты не хочешь слетать туда? - осторожно спросил Ямагучи.
- Куда?
- Наверх. На Землю.
Цукишима склонил голову набок, оценивая предложение.
- Мы позовём неуловимого Хинату, чтобы он нас отвёз?
- Зачем? - Ямагучи непонимающе нахмурился. - Я сам тебя отвезу.

Глава 3. Куда все эти люди идут

Ямагучи сажает планетолёт в пригороде Токио, в заброшенном здании, которое они с Кенмой уже давно используют как временную стоянку на пути к людям. Передвигаться по городу людей на инопланетном транспорте - глупая затея. Им пришлось привыкнуть к человеческим способам передвижения.
- Мы уже на месте? - спрашивает Цукки, когда они спускаются из планетолёта на землю. Всю дорогу от базы сюда он молчал - наверняка оценивал навыки Ямагучи в управлении планетолётом. Что ж, тут было не к чему придраться: Ямагучи практиковался в полётах над планетой веками. Одно время это было его любимым занятием и единственным, что позволяло не сходить с ума.
- Нет. Мы ещё даже не в Токио.
- "Токио"? - Как обычно, Цукки недовольно кривится при столкновении с непонятным словом. Ямагучи не может сдержать улыбку:
- Так люди называют этот город. Это столица, то есть главный город на острове. Он довольно большой, так что нам ещё около часа придётся ехать по нему.
- Ехать на чём? Мы же оставляем планетолёт здесь.
Ямагучи чувствует, как в груди растёт напряжение. Ему нелегко привыкнуть к тому, что, спустя тысячелетия полной самостоятельности, он снова должен отчитываться о каждом своём действии. Было легко оставаться свободным, пока никто его свободы не ограничивал, но теперь Цукки снова здесь и во всём своём прежнем величии, и его не волнует, что происходило с Ямагучи за время его восстановления.
Неважно. Ямагучи не собирается превращаться обратно в безотказного слугу. Неподчинение Цукишиме до сих пор заставляет его терять почву под ногами и чувствовать вину на каком-то клеточном уровне, но теперь он может это вынести.
Пожалуй, ему это даже нравится.
- Ты всё равно не разбираешься в человеческих видах транспорта, - говорит он. - К чему спрашивать?
Несколько секунд Цукки смотрит на него так, что Ямагучи ждёт: вот сейчас он прикажет ему рассказать всё о человеческом транспорте от колеса и до космических кораблей, а потом молчать и не говорить ни слова до конца тысячелетия.
Что ж, Ямагучи примет это и будет знать, что сам спровоцировал.
Он наблюдает за тем, как меняется лицо Цукки.
- Ты прав, я ничего об этом не знаю, - без особого желания признаёт тот.
- Да, - у Ямагучи немного кружится голова, но он решает закрепить успех. - Поэтому, пожалуйста, не отставай от меня, пока мы не дойдём до дома Куроо. И не делай глупостей.
- Я никогда не делаю глупостей. Я же хризолит.
- Я бы хотел сказать, что в мире людей это тебе поможет, - говорит Ямагучи. - Но увы, Цукки, им плевать.
По пустым в это время дня улицам пригорода они добираются до станции метро. Цукки не шарахается от людей и машин, не задаёт вопросов обо всём, что видит, не выглядит шокированным - в общем, ведёт себя именно так, как Ямагучи от него ожидал. Любое другое поведение не отвечало бы высоким ожиданиям хризолита от себя самого.
Удивление Цукки от встречи с новым миром выдают лишь частые, но короткие остановки, которые он делает, чтобы на встроенную в очки камеру сделать голо-снимки всего, что видит. Ямагучи знает: запечатлив всё незнакомое и поразительное, Цукки потом будет сидеть в своей комнате до тех пор, пока не разберётся, что изображено на каждом снимке.
- Ты можешь задавать вопросы мне, если хочешь, - тихо, чтобы не потревожить других пассажиров, предлагает он Цукки в вагоне метро. Тот игнорирует предложение и ещё половину станции вертится на сидении, снимая сидящих напротив и стоящих в проходах людей, виды города за окном, светильники, вентиляционные решётки, схему линий токийского метрополитена на стене вагона, рекламный флаер под ней.
Маленькая человеческая девочка, сидящая через проход от них, смотрит на него во все глаза поверх книжки. Ямагучи ловит её взгляд и подмигивает. Девочка подаётся в его сторону и спрашивает громким шёпотом:
- Вы косплееры, братик? Или настоящие?
- Самые настоящие косплееры, - доверительно говорит Ямагучи. Это слово ему знакомо - он же не впервые в Токио. Девочка хмурится и сразу теряет к ним всякий интерес. Зато Цукки снова смотрит на него с раздражением хризолита, не понимающего, что происходит:
- Кто такие косплееры?
- Этот вопрос лучше переадресовать Куроо, - отвечает Ямагучи.
- Почему?
- Он больше знает о человеческих развлечениях, чем я.
Цукишима кивает. Можно не сомневаться: сегодня Куроо придётся рассказать о косплеерах всё, что ему известно.
- Нам ещё долго ехать?
- Восемь станций, - говорит Ямагучи, расслабленно откидываясь на спинку сидения, - потом ещё пройти несколько кварталов пешком.
- Слишком много людей, - бормочет Цукки.
- Бывает и больше.
- Насколько? Сколько вообще людей в этом... Токио?
Ямагучи припоминает данные последней переписи населения, которые Бокуто зачитывал ему, явно и беспричинно гордясь людской плодовитостью.
Но вопросы Цукки на этом не заканчиваются. Он тратит несколько минут на обработку ответа про семь миллиардов человеческих особей, а дальше вопросы следуют один за другим. К моменту, когда они выходят из метро, атака вопросами разгорается в полную силу. Иногда следующий связан с предыдущим, но гораздо чаще логика Цукки огорошивает Ямагучи своей причудливостью.
Почему все люди одинаковые?
По какому принципу они одеваются?
Как понять, кто из людей на этой улице самый главный?
Сколько людей помещается в один поезд метро?
Почему их транспорт ездит только по земле?
Как это работает?
Что такое "квартал"?
Что такое "удон"?
Что такое "автобусная экскурсия"?
Куда все эти люди идут?
Почему их движение такое хаотичное?
Что у этого человека на голове?
Ямагучи успевает вскрикнуть "Не трогай!", но остановить руку Цукки, потянувшуюся к шапке в форме динозавра на голове какого-то мальчишки, ему уже не под силу.
Не останавливаясь, Цукки примеряет шапку. С точки зрения людской эстетики, он выглядит смешно - кто-то даже снимает его на примитивную фотокамеру, - но Ямагучи не до смеха. Со скоростью молнии вырвав шапку у Цукки из рук, Ямагучи возвращает её подбежавшему владельцу и старательно извиняется за "своего друга и его странный юмор".
Парень окидывает их обоих презрительным взглядом и убегает обратно к друзьям. Шапку он нежно прижимает к груди. Провожая его взглядом, Ямагучи с удивлением ловит себя на том, что разнервничался. Это и правда странно. После участия в невероятных (невероятно идиотских) приключениях Хинаты, в редких, но метких выходках Бокуто, после своих собственных одиноких путешествий по миру людей он знает, что на Земле мог бы успешно разобраться почти с чем угодно.
Но он, конечно, ещё ни разу не разбирался с последствиями глупостей, совершённых Цукки, пока тот стоял рядом с оскорблённым видом.
Неужели в глубине души Ямагучи тоже до сих пор продолжал верить, что хризолиты не делают глупостей?
- Что такое юмор? - спрашивает Цукки, когда Ямагучи поворачивается к нему.
- Спрячь руки, пожалуйста, - ровно просит тот. - И ничего и никого не трогай, пока мы не придём к Куроо.
Естественно, Цукки не нравится его тон. Ямагучи видит это по его лицу и быстро добавляет:
- Это для твоей же безопасности.
Цукки больше ничего не говорит и не задаёт вопросов, пока они не сворачивают с большой улицы в жилой квартал.
На спортивной площадке, огороженной решёткой, несколько детей играют в мяч. Ямагучи плохо разбирается в людских играх, но помнит, что они различаются в зависимости от того, бьют по мячу руками или ногами. Эти дети бьют руками. Большего он сказать не может.
- Что они делают? - спрашивает Цукки, застыв у решётки и уставившись на площадку. Дети орут и подбадривают друг друга; мяч летает над натянутой сеткой, ударяясь то об одни руки, то о другие.
- Они играют, - объясняет Ямагучи. Его игра тоже заинтересовала. - Это ещё одно из человеческих развлечений. Куроо сможет объяснить тебе.
Один из детей шипит от боли, когда мяч бьёт его по пальцам. Ямагучи непроизвольно кривится, сочувствуя.
- Это глупо, бессмысленно и больно, - говорит Цукки. - Зачем они это делают?
- Думаю, им просто нравится, - Ямагучи наблюдает за тем, как мальчишка, тряся ушибленной рукой, убеждает товарищей, что с ним всё в порядке. Его хлопают по плечам, и игра продолжается. - Пойдём?
Цукки внимательно, не отвлекаясь даже на снимки, следит за игрой ещё пару минут.
- У них всего семьдесят лет жизни, и они тратят её на вот это.
Он пожимает плечами, и Ямагучи видит: он действительно пытается понять. Но логика камней не работает с людьми. У них есть своя. Ямагучи она, честно говоря, больше по душе.
- Пойдём, - повторяет он. - Иначе Кенма начнёт беспокоиться.

продолжение - в комментариях

@темы: осторожно: злой слэш, а это, дети, называется "пиздец", Haikyuu, фанфикшн

---

WHY U SO FINE

Накопившееся. Все эти дни я себя не контролирую, меня контролирует волейбол.

Куроо и Кенма, R, 69

Пейринг: Куроо/Кенма
Рейтинг: R
Слов: 600+
- Но я же так не увижу, как ты будешь краснеть, - досадует Куроо, когда Кенма разворачивается, сидя на нём верхом.
Он говорит это просто так, чтобы скрыть смущение. Из них двоих он должен быть тем, кто предлагает эксперименты. Это он должен провоцировать. Он должен раздевать Кенму, целовать его пальцы, вылизывать его шею и медленно и осторожно возбуждать, а Кенма должен просто держаться за него - крепко, как ребёнок на американских горках - и ловить кайф. Когда Куроо лет в тринадцать начал смутно мечтать о том, что могло бы быть у них с Кенмой, он представлял что-то такое. Он был уверен: сам Кенма не захочет проявлять инициативу в сексе, он для этого слишком хорош. И, пожалуй, слишком с другой планеты. С планеты идеальных существ, не созданных для грязи.
Как же Куроо ошибался.
Кенма нетерпеливо ёрзает на нём:
- Куроо. Твои руки должны быть у меня на бёдрах, а твой рот - на моём члене.
Его тон - приказной.
Куроо делает, как ему велят, и только тогда Кенма тоже берёт его в рот. Они впервые делают это друг другу одновременно, так что первые движения выходят неловкими. Куроо пытается сдвинуться ниже, чтобы член Кенмы не упирался ему в язык, а скользил вдоль, и берёт слишком глубоко. Кенма стонет и тоже забирает глубже. Ощущение - вибрация, жар, мягкое давление, движение вглубь - возвращается к Куроо. Его собственный стон отдаётся в Кенму.
Кенма двигает бёдрами слишком сильно, Куроо чуть не задыхается. Он не может направить Кенму при помощи слов, но находит другой способ - коротко шлёпает его по бедру, "Не делай так больше", и тут же гладит место шлепка ладонью по кругу. Кенма дёргается и негодующе мычит (член Куроо глубоко в его глотке, и тот не слышит - ощущает звук кожей), но больше не пытается сесть Куроо на лицо.
Куроо сам начинает осторожно подталкивать его, когда привыкает. Вперёд и назад, нажимая руками на бёдра, раскачивая. Кенма ловит ритм. Когда он движется назад, член Куроо почти выскальзывает у него изо рта, и Кенма быстро и сильно ведёт рукой от основания до головки и обратно вниз. Двигаясь вперёд, он снова ловит головку губами, резко заглатывает почти целиком. Пару раз он промахивается, и Куроо, чей рот в этот момент свободен, глухо фыркает под ним.
Кенме нужно меньше времени, чтобы кончить. Он двигается всё более рвано, жаркие выдохи на каждом толчке превращаются в стонущие "А-а-а". Куроо освобождает одну руку и кладёт ему на спину, ниже лопаток. Спина у Кенмы влажная и горячая. Он прогибается под ладонью Куроо, прижимаясь животом к его животу, и беспорядочно толкается в его рот, выбивая из груди остатки воздуха. Во рту у Куроо солоно и жарко, он чувствует, как член Кенмы наливается тяжестью в последний раз, и тот кончает, вибрируя всем телом.
Он ещё продолжает мурлыкать, когда доводит до оргазма Куроо. Тому тоже немного осталось. Несколько быстрых толчков сквозь напряжённые губы Кенмы, несколько движений рукой - и его выгибает. Он запрокидывает голову и кончает Кенме в рот, руки Кенмы блуждают по его бокам и бёдрам, его собственные - у Кенмы на пояснице.
Кенма глотает, вытирает рот рукой и медленно разворачивается лицом к Куроо. Тот прижимает его к себе так, что это больше похоже на борцовский захват. Целоваться после минета странно, собственный рот кажется чужим. Куроо заворожён мыслью, что сейчас они оба чувствуют это.
- Было бы удобнее, будь я девушкой, - задумчиво произносит Кенма, гладя его плечи.
- Тебе было неудобно?
- Мне было отлично. Но я же тебя чуть не придушил.
Куроо с коротким смешком убирает влажную от пота прядь волос с его лица.
- В таком случае, можешь душить меня хоть каждый день.
- Я это обдумаю, - по виду Кенмы не скажешь, шутит он или нет. Скорее всего, нет. Но Куроо не против.

Бокуто и Акааши, PG?, лёгкий постканон

Пейринг: Бокуто/Акааши
Рейтинг: G
Слов: 2400+
Они обмениваются фотографиями и ничего не значающими смс. Ни один из них не предлагает встретиться, и Акааши понимает, что это нормально. Так и должно быть. Бокуто не был бы Бокуто, если бы не увяз в своей новой жизни с головой. Он может впадать в тоску из-за ерунды, но по большому счёту ностальгия и сожаления о былом - это не про него. И то, и другое осталось Акааши, хотя в его-то жизни ничего не изменилось. Если не считать отсутствие Бокуто изменением.
В новой команде Фукуродани пару месяцев гуляла шутка: "Играть в волейбол без Бокуто - это как начать жизнь без наркотиков". Команда пережила свой период ломки. Они умели справляться с игрой в моменты, когда локомотив их капитана сходил с рельсов, и теперь просто работают в таком режиме постоянно. Акааши же стало только легче. Теперь он может играть в волейбол, а не в загадочный мир тараканов Бокуто.
Он вспоминает, как однажды Сарукуи уронил телефон на кафельное покрытие в школьном туалете и остался без связи. Несколько дней он изводил своим нытьём всех вокруг:
- Ты говоришь себе: ну ладно, зато теперь я могу не отвлекаться на этот кусок пластика и нормально учиться. Общаться с друзьями. Слушать, что говорят люди на улице. И всё так и есть. Но у тебя как будто мир разрушился. Появляется куча моментов, когда ты не знаешь, чем занять руки. Ты больше не понимаешь, что происходит в мире, и теряешь общие темы в разговорах. Ты как будто потерял кусок себя. Ходишь и думаешь: вот сейчас бы я мог позвонить кому-то... А сейчас проверял бы почту... И вроде бы ты прекрасно можешь обойтись без этого всего. Но...
- Чувак, тебе правда пора лечиться, - Бокуто хлопнул его по спине и тоном мудрого наставника заявил: - Нельзя так зависеть от вещей, которые могут сломаться.
Акааши трясёт головой: вот и ещё одно путешествие по каталогу памяти завело его в папку с названием "Бокуто Котаро". Теперь, когда Бокуто далеко, Акааши гораздо реже вспоминает про его глупые выходки, нестабильность, невозможность и всё чаще - про всё остальное. Кому как не ему знать, что Бокуто прекрасен по тысяче причин, и волейбол - только одна из них. Акааши был бы не против знать своего капитана чуть хуже. Тот был прав. Нельзя так зависеть от вещей, которые могут сломаться.
Если бы ещё Акааши мог выбирать.

Ему никто не предложит спортивной стипендии, но специальность, на которую он хочет пойти, довольно популярна. Поэтому Акааши застрял на стадии выбора между двумя или тремя вузами. В одном из них учится Бокуто. Территория университета огромна, их факультеты находятся на разных её концах, и у них есть шанс вовсе не пересекаться.
Они могут попробовать.
Это может сработать.
- Да чёрта с два это сработает, - бормочет Акааши вслух, безнадёжно разглядывая карту кампуса. Его опять притянет к Бокуто, и всё опять кончится плохо. Если он хочет учиться, а не вращаться вокруг звезды по имени Бокуто, как кусок космического мусора (не говоря уж о том, что второго испытания близостью с Бокуто его сердце может не выдержать), лучше выбрать другой университет.
Он убеждает себя, что мониторит сайт университета Бокуто просто так, ничего особенного не ища.
На странице новостей висит свежее объявление: грядут первые в учебном году спортивные игры. Все желающие могут прийти и совершенно бесплатно посмотреть на игры звёздной волейбольной команды и потрясающего клуба лёгкой атлетики. Поддержите своих фаворитов и приобщитесь к миру университетского спорта.
- Спасибо, нет, - мычит Акааши себе под нос. Ему точно не нужно приобщаться к миру университетского спорта.
Дата и время волейбольных игр застревают в его голове, и всю неделю Акааши ведёт обратный отсчёт, сам того не желая. В субботу он обнаруживает себя в автобусе, потом в поезде, потом на трибуне, с огромным картонным стаканом газировки в руке, и у него нет сил даже на то, чтобы возмутиться своей слабостью.
У Бокуто по-прежнему хороший сеттер, не хуже него (Акааши адекватно оценивает свои возможности и навыки, а ещё он знает, что посредственный сеттер с Бокуто просто не справился бы). Кажется, они пару раз против него играли. Он не даёт Бокуто простаивать и использует его чудовищную силу на полную.
Каждый раз, когда Бокуто вбивает мяч в пол, по спине Акааши от затылка вниз пробегает дрожь. Он так и не избавился от этого, хотя два года играл с Бокуто на одном поле. Когда тот впервые сделал удачный спайк с его паса, Акааши был опасно близок к тому, чтобы заорать от восторга.
Потягивая газировку в перерыве меду сетами, Акааши гадает, стал ли Бокуто менее капризным и неустойчивым после поступления. За время матча он пока ни разу не увидел, чтобы кому-то из команды приходилось его подбадривать или успокаивать. Неужели он наконец дорос до того, чтобы управлять своими приливами и отливами? Или новой команде просто наплевать на его настроения, и Бокуто приходится соответствовать?
Акааши надеется, что они в Фукуродани не слишком разбаловали Бокуто. Он сам честно пытался не, особенно поначалу, когда только вошёл в основной состав, и семпай предупредил его, что с их асом надо быть построже, чтобы не ребячился.
У Акааши два младших брата, и он умеет - уже тогда умел - выглядеть очень строгим. Но Бокуто был выше его на полторы головы и шире в плечах. Когда его пытались критиковать, он зажимал себе уши и начинал подвывать на мотив песенок с детского канала. Когда ему пытались помочь, он уходил или отшучивался. В плохие свои дни он мог всю тренировку пролежать на полу, закрыв глаза, даже если тренер стоял прямо над ним. Чтобы Бокуто стал тем, чем он был теперь, его команда прошла через ад. Естественно, после этого уже ни один из них не мог быть к нему суровым. Особенно Акааши.
Он заставляет себя досмотреть матч до конца. Видеть Бокуто легче, чем он думал. Наверное, это потому, что он присылал кучу фотографий всё это время. Гораздо тяжелей отпустить тревогу за Бокуто в новой команде. Акааши дико устаёт к концу игры, потому что переживает за каждый его бросок, как будто это ему придётся вытаскивать Бокуто из моральной ямы, если у того что-то не получится.
Он должен был уже снять с себя эту ответственность. Она никогда его не радовала. Но она была частью их отношений и сейчас бьёт по Акааши эхом всего, что было у него к Бокуто. Что есть у него к Бокуто, - уныло поправляет он сам себя, потому что.
Он сидел в тени на самом верхнем ряду и уходит после матча одним из первых. Но меры предосторожности не срабатывают, как он и боялся. Его имя звучит над холлом, как начало объявления по громкоговорителю, с той лишь разницей, что никакого громкоговорителя у Бокуто нет и в помине. Только нечеловеческая мощь лёгких, огромная улыбка, с которой он расталкивает людей, чтобы добраться до Акааши, и полотенце на плечах.
Мозг Акааши подсказывает ему бежать, но тело отказывается двигаться. Бокуто пружинисто шагает к нему, совершенно не уставший после двух победных сетов. Мокрые волосы висят вдоль лица: у него всегда была привычка после матча засовывать голову под холодную воду и потом так и ходить.
- Не ходи с мокрой головой, ты простудишься, - делает ему замечание Акааши. Он повторял это каждый раз в течение двух лет. Фраза вязнет на языке.
- Не могу поверить, что ты приехал, - Бокуто хватает его за руки, не слушая, и оглядывает всего. - Ойкава говорил, что у меня крыша поехала, но я же тебя с любого расстояния узнаю! Так и сказал ему, - его пальцы беспокойно движутся, гладят запястья Акааши через длинные рукава. - Ты ведь сидел на заднем ряду в красном секторе?
Акааши кивает.
- Почему не подошёл после игры?
- А зачем?
- Ну, - Бокуто как-то теряется, - мы же несколько месяцев не виделись. Я думал, ты хотел меня видеть.
- Я тебя увидел, - Акааши высвобождает свои руки и поправляет ремень сумки на плече. - И ты был невероятно крут, как и всегда.
Гордая ухмылка просится на лицо Бокуто, но он - Акааши впервые видит это - давит её с раздражением подростка, с которым обращаются, как с пятилеткой. Он снова хватается за Акааши - теперь кладёт руки ему на плечи, словно собирается вытрясти из него какие-то другие слова, кроме тех, что тот уже сказал.
На них оглядываются, кто-то подходит поздравить Бокуто с победой и останавливается в паре шагов.
- Пойдём отсюда, - просит Бокуто. Он мог бы потянуть Акааши за собой сразу, как раньше, но нет, он терпеливо ждёт ответа. Кивка ему достаточно.
Они выходят на улицу и, обойдя здание спортивного комплекса, оказываются на узкой аллее, ведущей в глубь кампуса.
- Я бы провёл тебя в общежитие, но мой сосед взял с меня обещание, что меня не будет в комнате до полуночи, - говорит Бокуто, искренне расстроенный. Акааши старается глядеть в сторону.
- Мне всё равно пора возвращаться.
- Ты до сих пор злишься на меня?
Голос у Бокуто грустный. Сухие листья хрустят под подошвами его игровых кроссовок. Он постепенно снижает темп, чтобы идти вровень. Акааши никогда не был фанатом быстрой ходьбы, и Бокуто, кажется, это помнит.
Год назад они часто ходили по похожей аллее из школы. Надвигались осенние соревнования, и Бокуто был сам не свой. Акааши крепко держал его за руку во время этих прогулок, да и вообще всегда, когда мог. Ему казалось, что надо как можно чаще давать Бокуто почувствовать, что Акааши рядом и что ему это нравится, чтобы Бокуто вспоминал об этом и меньше психовал, оставаясь один. Он знает теперь, что отчасти всё, что случилось между ними, выросло из желания Акааши спасать Бокуто от его тараканов. Но это была только часть.
- Ты прав, если злишься, я полный придурок, - с какой-то поспешностью говорит Бокуто, видя, что он не торопится отвечать. - Ты можешь высказать всё, что обо мне думаешь. Я не обижусь.
- Я всегда говорил тебе всё, что думаю. В том числе и то, что ты придурок.
- И ты был абсолютно прав! - Бокуто кивает с таким пылом, как будто пытается убедить Акааши в его собственной правоте. Смотреть на него без улыбки невозможно. Акааши сдаётся (в который раз): не любить Бокуто не в человеческих силах. И уж точно не в его. - Акааши, я так налажал на выпускном. Зачем ты вообще стал меня слушать?
- Потому что ты попросил серьёзного разговора?
- Чёрт. Ну да. - Бокуто взъерошивает себе волосы, недоуменно глядит на мокрую руку, стряхивает капли воды с пальцев. Акааши набирает полную грудь воздуха, чтобы сказать:
- И потому что ты был прав. Может быть, я правда начал встречаться с тобой из жалости. Мне казалось, тебе будет легче, если я буду рядом.
Бокуто молчит. Это может означать, что он слушает и ждёт продолжения, а может - что в эту самую минуту он представляет себе, как летит в чёрную пропасть и разбивается на куски о камни на её дне. Или что там он обычно представляет при встрече с чем-то травмирующим. Акааши напоминает себе, что не обязан заботиться о его спокойствии, что из-за этой-то заботы у них ничего и не вышло.
- Мне нравилось тебя контролировать, - с усилием проговаривает он и не особо удивляется, что голоса почти не слышно. Ему так адски тяжело сказать это вслух, что сжимается горло. Он даже самому себе в этом не признавался.
- Мне казалось, что тебе только это и нравится, - вздыхает Бокуто. Акааши вытаращивается на него. - Ну, не всегда. В худшие моменты. Когда казалось, что я уже никогда ничего не смогу, и тут ты приходил и делал мне хорошо.
- Я... нет, я так не могу, - Акааши останавливается, озирается по сторонам и увлекает Бокуто на боковую дорожку. - Там есть, где сесть?
Они садятся за столик крошечного кафе. Акааши берёт себе чай, чтобы не сидеть просто так. Бокуто обзаводится бутылкой воды. Им непросто вернуться к разговору после обмена поверхностными фразами. Пока чай стынет, Акааши греет руки о чашку и собирается с духом, но Бокуто опережает его.
В форме университетской команды и с полотенцем на плечах он выглядит неуместно. Но неуместность - это вообще про Бокуто. Независимо от обстоятельств.
- Я в тебя влюбился в основном потому, что ты всегда мог меня успокоить, - он искренне улыбается Акааши. Тот чувствует, как от неожиданного, неуместного опять же признания полыхают щёки. - Можно назвать это благодарностью. Я кайфовал от того, что ты знаешь, что со мной делать, даже когда я сам не знаю. Да... - он усмехается, будто бы сам себе, и машет рукой кому-то из девушек, проходящих мимо. У Бокуто куча знакомых, кто бы сомневался.
Акааши вдруг кажется, что он видит Бокуто впервые. Раньше все знакомые Бокуто были и его знакомыми, потому что были связаны либо со школой, либо с волейболом, а и там, и там Бокуто и Акааши были вместе. Теперь он - тот непонятный парень, которого Бокуто придётся представлять своей компании, если те подойдут поближе. Со стороны можно подумать, будто Акааши - фанат, подкативший к спортсмену после матча и неожиданно получивший приглашение на чай.
- Я сказал, что начал встречаться с тобой из жалости, - говорит он, ёрзая локтями по столу. - Но на одних жалости и благодарности мы бы не продержались полтора года.
- Ну да, - Бокуто задумчиво кивает.
- После выпускного я злился не потому, что ты со мной порвал. Я был готов, ведь ты уезжал, а ты и отношения на расстоянии... - Акааши только покачивает головой в ответ на оскорблённое "Эй!" Бокуто. - Я был очень зол потому, что ты сделал вид, что это всё ничего не значило. А для меня, - горло опять сжимает, он подходит к самой сложной части, - для меня это значит очень много.
Он приехал не для того, чтобы ещё раз полюбоваться на Бокуто, играющего в волейбол. Акааши вдруг накрывает горячей волной понимания, что он проделал весь путь ради этого разговора. Если бы они не поговорили сегодня, он вернулся бы домой в полном раздрае и ездил бы снова и снова, не решаясь подойти к Бокуто и ожидая непонятно чего. Как кто-то - пусть даже Бокуто - мог поверить, что Акааши держит всё под контролем? В его голове полный бардак.
Тёплая рука Бокуто касается его запястья, а потом раздаётся отвратительный скрежет - Бокуто вместе со стулом пытается объехать стол и оказаться к Акааши поближе.
Бокуто Котаро и его талант рушить моменты, том двадцать седьмой в воображаемой энциклопедии Акааши Кейджи.
С виноватым выражением лица он обнимает Акааши за плечи:
- Кажется, мы уже выяснили, что я придурок. И что мне стыдно за то, что я тебе тогда наговорил.
- Ты был прав по меньшей мере наполовину.
- Зато из-за второй половины я попаду в ад, - серьёзно говорит Бокуто. - И только ты можешь спасти мою душу. И, между прочим, ты ошибаешься.
- В чём? - спрашивает Акааши на автомате. Пожалуй, он только что выбрал университет. Ненавидеть себя за слабую волю он будет потом, а сейчас, кажется, опять влипает, как муха в янтарь. Против сияющего взгляда Бокуто у него нет оружия.
- Я просто король отношений на расстоянии!

Куроо и Бокуто, просто ещё одна история про то, какие они дурачки

Персонажи: Куроо и Бокуто, Акааши и Кенма фоном
Рейтинг: G
Слов: 300+
- Руки.
- Да ладно? Руки? Только руки? Из всего, что мне дала природа?
- Если будешь так орать, я и насчёт рук начну сомневаться.
Бокуто затыкается, как будто жалея, что вообще задал этот вопрос. Куроо считает про себя: тысяча раз, тысяча два, тысяча три... Выдержки Бокуто хватает на восемь секунд. Когда он всё-таки косится на свою руку пониже подвёрнутого рукава футболки и трогает бицепс, будто невзначай, Куроо торжествующе фыркает.
- Ладно. - Святая простота Бокуто - это всегда смешно, но Куроо ещё не готов закрыть тему. - А что ты скажешь про меня?
- Затылок, - выпаливает Бокуто, не раздумывая. Теперь очередь Куроо возмущённо вылупиться на него:
- Серьёзно? Во мне почти два метра роста, а из эротичного во мне только какие-то два сантиметра над шеей?
- Ну прости, бро, - Бокуто разводит руками, - некоторые сантиметры важнее других.
В следующий миг он осознаёт, что ляпнул, расплывается в ухмылке и подмигивает Куроо с заговорщическим "Охо?"
- Ты отвратительный человек, заражённый гормональным безумием, - сообщает ему Куроо, изо всех сил стараясь сохранить каменное лицо. Это не так-то просто. Шутка про сантиметры неплоха.
- Сказал человек, который провёл добрых десять минут, любуясь на то, как Кенма делает растяжки. Ты был похож на педофила в Диснейленде.
- Я не виноват, что раньше он их не делал! Я просто радуюсь, что мой крошка Кенма становится мотивированным!
- Боже, Куроо, - Бокуто прижимает ладони к сердцу и качает головой. Глаза его становятся влажными и нежными, как у новорождённого оленёнка. Этот придурок искренне гордится своим умением пускать слезу в любой момент, когда захочет. - Тебе не надо этого стесняться. Я чувствую твою боль.
- Я не такой извращенец, как ты.
Продолжая сочувственно качать головой, Бокуто обнимает его за плечи.
- Ты можешь говорить всё, что угодно. Но мы оба знаем, что ответили бы, если бы нас спросили, что мы считаем самым эротичным в наших сеттерах.
В его взгляде Куроо видит отражение своей обречённости.
- Всё?
- Всё, бро.
- Никто никогда нас об этом не спросит.
- Я знаю, бро.

Тендо и Цукишима, NC, ксено-ау

Пейринг: Цукишима (К)/Тендо (Т) Общую суть ау можно угадать уже по позывным.
Рейтинг: R
Слов: 300+
Опуская все недомолвки,, недопонимания и видовые различия, а также стадию отрицания, бешенства, печали, торга, принятия и недельного запоя, оставляя за бортом все двусмысленные разговоры, случайные прикосновения и признание самому себе и штатному психиатру в своей полной беспомощности, агент Т с головой погружается в момент.
В тот самый момент, где он наконец может пересчитать все щупальца своего напарника, потому что каждое из них либо находится в одном из его жизненно важных отверстий, либо удерживает его руки и ноги, либо гладит его по лицу, плечам, спине, рёбрам, животу, везде сразу. Агент Т ебал подсчёты.
Т привык делать хоть что-то. Даже когда ты снизу, ты можешь вести, можешь хотя бы выбирать угол, под которым тебе вставят, или темп, с которым будешь сосать. Сейчас он ничего не выбирает. Он пассивен настолько, насколько это возможно. Он проиграл в споре, и его ставкой был час наедине с К и его девятью... шестью... двенадцатью... блядь, со всеми его тентаклями, и вот они, и вот он. Весь. Как есть.
Гибкое щупальце вибрирует у него во рту, гладкое с одной стороны, вязкое с другой. Тендо всасывает его в себя и вылизывает по всей длине в том темпе, с которым К ритмично трахает его рот этим щупальцем. Глаза Т закрыты, потому что если при таком количестве ощущений ещё и видеть...
Щупальце покидает его рот, оставляя влажный след на щеке, шее, груди.
- Ты решил поболтать? - спрашивает Т, не открывая глаз.
- Просто хотел узнать, как дела, - раздаётся голос К. Он выговаривает слова с лёгким металлическим акцентом существа, выучившего японский с помощью гипнотехник ЛвЧ. Но в голосе достаточно беспокойства и даже, чем чёрт не шутит, заботы, чтобы Т поверил.
Вместо ответа он стонет, потому что на такой ответ К - К, обвивший влажным щупальцем его член, К, держащий его в своих кольцах, как питон, К, который мог бы сейчас сломать его пополам и вернуться к своим контрабандистским подвигам, но зачем-то променял это на изучение его эрогенных зон, всех и каждой, - и рассчитывает.

_____________________
Челлендж самой себе: писать больше крэка.

1. Ушиджима/Кенма. Спойлер: челлендж позорно провален
- Я говорил, что мы с Ушиджимой Вакатоши были соседями? - спрашивает как-то Кенма. За минуту до этого они говорили о тесте по истории, а ещё чуть раньше вообще молчали в ленивой послеполуденной дрёме, поэтому Куроо малость тяжело переключиться.
- Кенма, - говорит он, - твой сосед - я. С четырёх лет.
Безмятежный, как обычно, когда они наедине, Кенма качает головой. Похож на одуванчик на ветру, думает Куроо. От поэтических сравнений Кенмы с чем угодно у него дрожат струны сердца и хочется делать добрые дела. Позвонить бабушке. Убраться в комнате. Перестать валяться на чужом футоне. Убрать голову с коленей Кенмы. Вырасти достойным человеком. Сказать Бокуто, что у него тупая причёска. Губы Кенмы движутся, но Куроо заворожён жаждой добра, которую Кенма в нём пробуждает, и смысл доносится до него урывками.
- ... летом на Окинаве... вниз по улице... двенадцать лет... учились целоваться друг на друге... Я сидел на нижней ветке дерева, а он стоял на земле. Его рост - это что-то потрясающее.
Что? - думает Куроо.
- Что? - дублирует он мысль вслух.
- Что? - переспрашивает Кенма. - Видимо, это наследственность. Он уже в двенадцать лет был ростом... как ты сейчас, наверное.
- Повтори-ка мне ту часть, где вы учились целоваться друг на друге, - внезапно охрипшим голосом просит Куроо. - Ты. И Ушивака. Это же сексуальный скандал.
- Не преувеличивай, - Кенма мирно гладит его по макушке. - Мы просто экспериментировали. Это ничего не значило ни для кого из нас.
- Как ты можешь так говорить? Первый поцелуй значит очень много, - негодует Куроо. Негодовать, когда Кенма гладит его по голове - сам! по собственной воле! делает ему что-то приятное! - почти невозможно. Но Куроо старается. Его душа полна боли, его гордость оскорблена...
- Ну да. Ты вообще помнишь, с кем целовался впервые?
- Э-э-э.
... его память его подводит.
- А я помню. Но тебе не скажу.
- Почему?!
- Потому что это неважно. Первый поцелуй - это просто отправная точка. Начало долгого, - он наклоняется над Куроо и коротко целует его в лоб, - отличного, - второй поцелуй приходится на кончик носа, - путешествия.
На этот раз Куроо смиряется. Он на многое способен, но после того, как в третий раз Кенма целует его прямо в губы, продолжать разговор бессмысленно. Куроо утягивает Кенму к себе на футон, и тема закрывается сама собой.
Один вид Ушиджимы, выходящего из автобуса перед очередной их товарищеской игрой, открывает в голове Куроо ящик Пандоры. Он нервно трогает Кенму за рукав:
- Ответь мне, о могучий интеллект, почему я переживаю из-за того, что на поле сегодня будут два человека, с которыми ты целовался?
- Три, - спокойно уточняет Кенма.
- Чт...
- Шутка. Выпей воды.
Он протягивает Куроо бутылку и машет рукой Ушиджиме. Тот как раз ввёл своих гигантов в зал. Площадка кажется меньше в их присутствии. Ушиджима сдержанно кивает в ответ на приветствие Кенмы.
- Вот и всё, - говорит Кенма. - У него тоже никаких эмоций по поводу нашего первого поцелуя.
Куроо просто пьёт воду, держится за сердце и мысленно клянётся, что сломает Ушиджиме руку во время капитанского рукопожатия. Или хотя бы постарается. Но когда его ладонь тонет в этой медвежьей лапище, он понимает: за украденный первый поцелуй Кенмы ему не рассчитаться. Некоторых вещей уже не исправить.
- Я тебя размажу, - рычит он, пряча ярость и досаду за самой отвратительной из своих усмешек.
- Попробуй, - безмятежно (совсем как Кенма! что ещё у них общего?) пожимает плечами Ушиджима.

2. Бокуто/Лев
Тренировочный лагерь - это волшебное место. Место, где ты можешь встретить своего будущего главного соперника на выходе из классной комнаты, где сражаешься с новыми людьми каждый час, где знаменитые на всю страну асы догоняют тебя на утренней пробежке.
- Доброе утро, Бокуто-сан, - вежливо говорит Лев.
- Доброе утро, русский мальчик, - не менее вежливо отвечает тот, пытаясь его обогнать. Лев солнечно улыбается и прибавляет темп.
- Как ваше ничего?
- Ничего! Как сам? Куроо дал вам поспать своим храпом?
- О, я ездил домой на ночь. У сестры был день рождения, и я отпросился у тренера Некомата.
- Поздравляю сестру! Младшая?
- Старшая, - Лев мрачнеет. Хотел бы он, чтобы Алиса была младше. Может, тогда ему бы меньше от неё доставалось.
- Всё равно поздравляю! - вопреки всякой логике говорит Бокуто. Он обходит Льва справа и, прибавляя скорость с каждым шагом, и быстро размеренно дыша, исчезает за поворотом.
Лев сжимает зубы и тоже пролетает поворот, почти не тормозя. Бокуто уже шагов на десять впереди.
- Удачной пробежки, сынок! - орёт он через плечо. Мускулистые ноги работают как поршни. Благодаря собственным длинным ногам, Лев догоняет Бокуто в несколько прыжков и снова оказывается первым. Но полюбоваться успевает.
- Вы как-то замедлились, Бокуто-сан, - замечает он. - Вам сил не хватает?
Яку-сан сейчас наддал бы ему за неуважение к семпаям, но Яку-сан остался далеко позади, вместе с остальными, потому что Лев быстрый и ловкий, а быстрые и ловкие могут позволить себе чуточку больше.
- Я тебе покажу, малышок, чего мне не хватает, - усмешка Бокуто становится угрожающей, он выскакивает вперёд на пару шагов, но Лев догоняет, и дальше они бегут вровень, толкаясь на узкой тропинке локтями.
- Мы так и будем до конца бежать? - Лев чувствует, что дыхание начинает сбиваться. Ему говорили, что болтать на бегу - плохая идея, но он просто не может удержаться.
- Если ты не сдашься, то да, - бросает Бокуто. - Под ноги смотри, здесь много камней.
- Вы тоже будьте внимательней, - заботливо предостерегает Лев.
Спотыкается и падает в результате всё-таки он. Бокуто мгновенно тормозит, протягивает Льву ладонь, помогая подняться. Назад они возвращаются лёгкой трусцой: нога у Льва не вывихнута и не подвёрнута, но колено он рассадил.
- Что ты сделал с моей личинкой аса, чудовище? - тоном встревоженной мамаши вопрошает Куроо. - В какие кусты ты его затащил? Почему у него ноги мокрые и коленка разбита? Ты капитан или кто?
Бокуто поддерживает игру - поднимает руки, как будто Куроо уже взял его на прицел, и начинает темпераментно голосить:
- Эй-эй-эй, не вали все грехи на меня! Этот парень сам решил со мной соревноваться. Видел бы ты его спринт!
Куроо уничтожающе косится на Льва, пристыженного и сидящего в стороне от тренировки с перебинтованным коленом.
- Да уж, - вздыхает Яку, взъерошивая Льву волосы, - он у нас тот ещё... спринтер...
Все игры этого дня Лев пропускает - распоряжение тренера, чтобы поберечь колено. К полудню он успевает исстрадаться, потому что смотреть на свою команду со стороны - это, конечно, очень познавательно, но не пять же часов подряд?
Фукуродани отправляют в игру младший состав, и Бокуто падает на пол рядом с ним. Он так и пышет жаром, щёки раскраснелись, ворот майки мокрый насквозь. Вот кто не потратил утро зря, думает Лев с завистью.
- Болит? - участливо интересуется Бокуто, кивая в сторону коленки. Лев успел уже забыть о причине всех своих несчастий. Он мотает головой и начинает Выражать Восторг: бить, как Бокуто, - это мечта всей его жизни, и он бы хотел иметь в руках такую силу, а прыгать высоко он уже умеет, жаль только, что пока его заставляют блокировать... Бокуто сочувственно кивает и гладит его по спине.
Одного Лев не понимает: почему Куроо шлёт им обоим такие угрожающие взгляды с площадки, где идёт игра. Бокуто он даже показывает кулак, но тот только посылает ему воздушный поцелуй в ответ. Кенма коротко отчитывает Куроо, чтобы не отвлекался от игры, и виноватый вид капитана вызывает у Льва приступ хохота. Бокуто вторит.
Он отходит проверить, как идёт игра его кохаев, но быстро возвращается. От взгляда Куроо над его головой уже должны завихриться проклятия.
- И чего он так злится? - недоумевает Лев. - Со мной понятно, Куроо-сан уверен, что я коленку разбил специально, чтобы не играть. Как будто я настолько идиот! - он не может поверить, что Куроо так плохо о нём думает. Впрочем, если вспомнить отговорки, которые Лев обычно придумывал, чтобы отвертеться от утренних тренировок... - А на вас-то почему?
- Он думает, я тебя соблазню, - сообщает Бокуто с широкой улыбкой. - Или уже соблазнил.
Многого Лев ожидал - тайной борьбы между капитанами за будущего великого аса, ссоры, которую он пропустил, обиды Куроо на то, что Льву с Бокуто интересней, чем с ним... Но не такого. Он широко открывает глаза и даже чуть отодвигается от него.
- Но вы же не...
Бокуто пожимает плечами.
- Но я же не... хм. - тут Лев глубоко задумывается. - Хм.
- Пойдём на ещё одну пробежку? - предлагает Бокуто. - Вечерком. Я знаю дорогу, где нет камней.
- Она проходит мимо вашего дома, Бокуто-сан?
- Куроо и правда ошибся: ты совсем не идиот, сынок, - Бокуто подмигивает ему, а потом гладит по щеке, легко мазнув большим пальцем по нижней губе. И удаляется.
Лев поджимает губу и решает, что в тренировочном лагере и так тоже можно.

запись создана: 05.03.2016 в 00:41

@темы: осторожно: злой слэш, джен, совсем джен, Haikyuu, фанфикшн

---

три ведра щенков гиены в одном человеке

Объявляю возвращение к режиму 2011. МНОГО фичков и криков, и всё по одному фандому.
Я всегда кривлю лицо от странных пейрингов, но вот Хайкью, вот Тендо Сатори, вот я ору бессловесно и ставлю его на аватарки, вот я ору "ТОЛЬКО НЕ С ШИРАТОРИЗАВОЙ" и вот.

Хэдканоны про Тендо, хэштеги #стыд, #позор, #суперспособности, #хайп:

читать

1. Тендо периодически видит будущее, но долго списывает это на свою гениальную интуицию. В старшей школе он ещё не знает, что его прапрапрадедушка (а может, прапрапрабабушка) оказал/а услугу ёкаям, и те в знак благодарности не только позволили ему/ей дожить до ста тринадцати лет, но и наградили его/ей потомков таким вот даром. Когда Тендо узнаёт, что способность предсказывать чужие фразы и движения - вовсе не его заслуга, его разочарование не знает границ.
2. Он откладывает свои карманные деньги, сам не знает на что. У него нет никаких больших и затратных мечт, он не хочет путешествовать и не собирается покупать себе мотоцикл по достижении совершеннолетия, он просто знает, что откладывать надо.
3. На самом деле, не так уж он и прётся с волейбола. С тем же успехом Тендо мог бы говнить соперников, читать чужую тактику и забивать мячи в бейсболе, баскетболе или теннисе. Просто когда-то его не хотели брать именно в волейбольную команду, и он решил, что должен попасть именно туда. Чисто назло.
4. Все, кто знают Тендо, знают, что он ненавидит мейнстримные сёнен-манги и (особенно) их экранизации, а также (с пугающей силой) любой мерчендайз по ним. Ушиджима знает о мейнстримных сёнен-мангах только это.
Но любой, кто подбывал бы у Тендо дома (то есть, буквально говоря, никто, потому что Тендо гостей к себе не водит) мог бы увидеть любовно протёртую от пыли полку с фигурками. Теми самыми, которые Тендо ненавидит. Мужчине позволительны небольшие слабости.
5. В школе Тендо катался на скейте. На рампах его звали уродливым чудовищем, как и везде, его уродливость - его фишка. Но трюки он делал заебательские.
6. В норме его волосы обычного каштанового цвета. Поступив в университет, Тендо перестанет их красить.

после матча

- Я продул очкарику-первогодке, - говорит Тендо, будто сам до сих пор не веря. - Я. Продул.
За окном автобуса проносятся тротуары, светофоры, первые этажи бизнес-центров, магазины и рекламные щиты. Ушиджима отворачивается от них, смотрит Тендо в глаза - два пустых колодца - и молча кивает. Если бы Тендо нужна была утешительная ложь, он сел бы рядом с кем-то другим. Ушиджима всегда говорит (невербально в том числе) только то, что думает. А сейчас он согласен: Тендо и его суперспособность уступили внимательным глазам и быстрым мозгам Цукишимы из Карасуно.
Дерьмо случается.
- Невероятно, - продолжает Тендо. - Никогда такого раньше не чувствовал.
- Я тоже, - говорит Ушиджима. Его вины в проигрыше нет, он сделал всё правильно и был на высоте до последней секунды. Несмотря на это, он чувствует себя так, как будто проиграла не команда, а он сам. И только он.
- Это было красиво.
- Было, - вынужден согласиться Ушиджима.
Внезапно устав тащить на себе беседу, Тендо вздыхает, сползает по спинке кресла вниз, достаёт из рюкзака телефон и запускает манга-ридер.
Ушиджима не знает, как спросить. Он оборачивается назад: Реон и Семи, серые от усталости, уже вырубились голова к голове. Слева через проход дремлет, скрестив руки и опустив подбородок на грудь, тренер. Окинув салон взглядом, Ушиджима понимает, что, кажется, во всём автобусе не спят только они с Тендо. Ровный гул мотора глушит любые разговоры. Несмотря на это, Ушиджима спрашивает очень тихо:
- Ты знал результаты матча заранее?
Тендо ёрзает, упираясь коленями в сидение перед собой.
- Посмотрел после четвёртого сета. Не удержался. Всё было такое интригующее, ну сил нет.
- Так вот почему ты сдулся под конец, - кивает сам себе Ушиджима, не обращая внимания на его легковесный тон. Тендо морщится, упорно глядя на экран, шевелит губами, но помалкивает. - Хорошо, что ты мне не сказал.
- Что я, идиот, что ли.

драбблы

- Я могу обхватить твоё запятье двумя пальцами, глянь, - говорит Тендо, соединяя пальцы на руке Цукишимы. - С такими руками тебе место в клубе каллиграфии, а не на поле. Серьёзно, Цукки, чего тебя в волейбол понесло? Тут кости ломают!
Цукишима, закатив глаза, высвобождает руку.
- Спасибо, я в курсе, и меня крайне волнует твоё мнение.
Тендо закатывается хохотом (когда он смеётся, то становится похож на Бокуто), а Цукишима машинально потирает запястье. Никто раньше не хватал его с такой бесцеремонностью, кроме Ямагучи, но Ямагучи не в счёт, он почти член семьи. Ощущение тепла от чужой руки непривычно и неприятно. Наверное.
У самого Тендо запястья широкие и сильные. Рост у них почти одинаковый, и Цукишима, лишённый своего обычного превосходства, ясно чувствует, что Тендо крепче. И это тоже непривычно и неприятно. Наверное.

С каждым матчем, с каждым продвижением по турнирной таблице Цукишима замечает, как растёт число зрителей на трибунах. Ему плевать, сколько народу смотрит за играми его команды, пока он не знает никого из них лично.
Но когда на игры начинают приходить побеждённые противники Карасуно, это вдруг становится очень личным. Как будто почти у каждого из них появляется личный зритель, доброжелательный или не очень.
Несколько бывших соперников Хинаты радостно гудят после каждого его прыжка (даже когда Хината тебя обходит, ненавидеть его невозможно). Ойкава из Аоба Джосай глаз не сводит с Кагеямы, и судя по его взгляду, ничто не порадует его так, как провал бывшего ученика. Блокеры Датеко в полном составе тяжёлыми взглядами следят за Асахи, заставляя его нервно вздрагивать.
Цукишима рад, что никто из этих монстров не обращает внимания на его скромную персону. Игры требуют от него полной сосредоточенности. Так что ему вполне достаточно соперников по ту сторону сетки.
Но настаёт тот день, когда и он выцепляет на трибуне слишком знакомое лицо. Тендо пришёл на матч один, без команды. От его взгляда концентрация Цукишимы едва не рушится. Он сталкивается с Хинатой в попытке затормозить быстрый мяч, задевает его только кончиками пальцев и косится на трибуну, тряся ушибленной рукой и чувствуя, как горят щёки.
Довольный произведённым эффектом, Тендо посылает ему воздушный поцелуй.

- Одно клубничное, одно шоколадное, - уверенно заказывает Тендо и ухмыляется в сторону Цукишимы: - Ты же любишь клубничное, я прав?
Цукишима кивает, забирая своё мороженое.
Этот фокус повторяется не впервые. Иногда Цукишиме кажется, что Тендо нанял частного детектива для слежки за ним. Иногда - что у него есть суперспособности. Иногда - что он наложил на Цукишиму гипноз, и тот сам ему всё рассказал. Так или иначе, во вкусах и желаниях Цукишимы Тендо ориентируется так же легко, как в своих собственных.
Цукишима скорее откусит себе язык, чем покажет, что удивлён или восхищён. Но Тендо и не ждёт от него этого. Как в истории с книгой, которую Цукишима два месяца пытался купить и которая случайно оказалась у Тендо на полке. И с пропуском в тренажёрный зал, который Цукишима потерял где-то в кампусе университета, а Тендо принёс ему тем же вечером. И ещё, когда Цукишима ещё только собирался посмотреть новый фильм, а у Тендо уже были билеты.
Тендо хватает его за руку (его рука чуть липкая от мороженого, Цукишима морщится) и тащит за собой в сторону выхода из кампуса.
- Куда...
- Тебе понравится, - с абсолютной уверенностью говорит Тендо, и Цукишима перестаёт упираться.
Впервые в жизни его тащат куда-то, даже не давая возможности отказаться. Он собирался провести день в библиотеке, тихой и прохладной, и не стал бы менять свои планы непонятно ради чего.
Проблема в том, что он верит Тендо.
Может, его и впрямь загипнотизировали, думает Цукишима.
- Ешь своё мороженое, - напоминает Тендо, не оборачиваясь.

Тендо бормочет:
- Когда я был маленьким, ненавидел персонажей манги, похожих на тебя. Очкарики. Отличники. Самые унылые ребята в любой истории. Всегда портят всё веселье. Всегда доставляют проблемы главным героям. Я поклялся себе, что у меня никогда не будет друга-очкарика. И где я теперь.
Он аккуратно снимает с Цукишимы очки и смотрит на него сквозь линзы. Цукишима уязвимо щурится, пытаясь забрать очки обратно, но Тендо хватает обе его руки своей свободной и прижимает к простыне. Он сидит у Цукишимы на бёдрах, его ремень расстёгнут, и он не понимает, зачем вообще заговорил.
Он чувствует себя слишком трезвым и слишком нервным для того, чем они собираются заняться. Этому уже не суждено стать связью на одну ночь, это будут отношения, а в мире Тендо секс и отношения ещё ни разу не пересекались.
Может быть, ему нужна ещё пара минут.
Цукишима ёрзает под ним, осторожно пытаясь высвободить руки:
- А я, когда был маленьким, терпеть не мог положительных героев. Я не понимал, как кому-то могут нравиться орущие идиоты. Они постоянно хвастались тем, какие они сильные, говорили идиотские фразы не к месту и корчили тупые рожи. Это должно было смешить читателя, а меня бесило. И где я теперь.
- Совершенно точно не с положительным героем.
- Да. Потому что, в отличие от тебя, я в своих пристрастиях постоянен.
Отвечая на ухмылку Цукишимы, Тендо растягивает губы в отвратительной улыбке и перехватывает его запястья покрепче. Вжатый в кровать весом его тела, Цукишима перестаёт сопротивляться.

Когда Тендо использовал свою суперспособность, чтобы прочесть будущее Цукишимы, он увидел национальный чемпионат по волейболу, отличные результаты тестов, тренировки, бессонные ночи, соревнования, экзамены, кампус университета, пустой зал библиотеки, а потом своё лицо.
- Нихрена себе, - пробормотал он в тихом шоке, отрубая в голове эту картинку. - Нет, Эйта, это я сам с собой.
Тот усмехнулся и протянул ему ополовиненную бутылку с водой. Тендо сделал глоток, но закашлялся и согнулся пополам, не в силах дышать.
Эйта хлопал его по спине, а Тендо казалось, что это стучат барабаны его судьбы. Он не знал, как и что его свяжет с очкариком из Карасуно, но, раз он увидел себя в его будущем, связь была неизбежна. Картинки, которые видел Тендо, всегда сбывались.
Перерыв после четвёртого сета заканчивался. Чтобы вернуться мыслями к игре, Тендо заглянул в будущее ещё раз, но на этот раз не ходил далеко - всего на полчаса вперёд, в конец последнего сета.
- Нихрена себе, - снова выдохнул он, на этот раз - расстроенно. Карасуно обречены были взять последний сет. Огонь в глазах Вакатоши и остальных и решимость самого Тендо пропадали даром.
- Повторяешься, - заметил Эйта. Свисток избавил Тендо от необходимости отвечать.
Он сосредоточился на том, чтобы не встречаться глазами с Цукишимой, и до самого конца матча у него получалось. Но Тендо понимал, что это ничего не значит, и каждый его шаг теперь только приближает непонятное будущее, в котором им друг друга не избежать.
Естественно, после матча Цукишима был тем, кому Тендо пожимал руку под сеткой.
- Спасибо за игру, - серьёзно сказал очкарик. - Я тебя запомню.
Тендо поморщился и не ответил.

и ещё тысяча слов их (но не моего) светлого будущего

До вступительного экзамена оставалось меньше часа. В воздухе возле главного корпуса Тодай пахло весенней сыростью и паникой. Тендо прошёл во внутренний двор университета, вдыхая этот сладкий аромат и искренне радуясь, что для него кошмар поступления окончился два года назад. Сегодня, в свободный от учёбы день, он приехал сюда только затем, чтобы взять в библиотеке несколько книг. И, возможно, немного самоутвердиться. Самую малость.
Шагая через двор, Тендо любовался бледными лицами поступающих. Они стояли поодиночке или парами, вяло переговариваясь. Некоторые, особо нервные, листали учебники с видом грешников, пытающихся уцепиться за паутинку, чтобы прервать своё падение в бездну. Губы Тендо растягивались в улыбке сами собой. Он ничего не мог поделать - звенящее в воздухе напряжение щекотало ему нервы и наполняло ощущением своего превосходства. Тендо Сатори не был хорошим человеком, что поделать.
Один из абитуриентов привлёк его внимание. Парень сидел на скамейке с видом абсолютно расслабленным, привалившись спиной к узловатому стволу росшей рядом глицинии. Соцветия скрывали его лицо, на колени уже успело упасть несколько фиолетовых цветков. Тендо подошёл ближе, чтобы поглядеть, не помер ли несчастный от сердечного приступа, пока никто не видит. Парень поднял на него светлые глаза; момент узнавания был общим для них обоих.
- Ого, - ощерился Тендо, - обычный парень из Карасуно!
Он помнил его имя, конечно же. Как помнил и то, что звание "обычного парня" ему очень не понравилось. Но Цукишима Кей стал его волейбольным ангелом смерти, и Тендо просто не мог отказать себе в удовольствии.
Тем более, что, несмотря на кажущуюся расслабленной позу и музыку в наушниках, Цукишима выглядел таким же нервным и измотанным, как любой из абитуриентов, ошивавшихся во дворе.
- Сатори Тендо, - проговорил он, сдвигая наушники на шею. У Тендо бухнуло в груди: у него-то были причины помнить имя Цукишимы, но с чего Цукишиме было помнить его? - Ты тут учишься?
- Ага. Ты тоже хочешь, как я погляжу?
Цукишима глубоко вздохнул и, поморщившись, потёр грудь, как будто втянул в себя слишком много воздуха, и тот теперь распирал его лёгкие.
- Прямо сейчас я хочу уйти отсюда как можно дальше. Не уверен, что пройду экзамен.
Тендо заглянул на несколько недель вперёд и пробежался глазами по спискам поступивших, которые вывесят в этом дворе в середине апреля. В ответ на его напряжённый прищур Цукишима устало поднял бровь.
- Ещё как пройдёшь! - Тендо чуть не поперхнулся, увидев Цукишиму на верхней строке рейтинга. Он не имел права сообщать ему подробности, но в общих словах поддержать мог: - Для парня вроде тебя этот экзамен не будет проблемой.
Цукишима подогнул под себя ноги в чёрных кедах (он весь был в чёрном, и это неприятно напоминало Тендо о матче с Карасуно, хотя рубашка, кардиган и джинсы под тёплой паркой мало походили на спортивную форму), потёр затылок и пробормотал:
- Спасибо за такую веру, но то, что я смог обойти тебя на волейбольном поле, ещё не делает меня гением.
- Вообще-то, как раз делает, - без ложной скромности сказал Тендо и присел с ним рядом, смахнув с сидения лепестки. Цукишима фыркнул, освобождая ему место.
- На каком ты факультете?
- Медицинский. Со следующего года буду специализироваться в биохимии и науках о мозге.
- Неожиданно, - оценил Цукишима. - Я бы ставил на экономику или журналистику.
- Унылый мейнстрим! - Тендо хлопнул ладонью по скамье и спросил, хотя уже знал ответ из будущих списков: - А ты куда метишь?
- Инженерно-технологический, компьютерные технологии, - пробурчал Цукишима, глядя на свои ботинки. - Расчёт программного обеспечения и всё такое.
- Да уж, просчитывать ты умеешь, - Тендо вспомнил, как первокурсник Цукишима, среди чудовищ своей команды выглядевший на удивление обычно (на удивление - потому что он был из тех шикарных от природы парней под два метра ростом, какие не должны выглядеть обычно ни при каких обстоятельствах), тащил на себе всю оборонную тактику Карасуно. А его сосредоточенный взгляд буквально размазывал Тендо по паркету, как бы браво тот ни держался. Лицо Цукишимы снилось Тендо несколько недель после матча, и это были не те сны, о которых он хотел бы рассказывать кому-либо. Он почувствовал, что краснеет, но Цукишима, слава богам продолжал разглядывать пыль на своих кедах и не мог этого заметить.
- Нет, серьёзно, ты сдашь этот экзамен. Можешь быть абсолютно спокоен.
Тендо сказал бы это, даже если бы не умел видеть будущее.
- Благодарю, - Цукишима склонил голову и растянул губы в вежливой улыбке.
Тендо посидел с ним до тех пор, пока по громкоговорителю не объявили начало запуска на экзамен. Тогда он хлопнул Цукишиму по плечу, ещё раз повторил, чтобы тот не волновался, и отправился в библиотеку.
*
Почти полдня спустя он ждал Цукишиму у входа в корпус, где проходил экзамен. В руках у Тендо были два стакана с кофе, в рюкзаке - пара бутербродов. Как это всегда бывает, Цукишима вышел на улицу в тот самый момент, когда Тендо перестал сверлить входную дверь взглядом, отвлёкшись на завибрировавший телефон. Он заметил его приближение слишком поздно и чуть не подпрыгнул от неожиданности. Цукишима выглядел усталым, но каким-то просветлевшим, будто с него спало проклятие. В каком-то смысле, так оно и было.
- Ты ещё здесь? - удивлённо спросил он. Вместо ответа Тендо протянул ему стакан. Цукишима моргнул. - О. Как мило с твоей стороны.
- Бери и пей, пока ты прямо тут не упал, - посоветовал ему Тендо. - Выглядишь, как призрак богомола.
Это была ложь: может, Цукишима во всём чёрном и выглядел как тень, но тень довольно привлекательная. Тендо мысленно цыкнул на себя самого.
- Я и чувствую себя примерно так же, - признал Цукишима. Он сделал глоток и выдохнул, прикрыв глаза. Тендо заметил, как по его плечам прошла дрожь. Цукишима открыл глаза и посмотрел на него, почти улыбаясь: - Объявляю этот момент лучшим за последний месяц.
Тендо осклабился:
- Счастлив разделить его с тобой.
Они вернулись на скамью под глицинией и разделили бутерброды. Цукишима сделал несколько звонков и отправил пару сообщений, после чего достал из кармана пачку сигарет.
- Будешь?
Тендо не стал отказываться. Курение на территории университета было запрещено. Но ветви глицинии укрывали их от любого случайного взгляда, а дым в её фиолетовом безветренном сумраке уходил ровно вверх.
- Ты бросил спорт? - поинтересовался он, выдыхая после первой затяжки.
- Я никогда не хотел заниматься спортом профессионально, - пожал плечами Цукишима. - У меня просто неплохо получалось.
- "Неплохо", - передразнил его Тендо. - Ты был в основном составе команды, нагнувшей нынешнего олимпийца.
Цукишима снова пожал плечами.
- Дело было не во мне, - сказал он, - а в команде. Собственно, двое из них сейчас играют с нынешним олимпийцем в одной сборной. Они были моими однокурсниками, и по сравнению с ними, я вообще никогда не любил волейбол.
Тендо не мог понять, есть ли на самом деле сожаление в голосе Цукишимы. Может, то, что он слышал, было только отголосками его собственной тоски по игре.
- Да, - протянул он. - Есть ли жизнь после волейбола?..
Ответа не последовало, да и не требовалось. Цукишима докурил свою сигарету, запрокинул голову и, кажется, задремал с открытыми глазами, глядя на мерно покачивающиеся соцветия. Тендо притих с ним рядом, расслабив спину и упершись локтями в колени. Его день обернулся совсем не так, как он с утра предполагал. Тендо редко смотрел своё собственное будущее и сейчас был этому очень рад: встречи вроде сегодняшней были прекрасны своей внезапностью.
А впрочем, не так уж это было и внезапно. Он помнил Цукишиму все эти два года - не то чтобы вспоминал непрерывно, скорее держал в голове, как держат потерявшую своё значение годовщину. О ней можно не вспоминать месяцами, но в ментальном календаре она жирно обведена красным. В назначенный день все связанные с ней события взрываются в мозгу, как бомба с часовым механизмом, и заставляют возвращаться на годы назад, даже если то, что там было, закончилось давно, больно и плохо.
Тендо воспитали буддистом. Он знал, что ничего никогда не заканчивается насовсем. Колесо вертится, ты бежишь внутри, как белка, и вот ты снова на том же самом месте, смотришь на тот же самый портрет своим мудрым и усталым взглядом, и тебя опять размазывает по паркету.
Или по любой другой поверхности.
Тендо перевёл взгляд с профиля Цукишимы на влажный бетон под ногами и усмехнулся своим мыслям.

@темы: осторожно: злой слэш, аниме, Haikyuu, фанфикшн

---

Любили ль вы?

Я так хорошо написала хэдканоны по якульвам, что теперь выбраться из них не могу. Волейбольные пейринги похожи на эпилептические припадки, каждый из них. Пока не отпустит, всё, что я могу, - это расслабиться и стараться не откусить себе язык.

старое

Два добрых утра

читать

1.
«Где ты?»
«Тренировка начинается»
«Ты идёшь?»
«Ты проспал?»
«Ты ловишь кошек?»
«Или ты придёшь через пять минут, или я тебе что-нибудь сломаю. Куроо одобрил»
«4 минуты»
«3»
«2»
«1»
- Доброе утро! Яку-сан, только не бейте! – орёт Лев, тормозя плечом о раскрытый дверной проём. Его вопль срывает подачу Инуоки, Кенма вздрагивает у сетки. Тренер тихо вздыхает из своего угла.
- Ты успел, - говорит Яку. В его голосе слышатся разочарование и удовольствие одновременно. Лев счастливо кивает, сгибается пополам и упирает ладони в колени, пытаясь отдышаться.
- Я… всю дорогу… бегом…
Это и так всем ясно. Лев не умеет приходить вовремя – только прибегать с более или менее кошмарным опозданием. Яку хлопает его по спине. Лев заходится кашлем, но Яку уже протягивает ему бутылку с водой.
- Ну и как ты собираешься тренироваться после такой пробежки? Сколько тебе говорили не перенапрягаться с утра перед тренировкой?.. Да не пей ты залпом, болван, подавишься.
Лев падает на задницу и выдувает полбутылки одним могучим глотком. Яку стоит над ним, скрестив руки на груди. Продышавшись и возвращая ему бутылку, Лев смиренно спрашивает:
- Бить будете?
Яку подаёт ему руку. Резкое движение выглядит как угроза, и Лев на мгновение втягивает голову в плечи. Но рука спокойно останавливается в нескольких сантиметрах от его лица:
– Ой, только не делай из меня тирана. Я просто хочу помочь тебе встать. Иначе ты тут будешь до обеда сидеть и рожи корчить.
Лев расплывается в неуверенной улыбке, хватается за протянутую руку и встаёт. С его ростом это выглядит как старт ракеты. Силой рывка Яку бросает вперёд, и он, едва не упав, утыкается Льву носом в грудь. На одну невероятно неловкую секунду Лев обнимает его за плечи. Руки сжимаются поверх рукавов футболки и отлетают, как отброшенные электрическим разрядом. Лев отшатывается, прячет руки за спину, неловко то ли кашляет, то ли фыркает.
Кенма с Куроо созерцают сцену издалека, Куроо – подбоченившись и с праздным интересом, Кенма – с видом зрителя, купившего билет на унылый фильм и вынужденного теперь сидеть в зале до конца.
- Почему со стороны это выглядит так тупо, - бормочет Кенма, когда Лев, обойдя Яку, без пререканий идёт в угол разминаться. Он выбивает мяч из рук задумчивого Куроо и говорит уже громче: - Яку, раз он уже здесь, ты можешь оставить в покое телефон и начать играть нормально.
- Поиграешь тут, как же, - ворчит Яку. Краснея ушами, он кладёт телефон на скамью рядом с тренером.

2.
У Льва кофе (чёрный, три ложки сахара) в одной руке и бутылка малинового йогурта в другой. На кнопку звонка под табличкой «Яку» он давит локтем.
- Кто там. – даже сквозь дверь от тона Яку веет смертью и разрушением. По утрам он от недосыпа становится опасным. Но Льва магической завесой окружают запах кофе и непоколебимо хорошее настроение, так что он бесстрашно суётся в приоткрывшуюся дверь:
- Доброе утро, Яку-сан!
Бледный Яку, в надетых как тапки кедах и кое-как накинутой олимпийке, отвечает на его улыбку тяжёлым вздохом. Лев вкладывает пластиковый стакан с кофе в его протянутую руку. Яку осушает стакан в два глотка и кивает:
- Утро.
Лев начал носить ему кофе по утрам совсем недавно, но к хорошему быстро привыкаешь. Накачавшись кофеином, Яку находит в себе силы зашнуровать кеды, крикнуть «Я пошёл!» в сонную глубину дома и выйти на улицу.
Утро пасмурное и прохладное. Яку протирает заслезившиеся от света глаза и резко проводит ладонями по лицу сверху вниз. Лев порывается нести его рюкзак.
- Это уже слишком, - бурчит Яку. – И иди спокойно, хватит скакать вокруг. Ты что, младшеклассник? Что у тебя в руке?
- Где? А! Это я вам йогурт купил.
Бутылка в руке Льва уже нагрелась, на боках выступили капли воды.
- Зачем?
- Он малиновый.
- Я не пью йогурты, так что пей его сам. Или выкинь.
- А у меня непереносимость лактозы, - объясняет Лев. – Стоит выпить молока, и все кишки в узел. Я просто вас хотел угостить. Но раз вы не хотите, отдам его Кенме, он любит такие штуки.
Яку останавливается на полушаге и смотрит. Лев не силён в чтении выражений лиц, но ему почему-то хочется извиниться.
- Я передумал. Давай свой йогурт сюда, зачем тебе его полдня таскать.
Бутылка с йогуртом оказывается у него в руке. Озадаченный Лев вытирает мокрую ладонь о штаны. Последние остатки утренней угрюмости Яку летят в урну вместе с пустой бутылкой от йогурта. Лев, как всегда, отмечает перемену в его настроении и не задумывается о причинах. Яку ненавязчиво просовывает ладонь под ремень его рюкзака и тянет вперёд. Лев хмыкает и вцепляется в его воротник.
- Вкусно было? - спрашивает он.
- Терпимо.
- Мы с вами сейчас как альпинисты в связке.
- Нет уж. Я б с тобой в горы не пошёл.
- У вас усы от йогурта, можно я сотру?
- Нет у меня никаких усов.
- А за руку вас взять можно?
- Нет.
- А давайте сегодня вместе пообедаем?
- Если будешь хорошо себя вести.
- Я буду вести себя отлично!
- Ты хотя бы домашнее задание по тригонометрии сделал, отличник?
- Яку-сан, это не вопрос, а удар ниже пояса.

Три коротких истории про Льва и аккуратность

читать

1.
Куроо подзывает его к сетке во время тренировочной игры.
- Лев, будь поаккуратней.
Лев недоуменно щурится на него:
- Зачем? Аккуратность голов не забива… - Куроо поднимает руку, затыкая его без единого слова (и про себя поражается, когда это срабатывает).
- Будь аккуратней с Кенмой и Яку. Вы в разных весовых категориях, они не такие кони, как ты. Во время случайного столкновения ты можешь серьёзно им навредить. Так что постарайся не травмировать членов своей же команды, когда скачешь по площадке, окей?
Куроо добродушен, как сытый кот, но его поднятая ладонь сама собой сжимается в кулак.
Игра продолжается. Собственные руки и ноги вдруг кажутся Льву слишком длинными. Пытаясь быть внимательным и не задеть ими Яку на задней линии и Кенму, стоящего рядом, Лев ловит мяч затылком, теряет равновесие, цепляется за сетку, чтобы удержаться. Мяч уходит команде Куроо. Перед тем, как уйти на подачу, тот важно кивает Льву сквозь сетку:
- Я ценю твоё старание.
- Что этот интриган тебе сказал? – интересуется Кенма. – В любом случае, не обращай внимания. Куро пудрит людям мозги с тех пор, как научился ходить.
Лев виновато улыбается и мотает головой.
- Не, Кенма, это было нужное.

2.
- Я не буду это читать, - говорит Яку. Он держит тетрадь двумя пальцами. Хозяин тетради покачивается с носка на пятку, спрятав руки за спину. Уши у него полыхают, но в остальном разгром, который Яку устроил его домашней работе по японскому, его, кажется, совсем не трогает.
- Ну да, я печатаю лучше, чем пишу, - беззаботно говорит Лев. Яку бьёт его по лбу тетрадью:
- Да муха, бегающая по грязному окну, пишет лучше, чем ты! Будь я твоим учителем, я бы отправил тебя обратно в младшую школу и заставил заново учить все иероглифы!
- Учителя такого не делают, Яку-сан.
- Поумничай у меня ещё. Серьёзно, Лев, это же нечитаемо.
- Да что вам не нравится? – Лев забирает у Яку тетрадь и сам туда заглядывает. - Вот тут… пишу: «Рассвет над горными вершинами вздыма… взбира… вскара…» хм. Ладно. Я понял. Не надо смотреть на меня с таким лицом.
Лев всматривается в написанное, переворачивает страницу. Лоб пересекает задумчивая морщинка. С тяжёлым вздохом он выдирает из тетради сразу три листа:
- Лучще перепишу. Да что вы так смотрите-то?!
Яку отбирает тетрадь обратно и на глазах у Льва рвёт её в клочья целиком. Лев издаёт вопль, полный ужаса и возмущения, но Яку спокойно пожимает плечами:
- Объявляю тренировку по чистописанию. Перепиши всю тетрадь так, чтобы хотя бы ты сам мог читать свои сочинения. А будешь ныть – я тебе детские прописи куплю.

3.
Лев не допускает даже мысли о том, чтобы навредить Яку-сану. Тот может мучить его, сколько захочет, ведь семпаям положено быть немножко мучителями. А Льву как младшему товарищу положено терпеть, благодарить и совершенствоваться. Иногда он мечтает, что через пару лет тоже заведёт себе кохая и отыграется на нём за все свои страдания. Но с Яку эти мечты никак не связаны, ведь Яку Льву никогда не перерасти.
Лев помнит, что Яку-сан тренирует себя гораздо суровей, чем кого-либо. Либеро должен быть самым быстрым и ловким, и Лев кому угодно скажет, что Яку-сан – отличный либеро. В его голове то, что Яку-сан круче, и старше, и во многом сильнее его, отлично уживается с желанием лелеять, не спускать с рук, создавать комфорт.
- Я бы вас вот так аккуратненько в нагрудный карман положил, - говорит Лев как-то. – Вам бы там было тепло, славно.
Яку сидит у него под рукой, нахохлившись, как воробей под козырьком крыши. Они ждут автобуса на промокшей, продуваемой со всех сторон остановке. Кеды Яку полны дождевой воды, она понемногу нагревается, забирая тепло ног.
- Сейчас я бы от такого не отказался, - ёжится он. Лев обхватывает его ноги свободной рукой и забрасывает к себе на колени. – Эй!
- Согните ноги, я их полой ветровки накрою. Вот, другое дело. Теперь вы как в гнезде. Кто же надевает шорты, когда в прогнозе обещают дождь, Яку-сан?
- Ты тоже в шортах.
- Так я другое дело, я-то за прогнозами не слежу, в отличие от вас. И меня четверть русской крови греет!
- Если тебя что и греет, так это твой идиотизм. Посмотри, это не наш автобус подъезжает?
Они чинно усаживаются рядом в пустом автобусе. Лев, уставший после долгой прогулки, сразу задрёмывает. Яку из принципа дрожит на своём сидении минут десять, но потом Льва заваливает на него на повороте. Он вжимает Яку в подлокотник боком и бедром, от тела исходит ровное сильное тепло, и Яку сдаётся.
- Где там твой карман, - ворчит он, забираясь под полу ветровки Льва.

Россия!ау, реверс, это должно стать драмой, если я опять не отгорю

читать

Лев намывает ладони так, как будто дотронулся до чего-то отвратительного. Яку сидит на туалетном подоконнике, свесив ноги и насупившись. Под ладонями он чувствует облупившуюся краску. Подоконник весь покрыт круглыми следами – после перекуров посреди урока старшеклассники тушат об него окурки.
За окном конец октября. Яку вздыхает, покосившись на серый отрез неба в открытом прямоугольнике форточки. Двух месяцев не прошло, а он уже готов вскрыться.
Лев с силой закручивает вентили крана и поворачивается к нему. Полотенец в туалете нет и не было никогда, так что он просто стряхивает воду с рук на пол. Пара капель попадают на серую толстовку и джинсы.
- Тебе не надо было влезать, - говорит Яку раздельно. В который раз он это повторяет?
Пройдёт полчаса, и ко Лёве вернётся его обычная жизнерадостность. Но сейчас он серьёзен, и это Яку не нравится. Он не хочет, чтобы Лев напрягался из-за него.
Пока он стоит стеной между Яку и новыми одноклассниками, ему самому ничего не надо делать, чтобы сделаться к ним ближе. Прошло уже два месяца, а он всё ещё белая ворона, Япончик, и хотя он говорит по-русски не хуже, чем они (да лучше, чем некоторые, и уж точно литературней), все, кроме Льва, обожают делать вид, что не понимают ни слова.
Первые дни Яку был уверен, что сойдёт здесь с ума. Мама умоляла его потерпеть немного, говорила, что всем новичкам трудно, что русские дети совсем другие, более открытые и общительные, чем японские, и он обязательно заведёт себе здесь великолепных друзей, просто надо дать им немного времени, чтобы разглядеть его. Яку нехотя кивал. Он не верил маме ни на секунду, но ссориться ещё и с ней не хотелось. После того, как маму перевели в российский филиал её компании, они с Мориске оказались вдвоём против целого нового мира – каркающе-русского, холодного и не слишком ими довольного. Мать ходила на работу так же, как и Яку в новую школу: стиснув зубы, чувствуя свою чуждость каждую секунду, готовясь выносить это ещё очень долго.
Яку был спасён, когда появился Лев. Он пропустил первую неделю учёбы - задержался с родителями на каникулах где-то в горах. Яку не знал об этом, просто как-то утром перед первым уроком ему, повторявшему параграф из домашней работы, что-то вдруг заслонило свет. Добродушный голос с откуда-то из-под потолка поинтересовался:
- Пацан, ты классом не ошибся? Тут химия у девятого бэ, тебе сюда ещё рановато.
Эта шутка про рост Яку могла бы стать юбилейной. Он хмуро посмотрел на юмориста и удивился, не узнав лица. Ему казалось, что он уже выучил всех одноклассников хотя бы по фамилиям, а этот был ему совершенно незнаком… Но, по крайней мере, он дружелюбно улыбался в ответ на растерянный взгляд Яку. А тот сидел, хлопая глазами, и не знал, что сказать.
Оказалось, что он случайно занял парту Льва. Когда сидевшие впереди девчонки помогли им нормально познакомиться, Лев в полном восторге предложил Яку сидеть вместе везде. Его бабушка, как он рассказал, была японкой, и он обожал всё японское, потому что гены.
Несмотря на дурацкие комментарии и шуточки, лившиеся из него, как из рога изобилия, Лев был хорошим парнем. Он сел на своё место в проходе, занял локтями большую часть парты и заслонил Яку, прижатого теперь к окну, от всех проблем сразу. Теперь ему не надо было переживать из-за враждебности одноклассников и необходимости говорить с ними, находить общие темы, выискивать в памяти интересные истории про Японию… Со Львом, легко болтавшим о чём угодно, не надо было мучительно думать над каждым словом.
Лев безбожно списывал у него везде, где мог. Его ноги никогда не умещались под партой (девчонки с парты впереди хихикали полусердито, полукокетливо, натыкаясь на его кеды под своими стульями). За обедом он голодно смотрел на бенто Яку и умолял попробовать «хоть немного этой потрясающе красивой еды!». На физкультуре их скоро перестали ставить в одну команду по волейболу, потому что вместе они не оставляли противнику ни единого шанса.
От природы сдержанный, со Львом Яку быстро привык выражать своё недовольство тычками и подзатыльниками. В ответ Лев мог зажать его голову подмышкой и растрепать и без того непослушные волосы. Так работала их дружба.
По вечерам мама спрашивала, как дела в школе, а Яку рассказывал очередную идиотскую историю про Льва. Остальные одноклассники вскоре перестали его интересовать.
В общем, за это он и поплатился.
- Они хотели подраться со мной, вот и надо было им позволить, - говорит Яку. Взгляд нет-нет да и соскальзывает на ободранные костяшки пальцев Льва. Вроде он сделал всего пару ударов, но его кулаки к такому не привыкли. Несмотря на огромный рост и силу, Лев удивительно миролюбив. – Ты думаешь, я бы сам им задницы не надрал?
- Не надрал бы, - возле губ у Льва появляется упрямая складка, Яку такой раньше не видел. – Их было трое, а ты один.
- Даже если бы они меня побили, это было бы лучше, чем то, что сейчас.
- А что сейчас? - Лев копается в рюкзаке, который для удобства поставил на подоконник рядом с Яку.
- Сейчас они хотят побить не только меня, но и тебя. Так что поздравляю, из-за твоего тупого геройства мы оба в жопе.
Последнее слово Яку говорит специально, чтобы порадовать Льва: тот страшно любит, когда Яку использует слова, которым он сам его научил. Так вышло, что «жопа» - чуть ли не самое цензурное из них.
Лев слабо, как будто против воли улыбается. Это не та улыбка, которой ждал Яку. Он легко толкает друга в плечо, мимоходом сняв с рукава толстовки прилипшую нитку. Мимо туалета тяжело проходит кто-то из учителей. Лев быстро вскидывается в сторону двери, но шаги удаляются, и он вновь углубляется в свой рюкзак. Яку тоже заглядывает туда:
- Что ты ищешь?
- Мы уже давно оба в жопе, - невпопад отвечает Лев, остервенело сдвигая учебники и тетради, чтобы добраться до чего-то на дне рюкзака. – Потому что я… блин, ну как люди это делают!
Он резко закрывает рюкзак и кладёт руки поверх.
- Делают что? – спрашивает Яку. - Находят вещи в рюкзаках?
Вместо ответа Лев быстро и мокро целует его в губы, хватает рюкзак и выбегает из туалета.
Прямо за дверью его ловит завуч.
tbc???
________

Казалось, что отпустило. Как оказалось, казалось. ЕЩЁ ДВА.

R

Яку зажимает его рот, Лев кусает его ладонь. Яку толкает его в плечо, и укус превращается в поцелуй. Они выпили слишком много саке на фестивале (как обычно, хотя Яку старше, продавали его только Льву), и нет ничего более сложного, чем остановиться теперь, когда в комнате Яку темно и пахнет июнем, близкой жарой и смесью их запахов.
Яку втягивает носом воздух возле шеи Льва. Лев ловит губами его висок. Руки Льва обвивают Яку, как верёвки, они слишком длинные и гибкие, чтобы он мог чувствовать себя у руля, а не в плену. Он рыком заставляет Льва закинуть руки за голову, с трудом удерживаясь на нём верхом. Лев не пытается скинуть его намеренно, он просто движется весь, гибкий и сильный, как молодая змея. Яку чувствует себя укротителем, заклинателем, стояк Льва упирается ему в поясницу, но сегодня Лев будет принимать. Он пыхтит, фыркает, шумно дышит Яку в самое ухо. Он дышал бы Яку в ухо, даже если бы стоял на другом конце комнаты. Льва так много, что Яку просто не может отойти от него достаточно далеко, Лев - его чёртова Токийская башня, уже год его видно с любого края жизни Яку, куда ни отвернись.
Яку научил Льва целоваться так, как нравится ему самому. Жадный до новых умений, тот практиковался так усердно, что у обоих трескались и кровоточили губы. Это было в начале зимы. Яку помнит, что смотрел, как Лев бегает за Кенмой, и думал: если когда-нибудь он увидит у Кенмы кровь на губах, он больше не скажет Льву ни слова. Никогда. Но Лев, кажется, хорошо понимал, что у него может быть только один учитель.
Лев пытается изогнуться, чтобы подмять Яку под себя. Он знает, что Яку будет готовить его методично и аккуратно, как он делает всё на свете. У Льва никогда не хватает на это терпения. Яку прижимает губы к его уху и говорит, что всё будет хорошо, что Льву будет хорошо, что он сделает ему так хорошо, что в следующий раз Лев сам попросит повторения, и - о чудо из чудес - это огромное тело под ним успокаивается, подчиняясь.
Яку выпускает руки Льва и выпрямляется, чтобы расслабить сведённые плечи. Ладони Льва безошибочно даже в темноте скользят по его коже. Красивый маленький Яку-сан, бормочет Лев, явно вырвав свой внутренний стоп-кран с корнем и забросив подальше за горизонт, ты уедешь, и мы больше не будем играть, ну как я без тебя в этом всём, как, - что-то такое Лев бормочет.
Яку шипит ему что-то успокаивающее уже не в ухо, а прямо в кожу. Наверное, Лев его не слышит, но использует какое-то другое чувство, чтобы понять, потому что его грустное бормотание прерывается на полуслове, на полустоне.

G и дебилизм

Этот мультфильм было гораздо веселей смотреть, когда Яку был маленьким. Тогда рыжеватая мышь, укравшая из огромного набитого холодильника кусок сыра размером с неё саму и зажавшая дверью голову длинного глупого серого кота, выглядела смешной. Теперь она кажется жестокой.
Лев, чьё интеллектуальное развитие застряло примерно на уровне шуток с голыми людьми, тортами и падениями, заливается, залипая в экран поверх пакета с чипсами. Яку было бы за него стыдно, но в комнате больше никого нет, и стыдиться не перед кем.
- Что. Смешного, - выплёвывает он, запуская руку в пакет Льва.
- А вы не видите? - Лев гогочет ещё громче и тычет пальцем в экран. - Это ж мы с вами! Один в один!
Яку чувствует, как скрипит шея, когда он медленно поворачивает голову и смотрит на Льва.
На экран.
На Льва.
Снова на экран.
На Льва.
- Ой, стойте, не надо, пожалейте! - Лев хватает ртом воздух, сгибаясь пополам уже не только от смеха, но и от жестоких пинков Яку.
На экране происходит что-то очень похожее.

запись создана: 17.10.2015 в 17:43

@темы: осторожно: злой слэш, аниме, Haikyuu, фанфикшн

---

On the outside I'm a greatest guy

Уорхол говорил: "Иногда люди позволяют одной и той же проблеме годами портить им жизнь, а между тем они они могут просто сказать: "Ну и что". Это одно из моих любимых выражений: " Ну и что?"
Я это понимаю так, что любая проблема, с который мы сталкиваемся, может проверяться этим вопросом: "Ну и что?". Он должен избавлять от лишних сантиментов по поводу проблемы и помогать её решать или забивать на нее. Не знаю, что делал Уорхол со своим "Ну и что?", но так и пост не об Уорхоле, а обо мне, как обычно.

дальше

В последнее время я очень хорошо делаю выбор: либо решаю проблемы, либо решаю, что это не мои проблемы. И всё реже успеваю почувствовать по их поводу что-то, кроме лёгкого раздражения. Не то чтобы у меня совсем не было времени на эмоции и переживания. Мне ничто не мешает, как раньше, страдать и паниковать, или чувствовать радость и предвкушение, или очень сильно чего-то или кого-то хотеть. Но я этого не делаю.
Допустим, есть проблема. Это большая проблема? Это моя проблема? Её надо решать сейчас? Если ответ хотя бы на один из трёх вопросов - "да", я иду и решаю. Эмоции в этом не участвуют. Это очень продуктивно, и вообще-то мне нравится, что я так могу. Но я начинаю понимать, что всё это зашло куда-то не туда, и на месте моих прежних тревог, радостей и вообще всего, что выводило меня из равновесия, остался вакуум.

Например, могу ли я по-настоящему сказать "Я была так рада с тобой встретиться", "Этот фильм вывернул меня наизнанку", "Мне страшно, что я не справлюсь со своей работой", "Я боюсь быть одна", "Я беспокоюсь за своего отчима", "Я не могу этого вынести"? Сказать-то могу. Но всё - с примерно одинаковой интонацией.

Хочу ли я на самом деле писать хорошие тексты? Горю ли я этим настолько, что не могу спать, не написав некую норму страниц в день или не превратив идею в историю? Похоже, что нет. Я почти не пишу и сплю спокойно, хотя некоторые мои идеи мне ох как нравятся.
Влюбляюсь ли я в кого-то настолько, что не могу об этом молчать? Что начинаю вибрировать, как только его вижу, а когда не вижу, не только ломаюсь изнутри, но и в руках ничего не могу удержать? Видимо, нет. Потому что я могу молчать о своих чувствах к человеку годами, пока мне не надоест, и он о них даже не догадается.

Могу ли я чувствовать что-то - что угодно - с такой силой, что не буду способна есть, пить, работать в привычном режиме? Может быть, и могу. Но каждый раз, когда я встречаю что-то, что может причинить мне столько чувств (столько неудобств), я себя спрашиваю: Ну и что это? Оно того стоит? И давлю на стоп-кран, потому что никакая логика полезности не оправдает дрожащих рук, истерик и неспособности себя контролировать.

А в результате, что я вообще чувствую?
Если у меня с утра плохое настроение, я делаю зарядку, варю себе кофе, выкуриваю сигарету и слушаю аудиокнигу по дороге на работу, чтобы отвлечься, пока настроение не изменится и ощущение, что я мертва внутри, не рассосётся. Обычно оно рассасывается часам к трём дня.
Я не хвалю себя и не ругаю. Мне это не нужно: никакие мои достижения не радуют, и никакие провалы не расстраивают меня достаточно сильно.
Мне стало сложно читать книги и гореть по фандомным вещам, потому что я не позволяю себе нырнуть во что-то настолько глубоко, чтобы меня там разорвало и склеило заново.
На самом деле, я понимаю, что стала похожа на робота. И мне очень стыдно это осознавать. Роботы не строят планов и ничего не достигают, они просто пашут в колее, которую проложил для них кто-то другой. У роботов не бывает привязанностей, и если человек дружит с роботом, то это заслуга человека, а не робота.
Я не хочу, чтобы люди вокруг меня, особенно близкие, знали, что внутри меня происходит (или точнее, не происходит) вот это всё. Но я уже написала такую телегу, так что это моё "не хочу" тоже не такое уж сильное.

@темы: часть плана по захвату мира, или БББ

---

Мы с Сарику начали год в Крыму. Было прекрасно и холодно. Особенно морозило в автобусах, на которых мы обкатали почти весь южный берег. Свет отключали каждый день по нескольку раз, и тёмные города в холодных бухтах выглядели очень средневеково. И романтично. И загадочно. И только бы, чёрт возьми, ноги в темноте на льду не переломать.
Благодаря Сарику, мне совсем ничего не пришлось планировать. Она просто говорила по утрам: "Сегодня едем туда или сюда?" Я закатывала глаза, издавала звук старого компьютера, проводящего запрос, и отвечала, что сюда. "Тогда нам надо бежать на автовокзал", - говорила Сарику, и мы бежали. Как правило, успевали, только однажды из-за снега на перевалах наш рейс отменили в последний момент.
Не обошлось, конечно, без долбоебизма, неловких моментов, шизофренических попутчиков и спонтанных безумных решений. "Мы должны слепить снеговика на берегу моря!", "Давай пойдём 4 км до дома под проливным дождём/до Херсонеса пешком через весь Севастополь/поздно вечером в рыбный ресторан, а то чо мы как не в Крыму!", "Почему бы нам не поехать в Судак, когда там -15 и штормовой ветер?", "Раз нас не хотят пускать в аэропорт с бутылкой хереса, давай выпьем её прямо тут!" и так далее, и тому подобное. Чего стоит хотя бы наша квартира в скворечнике с окнами на все стороны света, шумным мазганом и (мы оставили свой след) пятном от мадеры на ковре.
Чтоб не умереть от холода, мы за день выпивали литра по полтора чаю из моего термоса, а по вечерам ещё по бутылке какого-нибудь местного винища. Винище сопровождает любого крымского туриста так же, как Вергилий сопровождал Данте в аду, так что говорить о нём незачем. А вот мой термос заслужил звание третьего участника нашего трипа: он был везде, где были мы, видел те же пейзажи и интерьеры, заполнялся кипятком в столовых, где мы обедали, делал вместе с нами хипстерские фоточки и даже пытался пронести в себе херес в аэропорту Симферополя (безуспешно). Если бы не он, мы бы так и замёрзли в сугробе под зелёной пальмой в районе Судака или Алупки.
Господи, там были зелёные лиственницы и кедры, трава и можжевельник, в Гурзуфе цвели нарциссы, а в Ливадии розы, платаны стояли повсюду, как монстры-наркоманы, и снег падал на ЗЕЛЕНЬ, и надписи "С новым годом!" выглядели как анахронизм, потому что какой новый год, у вас тут море шумит и пальма плодоносит.
Море. Ох, море.
... Как всегда, по возвращении из прекрасного места я со страшной силой отрицаю Москву. Здесь неправильный воздух, слишком много света, грязно, небо похоже на облучённую радиацией гигантскую подушку, у каждого прохожего рожа просит галоперидолу, осенняя депрессия перетекает в зимнюю апатию, весенний авитаминоз и летнюю грусть, и я могу продолжать ворчать до бесконечности. Как я могу жить здесь большую часть года и считать, что Москва - нормальный город? Что это - стокгольмский синдром?

@темы: даерь, впечатления

---

Письмо Деду Морозу

Дорогой Дед Мороз,

недавно я нашла у себя в старых бумагах своё первое письмо тебе. Я писала его лет в 5 или 6 и просила "котика Васю и ляпардика Алину". Ты не подарил мне ни того, ни другого, но я не расстроилась. Котика я через пару лет сама вымолила у родителей (и до сих пор расхлёбываю засилье котиков в своём доме), леопардика у меня по-прежнему нет, ну да оно и к лучшему. Алина - не лучшее имя для леопарда.

Если ты обошёл меня вниманием потому, что в 6 лет я плохо себя вела, то в этом году мне точно рассчитывать не на что. В детстве я была гораздо более послушной, чем сейчас. И хотя этот год я прожила вполне достойно - стала меньше ныть, больше заниматься спортом, работать над собой и общаться с людьми, нашла работу, которой можно гордиться, - грехопадений тоже хватало.
Сразу скажу: Дедушка, пожалуйста, не ругай меня за курение. Видит бог (и ты наверняка тоже), кто меня за него только ни ругал! А воз и ныне там. По крайней мере, от моих никотиновых приключений никто не страдает, кроме меня. А я лучше буду страдать от них, чем от чего-то ещё.

Есть вещи, за которые мне гораздо стыдней. Именно в этом году я разрушила свою, наверное, самую прекрасную дружбу. В этом же году я написала бессовестную чужую диссертацию, которой стыжусь и потому, что она чужая, и потому, что плохая. Ещё я слишком часто мечтала сбежать от всех своих проблем в другую страну - а ведь однажды я это уже сделала и знаю, что можно сбегать и возвращаться сколько угодно, а проблемы никуда не денутся. В этом году я срывалась, когда не надо было, и молчала, когда лучше бы было сорваться. Не была рядом с теми, кого должна поддерживать. Вела себя эгоистично и ленилась там, где можно было пренебречь своими желаниями и помочь кому-то.

Но если я всё же заслужила подарок, который не смогу купить себе сама, то у меня есть к тебе просьба.
... На самом деле, их целых три. Во-первых, добавь мне мозгов, пожалуйста. Их всегда не хватает.
Во-вторых, прошу тебя, отсыпь мне хоть немного смелости, потому что мне часто надо говорить людям правду, а это каждый раз доводит меня до паники.
И в-третьих, раз уж я прошу у тебя, как у Гудвина, - второе сердце мне тоже не помешало бы. Ну, ты знаешь. Чтобы удивить того парня из синей будки, если я его когда-нибудь встречу.

В этом году тебе пишут не только дети, но и многие взрослые. Нам всем очень страшно, Дедушка, и мы все ходим, чтобы произошло чудо и нам не надо было расхлёбывать то, что мы наворотили. Взрослые делают вид, что просят чудес для своих детей, но в глубине души они бы не отказались от какого-нибудь крошечного доброго волшебства и для себя тоже. Никто бы не отказался. Ты видел лица людей в метро? А комментарии в интернете? А новости? Если ты можешь дать нам немного доброго волшебства, то сделай это. Пожалуйста. Может быть, нас это спасёт.

Спасибо, Дедушка, за то, что тебе можно писать. Пусть твоя зима будет вьюжной и снежной.
Маша, 24 года


P.S. Напоследок я, как самая настоящая взрослая, попрошу одну вещь для детей. Если ребёнок просит у тебя на Новый Год новый телефон, планшет или компьютер - умоляю тебя, подари ему вместо этого огромную коробку сладостей. Лечить больные от сладкого зубы и животы врачи уже умеют. А страшная игровая зависимость, которую приносят гаджеты, рушит почти каждый детский мозг, мешает им дружить друг с другом, бегать, играть, орать, делать глупости. Дети любой эпохи, даже информационной, должны делать всё это. Так что не дари детям телефоны, Дедушка. Пусть их родители сами решают, гробить своих детей или нет.

Спасибо.

@темы: часть плана по захвату мира, или БББ, доброе утро

---

Зима ещё не началась, а я уже её превозмогаю.
Как ветеран превозмоганий, я знаю, что делать это можно двумя способами. Первый способ - превозмогать страдальчески, рыдая о своей унылой доле и проклиная беспощадные небеса, которые принуждают тебя делать этакую хуйню (читай: вставать с кровати, не опаздывать на работу, общаться с людьми, спускаться в метро, носить тёплые штаны, шмыгать носом, семенить по гололедице этц этц). Второй способ - из подручного дерьма, эскапизма и самоубеждений сделать себе хорошее настроение и превозмогать в нём. При этом успевать пить кофе, улыбаться и наслаждаться пейзажем.
Чтобы осилить второй способ, организму нужна подпитка в виде нормального режима сна, вкусной полезной еды и здорового сарказма. И - в моём случае уж точно - подходящей музыки. Так что я заранее сваяла себе зимний плейлист, под который буду превозмогать в ближайшие месяцы. Делюсь.

Winter in Russia from Mad Polype on 8tracks Radio.

@темы: часть плана по захвату мира, или БББ, намурлыкиваю, доброе утро

---

У меня есть твиттер, но он достал меня до смерти.

Теперь я знаю, что "Лаки Страйк" - редкостная говнина. То, что пся крев Бадоу Нейлз из всех сигарет курил именно их, добавляет к его портрету штрихи, которых я не могла видеть, пока не начала курить сама. Бадоу Курит "Лаки" не потому, что ему нравится, а потому, что его пропавший брат Дейв их курил. Это зацепка на память, как вечный огонь. когда брат отыщется, Бадоу выдохнет облегчённо, отдаст ему початый блок и купит себе какие-нибудь "Мальборо". Так он обнадёживает себя каждый раз, когда покупает очередной блок "Лаки".

Каждое интервью Нила Геймана дополняет мой нилоцитатник. В начале месяца он говорил с Playboy о Песочном Человеке, комиксах и писательстве (о чём бы ни говорил Гейман, он говорит о писательстве).
All fiction is fundamentally a confidence game: You are persuading people to believe things that they know are not true and to shed real tears over the tragedies and deaths of people who do not exist. Your confidence is the most important thing of all because if you believe in your characters, other people will, too.

првд

Художественная литература - это, по сути своей, шулерство. Ты убеждаешь читателя поверить в то, что, как он знает, не является правдой, и заставляешь его проливать настоящие слёзы над трагедиями и смертями несуществующих людей. Твоя собственная вера здесь важнее всего: если ты веришь в своих персонажей, то и другие люди поверят в них.

В моей работе меня больше всего выбивают из равновесия не дети-истерики и не родители-неадекваши. Я точно знаю, что мои занятия не могут навредить ребёнку - наоборот, в 9 из 10 случаев они будут для него полезны. Но то, сколько пользы я принесу и скольким вещам успею научить за отведённое мне время, зависит только от меня. А я всегда отстаю от графика и делаю слишком мало. Уж точно гораздо меньше, чем хотела бы. Иногда мне не хватает сил, иногда виновато незнание каких-то приёмов, иногда я неправильно выбираю время, и ребёнок не берёт то, что я ему даю. В результате - почти все мои занятия не такие эффективные, какими могли бы быть.
Пишу об этом, и меня прям-таки начинает трясти.
Но это же опять грёбаный перфекционизм. Видимо, надо успокоиться и просто работать из хорошего настроения и так, как умею. Я же не робот-нянька, чтобы ебашить со стопроцентной эффективностью.

Кстати. Были ли где-то сказки, фильмы, сай-фай, просто истории про роботов-нянек? Если кто-нибудь из немёртвых душ-читателей вспомнит и напишет, я буду очень благодарна.

@темы: Собаки, даерь, сказочное, сделайте взрослые лица, три ребёнка на ведро

---

С днём рождения меня. Я дарю себе этот текст, потому что мне нужен был повод, чтобы его написать, и день рождения подошёл.
НЕ В ОБЗОРЫ

Название: Контрперенос
Фендом: Хайкью!!
Персонажи: Ямагучи, Цукишима, Акааши и Бокуто на периферии
Рейтинг: G
Жанр: флафф
Саммари: adult!АУ, где Ямагучи работает психотерапевтом, а Цукишима - его клиент.
Контрперенос - это совокупность бессознательных реакций аналитика на личность его клиента в психотерапии.

читать

- Сегодня мы встречаемся в последний раз, - сказал Ямагучи.
- В последний раз, - эхом повторил Цукишима и тряхнул головой, будто очнувшись. – Да. Подумать только. В следующую среду мне уже не надо будет сюда торопиться.
- Какое облегчение, правда?
Они обменялись улыбками.
Чуть больше года прошло с тех пор, как Цукишима пришёл в этот кабинет впервые. Он был удивительно постоянен в выборе времени для сеансов, и Ямагучи привык видеть его в три часа дня каждую среду, за исключением тех дней, когда сам отменял встречи. Цукишима безропотно дожидался Ямагучи, пока тот ездил на конференции, или переживал неумолимые сезонные простуды, или разбирался с семейными делами. Сам Цукишима за всё время не отменил ни одного сеанса.
- Если тебе понадобится продолжение терапии, ты всегда можешь обратиться ко мне или к любому из моих коллег, - сказал Ямагучи. Фраза прозвучала легко, хотя на душе у него скреблись кошки. – Я давал тебе номера доктора Энноситы, моего учителя Шимады и доктора Акааши, моего супервизора…
- Мне не будет нужен другой терапевт, - остановил его Цукишима. – Разве мы завершаем работу не потому, что я теперь могу справляться сам?
- Да, но… Я хотел, чтобы ты знал: если что-то изменится, ты всегда можешь вернуться.
- Я понял. Спасибо.
Шуршание кондиционера и шелест дождя за оконными стёклами делали тишину уютной. Цукишима смотрел в сторону, его пальцы барабанили по подлокотнику. Не будь это их последняя встреча, Ямагучи спросил бы, о чём он думает. Сейчас же он промолчал, потому что использовал любую возможность, чтобы насмотреться напоследок.
Ему было стыдно. Всё это время, весь год он чувствовал вину за то, как ему нравилось смотреть на Цукишиму. Он с удовольствием следил за тем, как Цукишима медленно и обстоятельно устраивается в кресле в начале каждой встречи. Он наблюдал за его мимикой, поначалу с трудом читая на лице Цукишимы слабые отблески чувств. Сдержанность Цукишимы можно было принять за холодность, но Ямагучи научился различать, что клокотало у него внутри. Умение понимать чужие эмоции было частью работы психотерапевта, но не всегда работа доставляла Ямагучи такую радость.
Он очень привязался к Цукишиме за этот год. Ямагучи привык, что расставаться с полюбившимися клиентами тяжело, эта тяжесть тоже была частью его работы. Но Цукишима, его проблемы, рабочие конфликты, сложные отношения с братом стали для Ямагучи настолько близкими, что он расставался с ним, как с другом.
В углу комнаты стоял стеклянный шкаф, набитый разными приятными глазу безделушками. Куски стекла обтекаемых форм, статуэтки, мелкие детские игрушки, песочные часы, массажёры для рук были свалены на полках, и хаос, создаваемый ими, странным образом успокаивал. В начале их работы с Цукишимой, когда тот молчаливо сопротивлялся всем попыткам Ямагучи наладить контакт, он предложил ему подойти к шкафу и выбрать любую вещь, а потом рассказать о ней. Цукишима выбрал пластмассового динозавра и потом несколько сеансов вертел его в руках. С этого началось их общение.
Сейчас динозавр стоял в дальнем углу самой верхней полки. Ямагучи отыскал взглядом его маленькую голову на длинной шее. Казалось, что фигурка грустно смотрит на Цукишиму, будто понимая, что тот скоро уйдёт.
Ямагучи захотелось забрать динозавра домой и спать с ним в обнимку.
Он вёл себя ужасающе непрофессионально и прекрасно это понимал.
Цукишима встал с кресла и спросил разрешения покурить. Ямагучи кивнул: запах сигаретного дыма в кабинете не смущал его совершенно. Он и сам мог выкурить сигарету под настроение.
К тому же, у Цукишимы были хорошие сигареты. Ямагучи нравился их запах.
- Я могу покурить с тобой вместе? – неожиданно выпалил он. Он никогда раньше этого не делал, считая, что курение – слишком интимный акт, чтобы психотерапевт мог разделить его с клиентом. Зачем он делал это прямо сейчас? Какие воспоминания пытался себе создать? Не вредил ли он Цукишиме, не казался ли ему странным?
Цукишима пожал плечами и предложил ему сигарету.
Ямагучи затянулся, остро чувствуя красные пятна на щеках, неловкость своих движений, неуверенность, с которой он прикурил от чужой зажигалки. Его смущал рост Цукишимы – тот был выше его на полголовы, что при росте Ямагучи было большой редкостью. Казалось, что они стоят не в метре друг от друга, а вплотную, гораздо ближе, чем Ямагучи мог вынести. Это было слишком интимно для него – близость, выдохи Цукишимы и его собственные, мелкие движения, когда кто-то из них стряхивал пепел в открытое окно. В лицо летели мелкие дождевые брызги, дробь разбившихся о карниз капель.
По улице внизу, шурша по асфальту мокрыми шинами, проехала машина. Потом ещё одна.
- Я привык смотреть на тебя, - вздохнул Цукишима. – За этот год я смотрел на тебя больше, чем на большинство своих коллег.
- Мне казалось, ты на меня почти и не смотришь.
- На них я смотрю ещё меньше. Теперь придётся искать другое приятное лицо, - он затушил сигарету о карниз. – Что ж. Кажется, нам пора завершаться.
На прощание они пожали руки.
Когда Цукишима ушёл, Ямагучи рухнул в кресло, радуясь, что тот был сегодня его последним клиентом.
- Алло, Акааши? Можно мне записаться к тебе завтра?
Даже голос Акааши в телефоной трубке успокаивал. Самым замечательным в Акааши для Ямагучи было то, что он знал его давным-давно и уже ничему не удивлялся.
- Только на вечер. Я оставлю для тебя окно.
Ямагучи облегчённо выдохнул.
- Замечательно.
Помедлив, Акааши спросил:
- Ты отпустил его, я надеюсь?
- Да, но мне тяжело, - пожаловался Ямагучи. – Почему это всегда так тяжело?
- Потому что не только клиенты к нам привыкают, но и мы к ним. Мы же живые люди, - Ямагучи был уверен, что Акааши пожал плечами. – Ну, и ещё потому, что ты легко впадаешь в зависимость.
- Эй, - поморщился Ямагучи, - оставь экзекуцию до завтра. И без тебя тошно.
Отложив телефон, он увидел на подоконнике забытую Цукишимой пачку сигарет. Ямагучи прекрасно знал, что от второй сигареты за час ему станет погано, но не поленился встать и найти зажигалку. Ему хотелось стоять, смотреть на дождь и зябнуть у открытого окна. Он так и поступил – иногда, когда никто не видел, он позволял себе быть жалким и драматичным.

*

Вести рабочие записи в компьютере, как делали большинство его коллег, Акааши Кейджи претило. Поэтому каждый вечер он методично заполнял конспектами проведённых за день сеансов огромные, альбомного формата тетради. Для каждого из клиентов он заводил новую. За годы работы их накопилось немало: его кабинете стояло уже три шкафа, забитых этими тетрадями. Некоторые тетради были исписаны от начала до конца, в других было заполнено от силы несколько страниц. Кое-кто (например, один шумный волейболист национальной сборной, с которым Акааши уже больше десяти лет делил квартиру, постель и жизнь) мог называть это напрасной тратой бумаги. Сам Акааши называл это индивидуальным стилем работы. Он считал, что архив в шкафах выглядит очень солидно.
Его новый клиент, казалось, поставил своей целью заучить расположение каждой тетради в каждом из шкафов. От Ямагучи Акааши знал, что Цукишима редко смотрит в глаза, но с начала встречи он не поглядел в его сторону ни разу, и это начинало напрягать.
- Итак, вы пришли ко мне от доктора Ямагучи, - сказал Акааши, когда его внутренний таймер отсчитал десять минут полной тишины.
- Не совсем так, - Цукишима наконец посмотрел на него, но, поймав ответный взгляд, тут же отвернулся. – Я был клиентом доктора Ямагучи, но с момента нашей последней встречи прошло уже почти два месяца. Так что я пришёл не «от него», скорее – «после него».
«Какое потрясающее занудство», - тихо пробормотал голос в голове Акааши. Этот внутренний голос был неистребим, и Акааши давно смирился с тем, что в его голове часто появляются мысли, далёкие от терапевтической нейтральности. Всё, что он мог сделать, - это не высказывать их вслух.
Никто, впрочем, не запрещал ему записывать эти мысли в архивных тетрадях.
- Как закончилась ваша работа с доктором Ямагучи?
- По плану. Мы оба решили, что мне больше не нужна его помощь.
- Вы были готовы к завершению терапии?
Цукишима пожал плечами.
- Тогда думал, что готов.
- А сейчас что думаете?
Повисла долгая пауза. Акааши сидел, спокойно сложив руки на коленях, и наблюдал за тем, как Цукишима нервно вертит в руках выключенный телефон.
- Я растерян, - выдавил Цукишима.
- Вижу, - Акааши кивнул. – Что вас так сильно тревожит?
- Мне кажется, что я пришёл к новому терапевту, потому что за два месяца не смог выкинуть из головы предыдущего. А мне не свойственно привязываться к людям, с которыми я работаю.
Акааши поёрзал в кресле.
- Психотерапия – очень особый вид работы. Можно сказать, что она выстраивается на эмоциональном контакте и привязанности и невозможна без них. Это…
- Это понятно, - оборвал его Цукишима. – Я не впервые проходил психотерапию и знаю, на чём она строится. В старшей школе родители отправляли меня к психологу, потом я несколько раз пытался найти специалиста сам. Но никто не помогал мне так, как Ямагучи.
- Доктор Ямагучи отличный психотерапевт, - Акааши особенно выделил учёную степень коллеги. Тон, которым Цукишима говорил о нём, казался ему опасно личным. – Я уверен, что он действительно сделал для вас всё, что мог. Поэтому нет ничего странного в том, что вы чувствуете к нему благодарность даже сейчас, спустя два месяца.
Внезапно Акааши прочёл во взгляде Цукишимы то, что почти заставило его нейтральность дать трещину. Цукишима смотрел на него, как на полного придурка. Акааши мысленно напомнил себе, что любит сложные случаи, что он много раз преодолевал сопротивление трудных клиентов и что он не должен воспринимать Цукишиму лично.
Кажется, он начинал понимать, почему Ямагучи не смог оставаться равнодушным в работе с этим парнем. Сдержанность Цукишимы провоцировала, как оскорбление, сказанное шёпотом, или кулак, остановившийся у самого твоего лица.
Наверное, у Ямагучи были бы другие сравнения, мысленно усмехнулся Акааши.
- Доктор Акааши, - проговорил Цукишима, - я не знаю, что я чувствую к доктору Ямагучи, но это точно не благодарность.

*

Верный своим привычкам, Цукишима попросил Акааши сделать временем их встреч три часа дня по средам. Акааши согласился.
К концу их третьей встречи он понял, что всерьёз обдумывает самое большое нарушение психотерапевтической этики в своей карьере. Думал он настолько сосредоточенно, что к следующему понедельнику даже Бокуто заметил, что Акааши чем-то обеспокоен. Когда тот в самых общих словах объяснил, в чём дело, Бокуто долго глядел на него, склонив голову к плечу, как косматый сыч, а потом заявил:
- Не знаю, как ассоциация психотерапевтов, а я точно буду любить тебя до гроба, если ты это сделаешь.
Это заявление никак не повлияло на решение Акааши (где бы он был, если бы его решения зависели от Бокуто). Но, так или иначе, он решился. Во вторник вечером он позвонил Ямагучи, который уже неделю просил его о встрече для супервизии по новому случаю.
- Ямагучи, - сказал он в трубку, не размениваясь на приветствия, - у меня освободилось окно завтра в четыре.
- Мне подходит, - радостно ответил тот.
Ближе к четырём часам в среду, когда Цукишима сидел напротив него, Акааши вдруг замолк на середине фразы, прислушиваясь. Они оба услышали, как открылась и закрылась внешняя дверь его офиса. Вслед за этим в комнате ожидания раздалось оглушительное чихание.
- Кажется, ваш следующий клиент сильно простужен, - заметил Цукишима. Акааши поморщился:
- Сезонные простуды его не щадят.
За дверью снова чихнули. Цукишима подозрительно сощурился. После следующего чиха, сопровождавшегося страдальческим "Да чёрт возьми!", он развернулся на звук, словно пытаясь разглядеть чихавшего прямо сквозь закрытую дверь кабинета.
- Нам пора завершаться, - милосердно махнул рукой Акааши. – Скажите этому несчастному, что он может зайти.
Цукишима почти выбежал из кабинета, и Акааши с трудом подавил желание вскочить за ним следом и погреть уши у двери. Удержав себя в кресле, он всё же смог услышать, как двое за дверью обменялись парой ничего не значащих фраз. Потом дверь офиса хлопнула, дверь кабинета открылась, и слегка разочарованный Акааши смерил взглядом Ямагучи. Тот, бледный и замученный, перевалился через порог и слабо махнул рукой в знак приветствия. В старом свитере, с красным насморочным носом и с пачкой бумажных платков в руке он выглядел неважно.
- Ты подстроил это специально, - прогнусавил он, закрыв за собой дверь и медленно сползая по ней на пол. В кабинете Акааши он чувствовал себя так же комфортно, как в своём собственном, но сейчас казалось, что единственным комфортным местом на земле для Ямагучи будет кровать.
- Естественно, - невозмутимо согласился Акааши. – Ты что-то имеешь против? Разве не ты не так давно заявлял мне, что хотел бы увидеть его снова и посмотреть на него трезвым взглядом? Ты сам рвался доказать себе, что тебя, наконец, отпустило. Доказал?
- Доказал, - вздохнул Ямагучи. – Обратное.
Он поднялся с пола, не без труда добрёл до кресла и, упав в него, пробормотал:
- Кажется, у меня температура.
Акааши молча поднялся и включил кварцевую лампу, которая пряталась в углу за одним из шкафов.
- Он дал мне платки, - несчастным голосом сказал Ямагучи, комкая пачку в руке. – И пожелал скорейшего выздоровления.
- Неужели.
- Я, кстати, не знал, что он теперь ходит к тебе.
- Мне кажется, ты хотел сегодня обсудить какой-то из своих случаев, - напомнил Акааши. Он ещё мог простить себе эту подстроенную встречу, которая обернулась пшиком то ли из-за болезни Ямагучи, то ли из-за того, что все подобные подстроенные встречи ничем хорошим не заканчиваются. Но обсуждать Цукишиму и их работу с Ямагучи он был не готов.
Тот кивнул и достал из сумки блокнот с записями.

*

Внешняя дверь офиса Акааши выходила прямо на улицу. Ямагучи немного завидовал: в отличие от его кабинетика, ютившегося на третьем этаже обычного жилого дома, офис Акааши имел собственный вход с улицы и даже табличку на двери. Табличка гласила: «Акааши Кейджи, PhD. Консультации, психотерапия, коучинг». Очень солидно.
Под этой табличкой Ямагучи и стоял сейчас, пошатываясь и пытаясь поглубже натянуть шапку на уши. При мысли о длинном пути до дома, который его ожидал, Ямагучи едва не застонал. Он чувствовал себя совершенно разбитым.
Нужно отменить всех завтрашних клиентов, чтобы весь день лежать в кровати и жалеть себя, решил он. Надо только добраться до дома. Ямагучи спустился с крыльца, сунул руки поглубже в карманы и побрёл в сторону метро. Вдруг окно одной из машин, припаркованных вдоль улицы, опустилось, и оттуда Ямагучи махнул Цукишима.
- Подвезти? – спросил он буднично и открыл дверь с пассажирской стороны. – Залезай.
Ямагучи стоял посреди тротуара соляным столбом. Из машины повеяло теплом, запахом кожаных чехлов для сидений и туалетной воды Цукишимы. Ямагучи вдохнул этот запах внезапно задышавшим носом, моргнул и откашлялся.
- Ты что, весь час меня тут прождал?
- Нет, я отъезжал за кофе, - Цукишима показал на картонную подставку с двумя стаканами, стоявшую между сидениями. Сердце Ямагучи увеличилось втрое и давило на больное горло. Он чувствовал, что готов упасть в обморок.
- Но зачем?
- Ты себя со стороны видел? - отозвался Цукишима. - Это меньшее, что я мог сделать. Залезай. Ты выглядишь так, будто сейчас рухнешь.
Мотор его машины гудел еле слышно, создавая уютный фон для тишины в салоне. Ямагучи закрыл глаза, и ему почудилось, что они снова в его кабинете, что Цукишима пришёл к нему как к психотерапевту и сейчас начнёт рассказывать что-нибудь…
- Куда тебя везти? – спросил Цукишима, выехав из фешенебельного квартала, в котором находился офис Акааши. Его вопрос разрушил иллюзию. Ямагучи открыл глаза, поморгал, не сразу узнав улицу, по которой они ехали, и не слишком уверенно назвал свой домашний адрес. Цукишима с задумчивым «Угу» повернул руль, чтобы перестроиться.
- Как твои дела? – осторожно поинтересовался Ямагучи несколько минут спустя.
- Всё в порядке. Пей кофе, пока не остыл. И извини, но я не говорю за рулём.
Кивнув, Ямагучи взял чашку и погрузился в молчание. Он успел задремать, пригревшись на своём сидении и хрипло дыша ртом. По краю его сознания бродила диким зверем мысль, что всё происходящее неправильно и неэтично, что он должен был вежливо отказаться от помощи Цукишимы и добираться сам… Но ему было слишком плохо (и одновременно слишком хорошо), чтобы рассматривать эту мысль всерьёз.
- Кажется, мы приехали. Посмотри, - Цукишима тронул Ямагучи за плечо, и тот, продрав глаза, увидел в боковом стекле свой дом.
- Спасибо за помощь и за кофе, - прохрипел он. Голос окончательно отказался ему служить, и он решил, что спишет всё, что скажет дальше, на высокую температуру. - Я рад, что мы встретились сегодня. То есть, я предпочёл бы не быть такой развалиной, но… Здорово было тебя увидеть.
Даже если больше мы точно не увидимся, подумал он.
- Надо будет поблагодарить доктора Акааши, - задумчиво сказал Цукишима, откидываясь на сидении, и неожиданно посмотрел на Ямагучи, пожиравшего его глазами, в упор. – Если я могу ещё чем-то тебе помочь, скажи. Я не хотел бы, чтобы это была наша последняя встреча. Или то, что мы больше не связаны контрактом, означает, что мы вообще не должны общаться?
- Ничерта это не означает, - прохрипел Ямагучи. - Я позвоню тебе, как только выздоровлю, и мы что-нибудь придумаем.
В конце концов, они же оба взрослые люди. К чему им все эти игры с запретами.
Эту мысль, как и всю свою решительность, Ямагучи тоже немедленно списал на высокую температуру.
Цукишима кивнул и вышел из машины. Он обогнул её и протянул руку, чтобы помочь Ямагучи выбраться. Убедившись, что тот твёрдо стоит на ногах, Цукишима выпустил его ладонь и нервно спрятал руки в карманы.
- Что ж, - Ямагучи улыбнулся, - я пойду лечиться.
Вместо ответа Цукишима по-мальчишески качнулся с пятки на носок, нагнулся, и его губы быстро коснулись щеки Ямагучи.
В следующую секунду он уже отстранился. Ямагучи даже не сразу понял, что произошло.
- Я в ужасе сам от себя, - очень ровным голосом сказал Цукишима, а потом быстро оббежал свою машину и уехал, пока Ямагучи пытался найти в голове хотя бы пару связных и подходящих к ситуации предложений. Слов. Букв?
Вечерело, и на улице становилось совсем холодно. Ямагучи пошёл в сторону подъезда. Ему казалось, что вся его голова заполнена сладкой ватой. В ушах шумело, ноги передвигались еле-еле, и всё же он был уверен, что ему никогда не было так хорошо, как сейчас.
Поднимаясь в лифте, он набил Акааши смс: «Ты дьявол от психотерапии. Спасибо».
«Бокуто обещает любить меня до гроба», - гласил ответ. Смысла его Ямагучи так и не понял.

@темы: даерь, осторожно: злой слэш, доброе утро, Haikyuu

---

"Хочется каких угодно новостей и встрясок. Но лучше хороших, конечно", - написала я неделю назад, и ноосфера помогла. Спасибо, блядь.
Мой сводный брат - источник новостей и встрясок с тех самых пор, как стал моим сводным братом. Мне было одиннадцать, ему семнадцать. Тогда он казался мне крутым и взрослым, а теперь я неконтролируемо хочу надрать ему уши. Он просто НАПРАШИВАЕТСЯ на это. Раньше я бы, может, ещё постеснялась над ним доминировать, но сейчас мне уже ничего не страшно.
Вкратце: его ебанутая жизнь вывернулась так, что он сейчас может стать приёмным отцом пятилетней девочки. Так как один он этот квест не потянет, вместе с ним мы с ДТ, возможно, станем приёмными сводной тётей и дедом соответственно.
Из ДТ получается отличный смешной дед.
Господи, что. что. что происходит.

Этот пост - юбилейная сотая вещь, которую я сделала вместо того, чтобы дописывать чужой диссер.

Фак ит.

Я ЕБАЛА ЧУЖИЕ НАУЧНЫЕ РАБОТЫ, ПОЛУЧЕНИЕ НАУЧНЫХ СТЕПЕНЕЙ И ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ В РОССИИ, ЕБАЛА ЖЕСТОКО И С ФАНТАЗИЕЙ, НИКОГДА В ЖИЗНИ Я НЕ ПОДПИШУСЬ НА ЭТО ДЛЯ СЕБЯ И БЕСПЛАТНО.

@темы: даерь, а это, дети, называется "пиздец", убиться, "у" значит "уверенность"

---

дбрдбр

Если убрать нейропсихологическую мишуру, главное в моей работе - всё-таки контакт. Если я в контакте с ребёнком и его родителями, то мы слышим друг друга, знаем, что нам друг от друга надо, имеем общие цели. Тогда работа идёт, и ребёнок меняется, даже если изначально он очень тяжёл. Это идеальные случаи. В реальности я радуюсь, если контакт есть хотя бы с ребёнком.

Все дети, с которыми я занимаюсь, кажутся мне очень красивыми. На самом деле большинство из них самые обычные, некоторые страшненькие из-за своего нездоровья, некоторые неприятные. Наверное, мне нужно считать их красивыми, чтобы мочь с ними работать. На днях я обсуждала одного своего органика с коллегой, которая занималась с ним раньше. "Он такой страшный, что я иногда просто его пугалась", - сказала она. Я так удивилась: мне он всегда кажется если не красивым, то обаятельным уж точно. Я очень люблю моменты, когда я с ним здороваюсь, а он мне громко говорит: "Здравствуйте! Я сегодня настроен!". Последнее слово он произносит с большим нажимом и выбрасывая вверх кулак. Это значит, что он готов заниматься в полную силу. Как большинство органиков, он очень быстро устаёт, и решимости его хватает хорошо если на половину занятия, но всё равно эта решимость меня покоряет. Страшный? Ну, не знаю.

Живу я примерно 2/7 времени, а всё остальное время работаю или думаю о работе. Кажется, я уже это писала, но с тех пор ничего не изменилось. Хорошо, что это не навсегда (я надеюсь).
Так или иначе, со мной всё хорошо, потому что ничего плохого не происходит. Мечтаю о внезапном отпуске и побеге, например, в ЮАР. Или в любое другое далёкое место, где я никогда не была. Хочется каких угодно новостей и встрясок. Но лучше хороших, конечно.

В магазинах появились первые новогодние стенды. Идите в жопу, даже до моего дня рождения ещё три недели, куда вы торопитесь, олени-маркетологи.

@темы: даерь, часть плана по захвату мира, или БББ, сделайте взрослые лица, три ребёнка на ведро

---

how fucked up am I
когда вместо фичка лучше смотрелся бы арт

10.10, с днём рождения самого заметного либеро из всех

- Всё самое лучшее в день рождения бро! - Танака гулко хлопает Ною по спине. Звук разносится по школьному двору. На них оборачиваются, кто-то, сложив ладони рупором, орёт от школьных ворот: "С днём рождения, Нишиноя!".
На белой майке Танаки под расстёгнутой формой латиницей выведены три буквы.
- Бро-о-о-о! - то ли читает, то ли просто вопит Ноя. - Ты сделал братскую футболку!
Это десятое октября начинается как лучший день в его жизни. Ноя взлетает по ступенькам школы одним прыжком, уже наполненный радостью, как воздушный шарик гелием. Но Танака загадочно ухмыляется, покачивая головой. Лучи прохладного осеннего солнца бликуют на его макушке, когда он размеренно вышагивает по ступенькам вверх (на них с Ноей смотрят девушки, надо выглядеть солидно).
- Держи глаза открытыми, бро. И увидишь.

Вопль Хинаты настигает Ною в коридоре:
- Ноя-семпай! Поздравляем вас!
- Поздравляем, - кивает хмурый смущённый Кагеяма. - Вы. Отличный либеро. Вот.
Его социальный подвиг вызывает у Хинаты и Нои град воплей восторга.
- Вы отличный либеро!
- Ты отлично прыгаешь!
- Кагеяма отличный сеттер!
- Мы все отличные!
Кагеяма пытается слиться со стеной. Он уже не впервые видит, как Хината с Ноей в любом помещении, кроме спортзала, занимают всё пространство и сжигают весь воздух. В школьном коридоре маловато места для них двоих.
Вдруг Ноя обращает внимание на латинские буквы "HI" на футболке Хинаты.
- "Хай"? - читает он. - Типа "привет"? Или "Хи" как "Хината"?
Хината краснеет и косится на Кагеяму. У того на футболке тоже что-то написано.
- Просто буква S, потому что я сеттер, - бурчит Кагеяма, расправляя футболку.
- Да, - быстро кивает Хината. - А у меня просто "привет". Да.
Едва они отходят в сторону (Кагеяма облегчённо вздыхает), Хината удивлённо спрашивает:
- Как ты так быстро придумал, что S значит "сеттер"?
Ответа Кагеямы Ноя уже не слышит.

Во время ланча к нему подходят с поздравлениями Цукишима и Ямагучи - последний тащит первого за руку, первый делает вид, что упирается. "NO" на футболке Цукишимы вызывает у Нои приступ хохота. Ямагучи (легко объяснимое "YA" поперёк груди) смеётся с ним на пару.
- Это типа твой универсальный ответ на всё, да, Цукишима?
- Нет, - говорит Цукишима. - Хватит ржать, Ямагучи.
- Ох, Цукки, неужто мой смех тебя смущает?
- Нет. Боже мой, да прекратите вы оба, это не настолько смешно.

- Я счастлив поздравить тебя, Ноя, - говорит Асахи. Когда Ноя бесцеремонно расстёгивает молнию на его куртке и распахивает полы, как створки шкафа, он слегка розовеет. - Вот. Видишь, как счастлив.
"HAPPY" - читает Нишиноя, шевеля губами. Переводит взгляд на Асахи. Медленно застёгивает его куртку обратно. От этого движения Асахи краснеет ещё сильней.
- Мы в школе, - напоминает он, когда Ноя привстаёт на цыпочки, поправляя ему воротник - больше оглаживая шею, если по-честному.
- А у меня день рождения, творю что хочу.
С лица Асахи можно писать иконы всех христианских мучеников.
- Ноя.
- Заставь меня.

Стоит Ное приблизиться, Дайчи и Суга рывком застёгивают молнии на своих джемперах. То же делают Энносита, Нарита и Киносита. Ноя купается в поздравлениях, и большая командная тайна разжигает его любопытство где-то на фоне.
На последней перемене он умудряется подкараулить Энноситу в туалете. "N" на его майке ничего для Нои не проясняет.
После обеда Ноя переодевается в пустой раздевалке и неспешно (как может) идёт в зал. Дверь закрыта, но за ней слышны вопли и шорохи. Дайчи, перекрывая шум, рычит:
- Заткнитесь все, он уже тут!
- Встаём, встаём, - поторапливает кого-то Суга.
Ноя набирает в грудь воздуха, но дверь распахивается перед ним до того, как он успевает выдохнуть.
Богоподобная Симидзу-сан сама открывает ему дверь. Команда стоит шеренгой за её спиной. Хината спотыкается на ровном месте, и Кагеяма поддерживает его за шиворот.
- Входи, - просто говорит Киоко и пропускает его.
Нишиноя пробегает глазами от Асахи до Ячи, на чьей футболке ярко-рыжим цветом выведен восклицательный знак, и со смехом (мог бы и сам догадаться) прикрывает лицо ладонью. Но тут Симидзу встаёт рядом с Ячи и расстёгивает свою спортивную куртку.
У Нои слабеют колени.
Ещё секунду он видит всю надпись "HAPPY BROsday, NISHINOYA! <3" целиком, а потом она ломается, начиная с середины: Танака выскакивает из шеренги.
- Я знал, что последняя часть тебя добьёт! - орёт он. Киоко покрывается румянцем, Ячи хихикает в кулак. - Качаем лучшего либеро страны! Это приказ!
Даже Цукишима не остаётся в стороне.

@темы: осторожно: злой слэш, джен, совсем джен, аниме, Haikyuu, фанфикшн

---

Хорошо, когда хоть у кого-то всё хорошо

Случайные пары из споконов и наборы хэдканонов по ним.

Хирума и Мамори:

5

1. Они быстро дошли до четвёртой базы (чересчур быстро для члена дисциплинарного комитета, глумился Хирума после), но на то, чтобы освоить первую базу, у них ушёл год. Мамори позволяла Хируме делать с собой многое, ещё больше он делал без спроса (плохой, абьюзивный Хирума), но к поцелуям оба были не готовы.
2. Хирума действительно делает много отвратительного ещё до того, как у них что-то начинается. Пара его камер установлены в комнате Мамори. Много вечеров он проводит, неотрывно наблюдая за тем, как она учится, играет в дейтсимы, читает, танцует или красит ногти. Это скучнейшее зрелище гипнотизирует Хируму. Он находит повод позвонить ей, смотрит на её лицо, когда она берёт трубку, на то, как двигаются её губы, когда она произносит "Алло" и его имя. Он надеется, что его отпустит, когда он выучит все реакции Мамори наизусть и сможет предсказывать каждый её шаг. Но проходит пара месяцев, он вызубривает Мамори наизусть, но это нихрена не помогает.
3. До встречи с Хирумой Мамори уверена, что её принц будет умён, добр и прекрасно воспитан. Став менеджером Девилбэтс, она решает, что её принцем станет тот, кто сможет заткнуть за пояс это чудовище. И вот она ждёт, ругается с Хирумой, выполняет его поручения, помогает ему, работает по его планам, радуется вместе с ним и остальными, когда планы срабатывают, заражается общей верой в его непобедимость. Проходит время - и мысль о том, кто превзойдёт Хируму, уже пугает Мамори, вместо того, чтобы радовать.
4. Хирума с Мамори гораздо более сдержан, чем с остальными. Мамори с ним, наоборот, много себе позволяет.
5. Когда дипломированный юрист Хирума Йоичи предложит дипломированному юристу Анезаки Мамори место секретарши в своём офисе, она огорошит его тем, что уезжает стажироваться в США. Одна. К такому Хирума будет совершенно не готов.

Шин и Сена:

7

1. В отношениях Шин очень ЗАБОТИТСЯ. Он помогает Сене оптимизировать график тренировок и режим питания, всегда готов приехать (прибежать) и поддержать, всегда на связи и никогда не жалуется. После Мамори Сена очень боится гиперопеки, но опека Шина ощущается совсем иначе. Не как тяжёлое душное одеяло, в котором запутываешься, а как постоянный источник тепла и света где-то рядом. Сена по жизни не был обделён теплом и светом, но с Шином выходит на какой-то совсем новый уровень.
2. В детстве Шин сильно заикался. Он и сейчас начинает заикаться в минуты сильного волнения.
3. Когда Сена возвращается из Америки и снова встречает Шина, они очень неловко и спонтанно договариваются о совместной тренировке на Фудзи. Вдвоём они проводят на горе две недели, и это время остаётся самым сильным эмоциональным переживанием в жизни обоих. Ни до, ни после, ни на каких матчах, ни с кем им не было так странно и так охренительно, как в эти две недели.
4. Ноги Сены для Шина - как доказательство существования бога. Сене даже стыдно, что ни одна часть тела Шина не приводит его в такой экстаз. Пока тот преклоняется перед его ногами, Сена просто балдеет от Шина всего целиком.
5. Когда Шин признаётся, что любит рыцарские романы и исторические костюмные фильмы, Сена в голос орёт: "ИНАЧЕ И БЫТЬ НЕ МОГЛО!!!".
6. Они часто смотрят костюмные фильмы вместе (Шин смотрит, а Сена спит).
7. У них всё сразу серьёзно, хорошо и по-взрослому. Наверное, потому, что они друг на друга неровно дышали несколько лет подряд и оба нехило на этом выросли.
Укай и Такеда:

11!!

1. Укай Кейшин очень хороший человек и великолепно разбирается в волейболе. Таке уверен, что он будет для команды Карасуно идеальным тренером, и только эта уверенность помогает ему убедить Укая. С дирекцией школы дело идёт сложнее, потому что все там знают: Укай с 19 лет лечится от наркомании. Заместительная терапия идёт до сих пор. Он проверяется каждый месяц. Укай-старший пообещал, что убьёт его на месте, если узнает, что внук сорвался. Таке ручается за него перед дирекцией: если Укай сорвётся во время учебного процесса, несдобровать им обоим. Укай об этой договорённости не знает.
2. (На самом деле, велл, у Укая есть мозги, и он ими пользуется. Он отлично знает, какой ценой далось Таке его тренерство. Он очень благодарен, но они не поднимают эту тему).
3. Из болтовни в учительской Таке знает, что Укай покупал наркотики в гей-клубах и что сам он из "этих". Тороно - маленький город. Здесь все всё про всех знают и с удовольствием рассказывают.
4. Таке смог уговорить Укая стать тренером Карасуно, и они с самого начала отлично общались на темы, связанные с клубом. Только благодаря Укаю Таке смог полюбить волейбол (хотя попробуй не полюби, когда вокруг тебя ВСЕ БЕЗ УМА ОТ ВОЛЕЙБОЛА ПАСОВ ПОДАЧ БЛОКОВ АААА ООО НАЙС КИЛЛ, ХИНАТА). Но! Стоило кому-то из них попытаться выйти за рамки делового общения, воздух между ними начинал аж трещать от неловкости. Они чувствовали, что очень. Очень. Очень разные.
5. Несмотря на показную любовь к бухлу, Укай почти не пьёт. Ему нельзя. В первый раз, когда они пили вместе, Таке порядком набрался и флиртовал с Укаем, сам страшно переживал из-за того, что его понесло, но не мог остановиться. Укай старался отшучиваться, но хей. Таке хорош во флирте так же, как он хорош в любой болтовне.
6. После каждой пьянки с Укаем Таке чувствует себя превосходно: всё похмелье достаётся на долю Укая. Неважно, сколько выпил сам Укай, неважно, вдвоём они или в компании. Если Таке пьёт, и Укай сидит рядом, об утре Таке может не беспокоиться. Он проверял эту магию, когда пил с бывшими однокурсниками, а Укая рядом не было. На следующий день ему пришлось взять отгул и отвечать на злорадные смс Укая страдающими многоточиями.
7. Укай потрясающе безграмотен. У него дислексия, поэтому он мало читает (в основном комиксы), и дисграфия. Он уверен, что Такеда с трудом выносит его сообщения, которые как будто первоклассник печатал. Когда он пытается извиниться за свою неграмотность, Таке с улыбкой пожимает плечами и говорит: "Каждому своё. Я хорош в языке, а ты потрясающе разбираешься в волейболе и здорово поёшь. Кстати, не хочешь сходить в караоке после пятничной тренировки?"
8. С Такедой у Укая впервые получаются здоровые и устойчивые отношения. Поэтому он до последнего не признаёт, что это таки отношения, а не просто прихоть столичного учителя, который приехал в деревню и возжаждал экзотики.
9. Такеда до Укая ни разу в жизни не был с мужчиной. Его мама месяц не отвечает на звонки, когда он сообщает ей, что внуков не будет. Она тоже считает, что Иттецу занесло и что он скоро перебесится.
Такеде удаётся примирить их обоих с тем, что да, это отношения, и да, это всерьёз, и нет, он не передумает, с чего ему, извините, передумывать. Но он в душе не понимает, почему все вокруг считают его настолько легкомысленным.
10. Укай бережёт скромные накопления Такеды больше, чем сам Такеда. Но в результате "свадебный капитал" уходит на оплату последнего этапа лечения Укая.
11. На третьем году обучения Хинаты, Кагеямы, Ямагучи и Цукишимы в Карасуно Укая и Такеду раскрывают. Для маленького городка это большой скандал. "Учителей-извращенцев" смешивают с грязью в местной прессе и выгоняют с работы, лишив всех карьерных перспектив. Команда Карасуно выигрывает национальные в третий раз подряд даже без тренера и куратора. После короткого кризиса Укай и Такеда уезжают из Тороно в Токио. Они в соавторстве издают книгу о менеджменте и мотивации школьных спортивных клубов. Об их отношениях в книге нет ни слова, потому что их отношения к волейболу не имеют отношения. Извиняюсь за тавтологию.

Ямагучи и Цукишима:

8

1. Ямагучи в восторге от Цукки с детства. Ему нравится, как Цукки выглядит, одевается, учится, говорит, играет, ходит, смотрит, стоит, дышит, смеётся, нравится его музыка, нравятся его шуточки, всё нравится. Ямагучи некритичен и терпим, потому что это то, как друзья должны относиться друг к другу.
2. Цукишима считает Ямагучи слабохарактерным, простоватым, смешным, надоедливым, зависимым, ему не всегда с ним интересно, ему не нравится, что ему смотрят в рот. Он критикует и огрызается, потому что это то, что удерживает его от окончательного падения в чувства к Ямагучи. Но чем больше недостатков Цукишима находит в Ямагучи, тем глубже ему похуй на эти недостатки. На момент канона это продолжается уже несколько лет.
3. Иначе говоря, из них двоих тот, кто по уши - это Цукишима.
4. А Ямагучи - тот, кто, возможно, однажды разорвёт отношения, чтобы идти дальше. Цукишима этого побаивается. Он верит, что их дружба давно бы распалась, если бы не учёба, клубные дела и то, что они живут рядом. Когда они закончат школу и разъедутся, их ничто больше не будет связывать. Цукишима уже давно не понимает, почему Ямагучи, лёгкий в общении, хороший и воспитанный мальчик, так к нему прикипел. (ЗА ЧТО МНЕ ЭТО, думает Цукки по утрам, когда свежий, как рассвет, Ямагучи ждёт его на улице, чтобы вместе идти в школу. ПОЧЕМУ Я, размышляет он, когда Ямагучи энергично машет кому-то на школьном дворе, чуть не сбив с него очки, извини, Цукки. ПОЧЕМУ ОН, недоумевает Цукки, разглядывая взъерошенный затылок Ямагучи на уроке. ПОЧЕМУ ЭТО МОЯ ЖИЗНЬ. КАК ЭТО ВЫШЛО. Я ЧТО, НЕ МОГ ВЫБРАТЬ КОГО-ТО БОЛЕЕ КРУТОГО.
Ямагучи присылает ему фото рисунка в своей тетради, спрашивает, не проголодался ли Цукки, забрасывает смайликами, улыбается через плечо, между делом сообщает, что вечером опять будет отрабатывать подачи, а потом засядет за проект по психологии, и Цукки понимает, что НЕ МОГ. НЕ МОГ ОН НИКОГО БОЛЬШЕ ВЫБРАТЬ.)
5. Да. Да. Ямагучи очень интересуется психологией и другими социальными науками. На что-то такое он и поступит в университет. Цукки выберет IT, но университет у них будет один.
6. Они оба будут до упора игнорировать тот факт, что их дружба уже совсем не дружба. Друзья могут ночевать друг у друга, это нормально. Друзья могут меняться одеждой, это нормально. Друг может размять другу спину после тяжёлого матча и может даже сделать полноценный жёсткий массаж, как тому нравится, это нормально. Друзья могут быть друг у друга первыми, это нормально. Друзья могут доставлять друг другу удовольствие, это нормально. Друзья могут спать только друг с другом и отшивать всех других кандидатов, это хм стоооп.
7. В глубине души Ямагучи мечтает, что когда-нибудь Цукки доверится ему настолько, что позволит хотя бы раз побыть сверху. Однажды он решает предложить это как шутку, на пробу, ожидая жёсткого отказа. "А я всё ждал, когда ты попросишь", - говорит Цукишима.
8. Секс делает их отношения гораздо здоровей. Хотя поначалу у них всё очень быстро и неловко. Это особенно бьёт по Цукишиме, потому что у Цукишимы всё должно быть либо идеально, либо никак. Ямагучи, как всегда, наслаждается абсолютно ВСЕМ, что между ними происходит.

Кому ещё хэдканонов? В Хайкью и Айшилде я точно могу говорить ПРО ВСЁ
.
_____________
АПД. Дни волейболи в Макдональдс. Горшочек, не вари. Теперь я ещё и Слэм Данк начала.

Асахи и Нишиноя:

6

1. Нишиноя дохрена гиперактивный, поэтому они не могут проводить вместе выходные и отпуска. За то время, пока Ноя успевает уехать в другой город, подраться там с кем-то, купить мотоцикл, покататься на мотоцикле, продать мотоцикл, дважды поесть, потренироваться с местной ребятнёй, разбить себе нос, сделать селфи с разбитым носом, разослать это селфи всей команде, познакомиться с медсестрой в травмпункте, взять её номер телефона на всякий случай, потерять его тут же, вернуться обратно, - Асахи хорошо если просыпается и готовит себе завтрак.
Но едят они этот завтрак уже вместе С:
2. Асахи в вечном искреннем шоке от историй, которые случаются с Нишиноей в его трипах. Поэтому Ноя рассказывает ему эти истории с особенным удовольствием. И часто в разгар очередного приключения вдруг радуется: "Расскажу об этом Асахи - вот он охренеет!".
3. В своей любви Ноя признался Асахи сразу и во весь голос. Тот, конечно, не поверил и испугался. Он бегал от Нои по всей школе и даже пытался прятаться на крыше, но это не помогло. Ноя догнал его тогда и продолжает догонять и успокаивать каждый раз, когда с Асахи случается очередной приступ всёоченьсложности.
4. После школы Асахи не сможет поступить в университет сразу (возможно, он даже и пытаться не будет, трус-белорус). Год он проведёт, подрабатывая в родительской автомастерской и - как он потом поймёт - дожидаясь Ною.
5. Поступят они или нет, получить полное высшее образование оба не смогут. Ноя вылетит за лодырничество и свару с преподавателем на экзамене, а Асахи - за компанию и потому, что свара случится из-за него. Ноя увидит, что Асахи валят, и пойдёт спасать. Например.
6. Однажды Асахи заплетёт дреды. Как и всё, что он делает с волосами, это приведёт Ною в экстаз.

Куроо и Кенма:

9

1. У них сносит крышу друг от друга лет с четырнадцати. Причём Кенма сразу понял, что Куро - его человек, а вот до Куроо ещё пару лет доходило. Это были тяжёлые для Кенмы годы: Куроо пробовал встречаться с другими людьми, факапал по тысяче и одной причине и рассказывал лучшему другу всё в подробностях.
2. Кенма плохо переносит чужие прикосновения. Даже в родной команде он со всеми держит дистанцию. Нарушать его личное пространство можно только Куроо, потому что Куроо вообще всё можно, и Льву, потому что благословлён небесами тот, кто сможет запретить что-нибудь Льву (см. ЯкуЛев).
3. Куро гордится тем, что они с Кенмой ни разу не ссорились. Тот раз, когда Кенма полтора месяца игнорировал само его существование, не в счёт. Всё ж хорошо закончилось.
4. В бланках социальных служб, где надо указать телефон доверенного лица или близкого родственника, они всегда писали телефоны друг друга.
5. Начиная со старшей школы, Куроо подрабатывает по вечерам в кинотеатре. После работы почти всегда не идёт домой, а влезает в комнату к Кенме через окно. Окно Кенмы поэтому всегда открыто. Последние сеансы заканчиваются довольно поздно. Дожидаясь Куро, Кенма замерзает, несмотря на три одеяла и чёрного приблудного кота, который спит с ним рядом, когда там не спит Куро.
6. Секс с Куроо выкручивает Кенме громкость до максимума. От звуков, которые он издаёт, у Куроо темнеет перед глазами и зашкаливает пульс. Чтобы не сойти с дистанции И С УМА раньше времени, он обычно просто зажимает Кенме рот. В первый раз Кенма так удивился, что прокусил ему ладонь. У Куроо даже шрам остался.
7. Куроо обожает незаметно шутить про секс с Кенмой при посторонних. Больше всего он наслаждается даже не самими инсайд-шутками, которые вряд ли кто-то поймёт, а возмущением на лице Кенмы (которое тоже вряд ли кто-то, кроме него, разглядит).
8. В тот раз, когда Кенма не общался с ним полтора месяца, Куроо был действительно виноват. В деле был замешан Бокуто Котаро из Фукуродани, и Кенма до сих пор отказывается говорить с Куро обо всей этой истории. Хотя Бокуто по просьбе Куроо лично заверил его, что ничего не было.
9. Куроо заботится о Кенме, как о ребёнке. У Кенмы нет никаких проблем с самообеспечением, но он так привык получать запредельные количества любви и заботы от Куро, что полагается на него во всём. Куро в ответе за того, кого приручил, и его это невероятно прёт.

Яку и Лев:

8

1. Однажды Лев спас Яку-сана от хулиганов, которые хотели его побить. Ну, то есть, это были не совсем хулиганы, а бывшие одноклассники Яку-сана. И они хотели его не побить, а пригласить в кафе. И спасение заключалось не в том, что Лев расшвырял хулиганов своими огромными гайдзинскими руками, а в том, что он влез между ними и Яку и заявил, что Яку-сан на этот вечер ангажирован. Несчастным хватило ума спросить, кем. "МНОЙ", - хотел гордо ответить Лев, но смог только печально пропищать "Ммммо!", потому что взбешённый Яку-сан заехал ему кулаком по рёбрам.
Но потом, когда хулиганы ушли, Яку-сан сказал Льву спасибо: идти в кафе ему с ними не хотелось. Иногда Лев вспоминает об этом и немедленно надувается от гордости.
2. Льву достаётся от Яку раз десять в день. Все вокруг долго недоумевали, почему он это терпит. "Мой дедушка был дрессировщиком в цирке, - сказал Яку, когда Куроо попросил его поделиться секретом успеха. - Я знаю вещи". И больше ничего не объяснил.
3. Лев всё-таки знает несколько-слов по-русски. "Можно мне звать вас GOSPODIN ЯКУ?!!11" - спросил он как-то раз. Яку профилактически ему врезал, чтобы не орал, погуглил перевод, покраснел, подумал и отказался.
4. Лев всё равно его так зовёт. Иногда. Некоторые "нет" Яку-сана значат "да, но не при всех" или "да, но потом я буду всё отрицать".
5. Яку любит по утрам пить чёрный кофе с тремя пакетиками сахара из кафе в соседнем квартале. Поэтому Лев любит по утрам бегать в кафе в соседнем квартале за чёрным кофе с тремя пакетиками сахара. Получается два в одном: и утренняя тренировка, и повод увидеть Яку-сана прямо с утра. Лев любит утреннего Яку, тот похож на маленькую злобную птичку. Или на младшеклассника, который ещё не привык вставать в школу и плачет за завтраком, а потом плетётся на первый урок еле-еле, заплетая ногу за ногу.
За такие сравнения можно и огрести, поэтому Лев... нет, не молчит. Огребает.
6. Сначала Яку просто пытался сделать из Льва нормального человека. Потом понял, что это невозможно, и сосредоточился на том, чтобы хотя бы сделать из него нормального игрока в волейбол. Всё остальное, что между ними творится, - побочный эффект. Яку не хочет и не будет придавать этому никакого значения.
Но когда Лев садится на пол у его ног, кладёт тяжёлую голову ему на колени и смотрит, Яку тает от желания взять эту голову, запустить пальцы в волосы и тормошить, нежно приговаривая: глупая ты голова, посмотри на себя, что ты за человек такой, чего ты тут разлёгся, тебе тут не стелили, вали отсюда, позор моей жизни, чего твоим родителям в России не сиделось. Ну, и другие влюблённые глупости.
7. Если бы у Яку была шерсть на загривке, она бы топорщилась каждый раз, когда Лев приближается к Кенме. Рациональная часть Яку понимает, что сеттер должен быть в контакте с диагональным и что агрессивное дружелюбие Льва взяло бы Карфаген без боя, только дай возможность. Но за желание запинать Льва до бессознательного состояния, утащить в свой угол и рычать оттуда рациональная часть Яку не в ответе.
8. У них было несколько свиданий, потому что Лев обожает ходить на свидания. Ему удаются громкие романтические жесты, он умеет хорошо выглядеть и всегда знает, куда повести Яку-сана, чтобы тому понравилось. Единственный минус - о своих романтических подвигах Лев рассказывает абсолютно всем. Когда Лев вываливает интимные и трогательные подробности их очередного свидания всей команде, а Яку наливается злостью, Куроо пытается его успокаивать: "Попробуй его понять. Он просто очень счастлив".
"Когда я его ударю, я тоже стану очень счастлив", - говорит Яку.

запись создана: 03.10.2015 в 03:15

@темы: осторожно: злой слэш, доброе утро, аниме, Haikyuu, фанфикшн

---

Израильский ребёнок

Отпуск закончился, иллюзии насчёт того, что я хорошо пишу, тоже закончились... Впервые сходила на шипперские войны и ох господи больше никогда. Ни ходить, ни писать, ничего. Моя самооценка слишком шаткая для таких испытаний.
Я вышла на работу и, как и полагается после хорошего отдыха, неделю очень её не любила. Потом оказалось, что виновата не работа, а то, что я почему-то продолжаю ложиться в два часа ночи, будто мне не надо вставать в семь утра. Как только я исправила это досадное недоразумение и перестала жить ночами, мир расцвёл. Вывод: высыпаться - это правильно. А интернету всё равно, сижу я в нём по ночам или нет.
Очень хочется рассказать об одном ребёнке. Никаких имён не называю, этику не нарушаю, просто делюсь впечатлениями.
В общем, был у меня в работе ребёнок. Он ходил на занятия с мая по август, два раза в неделю по вечерам. Ему пять лет, где-то скоро, в октябре или ноябре, будет шесть. Он родился в Израиле, но мама, прекрасная еврейская женщина, надеялась воспитать его русским.
Надежды её провалились. Мальчик растёт типичным израильским ребёнком: удержу не знает, отказов не принимает, торгуется, как на Привозе, болтает, как в Кнессете, любим женщинами всех возрастов, маму трепетно обожает, но регулярно доводит до бешенства. Собственно, с этим они и пришли: мальчик не признавал никаких внешних рамок и не мог дисциплинированно работать дольше десяти минут. Через десять минут он уставал и становился невыносим. То есть, ещё более невыносим, чем обычно. Мама подумывала отдавать его в школу через год, но было понятно, что в таком состоянии никакая уважающая себя школа это чудовище не примет.
Кроме того, у парня были проблемы с чтением и счётом, он не любил и не умел рисовать, часто бывал опасно невнимателен - в общем, наш клиент.
Поначалу у нас с ним были войны. Я пыталась объяснить ему, что на занятиях есть дисциплина, он пытался объяснить мне, что плевал он на мою дисциплину. Арсенал объяснений у него был внушительный. Кроме обычного оружия пятилетних - истерик, отказов идти в кабинет и выбеганий к маме посреди занятия, лежаний на ковре и битья кулаками в стену, - он мог кидаться стульями, отвлекать меня интересными беседами на любые темы, слюнявить пол и мебель, рисовать на стенах маркером, материться, залезать на стол и гордо стоять там, ожидая моей реакции, и так далее, и тому подобное. Смотреть на всё это можно было бесконечно. В какой-то момент я так и поступала: садилась, подпирая дверь, чтобы он хотя бы не выбежал, и смотрела его, как спектакль. Или вовсе утыкалась в телефон, пока он не успокаивался
Его такое отношение не устраивало. Больше всего ему хотелось вывести меня из себя и заставить орать и угрожать. Надо сказать, что для человека, выросшего в темпераментной еврейской семье, крики и угрозы - это не нечто ужасающее, а нормальный формат разговора. Поэтому израильский ребёнок совершенно их не боялся. Орать и грозиться он умел как никто. В открытом столкновении воль он мог победить и меня, и свою маму с бабушкой и дедушкой заодно, и пару десятков профессиональных педагогов. Легко. Наверное, этой своей огромной внутренней силой он и покорял.
Я не люблю орать на детей. Так что я была только рада понять, что с израильским ребёнком ор не поможет (я его банально не перекричу). Тем не менее, нам надо было как-то работать, ведь не зря же его мама платила деньги за занятия.
В результате мы стали каждый раз банально по-еврейски торговаться. Условия мы устанавливали разные. На одном занятии он получал право задать мне два любых вопроса за каждое хорошо сделанное упражнение. Естественно, я огребла вопросов-провокаций типа "А у вас есть муж? А с кем вы живёте, если не с мужем?", "Откуда берутся дети?", "Правда, что моя мама потолстела в последнее время?", "Что будет, если я сейчас выбегу за дверь?", "Почему нельзя рисовать маркером на стене?", "Я могу прямо тут снять штаны? А как называется эта штука у меня в штанах?", "Вы, блядь, скажете маме, что я сейчас выругался?", "Правда ли, что можно через нос дотронуться до мозга?" и других. Вопросов у еврейского ребёнка всегда было гораздо больше, чем два. Но он хотя бы честно работал, чтобы их задавать, и принимал мои ограничения.
Иногда мы работали ради того, чтобы в конце поиграть в игру, которая ему нравилась. Иногда - наоборот, чтобы не играть в ту, которая ему не нравилась. На некоторых упражнениях мы вместе пели песни, но только тогда, когда еврейский ребёнок работал и старался на полную катушку. Как-то раз он хотел мне спеть какую-то ужасную матерную частушку, и я даже согласилась её выслушать, но только в конце занятия, после всех упражнений. У меня в твиттере был отдельный хэштег под цитаты с наших с ним занятий. К концу курса (да уже к середине, если по-честному) он был моим любимым ребёнком. На повторной диагностике в конце курса он показал отличные результаты, особенно в сравнении с первой диагностикой, которую ему провели до начала занятий. Причиной такой потрясающей динамики были, конечно, не только его и мои усилия, но и то, что на первой диагностике он вообще ничерта не стал делать, потому что не захотел.
После того, как мы с ним закончили, израильский ребёнок пошёл в нашем же центре к логопеду. Поначалу он терроризировал её так же, как меня (потому что это то, что он будет делать всегда и со всеми новыми людьми - проверять на прочность с толком, с чувством и с выдумкой). Рассказывая о его проделках, она виртуозно копировала его отвратительное произношение. При том, что речь у израильского парня развита так, как не у каждого взрослого, разговаривает он как Дональд Дак. Не потому, что его не научили произносить "р", "ш", "ц" и "ф", а потому, что люди его и без этой произносительной ерунды прекрасно понимают. Зачем заморачиваться?
На днях логопед поделилась со мной новостью: скоро мама израильского ребёнка увезёт его на ПМЖ на историческую родину. Там с такими кадрами справляются лучше, чем у нас. Российская система общего образования не готова к ученикам, которые будут с ней торговаться за каждую палочку в прописи.
"Мне почему-то так грустно его отпускать", - сказала логопед. Думаю, этот жук и её успел обаять.
Вчера он выдернул меня с моего занятия, чтобы рассказать об отъезде лично.
"МарьМихална, я в следующий понедельник уеду в Израиль насовсем!" - выпалил он, когда я вышла в коридор.
"Ох. Я буду по тебе скучать", - грустно сказала я и погладила его по голове, но он вывернулся:
"Так сфоткайте меня, чтобы не забыть!"
Такое, пожалуй, забудешь.
"Ну что, - спросила я, доставая телефон, - логопед тебя научила буквы произносить?"
"Неа", - сказал он и гордо ухмыльнулся.

В переводе с иврита имя этого красавца означает "дуб". Вот уж реально, как судно назовёшь, так оно и поплывёт. Если его уже в пять лет невозможно прогнуть, что дальше будет? Может, я когда-нибудь в Израиле за него проголосую?

@темы: даерь, золотые воды Иордана, сделайте взрослые лица, три ребёнка на ведро